Уйти и не вернуться - Ли Хочхоль

Инхвана), а вместе с ним и лицо его старшего брата Тучхана, который был втайне в нее влюблен. Вот дурак-то! В этот момент он даже улыбнулся. Но с другой стороны, неплохо было бы иметь такую симпатичную родственницу, как у Инголя. Да и рассказ друга показался ему вполне симпатичным, не стоящим таких уж переживаний, о которых говорил Инголь. Тучхиль усмехнулся и слегка небрежно бросил в ответ:

– Ты чего так разволновался-то. Все нормально, я бы на твоем месте вообще не беспокоился.

У Тучхиля была своя забота. При коммунистах он был одним из руководителей пионерской организации, и до сих пор где-то в глубине души оставалось неприятное чувство страха. Ему очень хотелось рассказать кому-нибудь обо всем и попросить прощения, тем более что в городе, как он слышал, действовала какая-то организация Си-Ай-Си, занимавшаяся преследованием коммунистов. К тому же Квансок, когда хотел подшутить над Тучхилем, говорил, что существует некий приказ о составлении списка руководителей пионерской организации. Хотя это было неправдой, Тучхиль всякий раз очень пугался: «Ой, это правда?» – и хвостом ходил за Квансоком, прося его рассказать об этом поподробнее. Тогда Квансок, делая вид, что он очень занятой человек, говорил:

– Слушай, отстань от меня. Все будет нормально, я постараюсь и не включу тебя в этот список. Так что ничего не бойся, а лучше занимайся делами деревни.

После этих слов Тучхиль успокаивался и давал себе обещание активно заниматься делами деревни, только плохо представлял себе, что надо делать. Но проходило несколько дней, и все снова повторялось: Квансок снова пугал Тучхиля страшным приказом, а Тучхиль снова целый день хвостом ходил за Квансоком и просил не включать его в этот список. Квансок, успокаивая Тучхиля, снова говорил, что сам решит все проблемы и чтобы тот ни о чем не беспокоился.

Вспомнив все это, Тучхиль неожиданно сказал:

– Знаешь, оказалось, нельзя доверять дяде Квансоку. – И продолжал невнятно бормотать о чем-то своем. Инголь, делая вид, что слушает, кивал головой: видимо, это интересная история, только вот разобраться в ней нелегко. Продолжая кивать головой, Инголь подумал, что Тучхиль все-таки довольно глуповат.

Из сарая, который они сторожили, время от времени доносился то кашель, то слышалось какое-то шевеление. Инголь незаметно для себя задремал. Тучхиль, который все еще продолжал говорить, заметив это, спросил:

– Спишь, что ли?

Очнувшись, Инголь про себя улыбнулся: «Кажется, я задремал» – и в этот момент в его голове возникла неожиданная мысль, которая его очень удивила: все, что они сейчас делали, то есть, вооруженные деревянными винтовками, караулили своих же односельчан, выглядело как какая-то детская игра. Чтобы прогнать эту мысль, Инголь заставил себя посмотреть туда, где сияла огоньками деревенская улица, торопливо повторяя: «Как красиво. Как красиво». Однако и огни, если на них долго смотреть, постепенно превращались в простые святящиеся точки и тоже казались ненастоящими, а будто бы игрушечными. А вот редкие звезды над ними сразу стали крупными и засверкали отчетливо и ярко. Тучхиль между тем, ни о чем не догадываясь, продолжал свой незатейливый рассказ, по деревне сновали люди, и перед управой еще долго горел свет. Однако луна уже катилась к закату.

Когда пришла следующая смена караульных, то, к своему удивлению, обнаружила, что дверь сарая открыта, а Инголь и Тучхиль оживленно рассказывают арестованным о теперешней обстановке в деревне, поют песни и с сознанием своего превосходства разъясняют, что такое демократия, а арестованные, в свою очередь, совершенно ошарашенные, сидят с широко открытыми глазами. На следующий день вся деревня, обсуждая это событие, гудела, как растревоженный улей.

Через некоторое время войска Национальной армии оставили деревню. Бежать, сев на пароход, идущий в Пусан, удалось только Квансоку и Тучхану, однако Квансок по-прежнему вел себя довольно самоуверенно, видимо, потому, что в свое время он был не кем-нибудь, а помощником главы управы по внешним делам.

(1959)

Был прохладный летний вечер. Дул ветер, и черные тучи стремительно плыли на запад. В той стороне молнии, словно клинком, пронзали затянутое этими тучами небо. Показываясь из-за туч, синеватым светом поблескивали звезды. Луна, пытаясь выбраться, то появлялась в просветах между облаками, то, окутанная ими, снова скрывалась. Крыши домов отсвечивали глубоким холодным светом, в воздухе блестели капельки воды. Над землей разлилась тишина, явно предвещавшая, что произойдет что-то зловещее. Чхоль и я сидели на веранде. Мы оба молчали, охваченные чувством боязливости, похожей на первобытный страх. Чхоль, устремив взгляд в небо, одну за одной курил сигареты. Какое-то время мы сидели молча, как вдруг Чхоль рассказал мне такую историю.

Старшему брату было двадцать семь, младшему – двадцать два. Старший был тугодум и откровенным до крайности, что могло быть даже опасно, и в общем немного отставал в развитии.

На следующий год после освобождения Кореи в 1945 году, когда переходили тридцать восьмую параллель, все так нервничали, что даже дышать нормально не могли, а он громко сказал:

– Ух ты! Это и есть та самая тридцать восьмая параллель!

Тогда все, кто был с ним рядом, просто похолодели от ужаса. Отец ткнул его кулаком в бок, и он захныкал, мать тоже тихо заплакала. Отец с самого начала отказался от старшего сына, плохо с ним обращался, мать же его жалела и нередко плакала. Естественно, авторитет как брата старшего перед младшим старшего нисколько не волновал, поэтому, когда младший брат повзрослел, при виде старшего в его глазах и на губах всегда появлялась надменная ухмылка, которая очень шла к его благородному светлокожему лицу и хорошо сочеталась с высокомерным заносчивым нравом.

Мать очень переживала из-за подобного обращения родных с ее старшим сыном, однако он совершенно не обращал внимания на отношение к нему со стороны семьи и всегда был необыкновенно спокоен.

Когда началась Корейская война, обоих братьев призвали в армию. Оба брата попали в плен, и вот осенью 1951 года, когда их вели в тыл северян, они неожиданно встретились. Это произошло на закате дня, на улице разрушенного уездного города Тхончхон. Старший брат тут же разрыдался. Ветер раздувал его армейскую куртку, трепал волосы на непокрытой голове, а на ногах были явно большие, не по размеру, армейские ботинки. Младший брат на мгновение изумленно вздрогнул, но как только старший начал плакать, смущенно отвернулся в сторону. Он был одет в зеленую рабочую униформу и выглядел по сравнению с братом более опрятно.

Была октябрьская ночь, поэтому было достаточно прохладно. Вдалеке под молодым месяцем протянулся отрог горы Тхэбэксан. Старший брат, лежавший рядом с младшим,