Леонид Иванов - Глубокая борозда

Павлов несказанно благодарен своему учителю за этот великолепный эксперимент. Напросилось решение: пригласить сюда Несгибаемого, Гребенкина, профессора Романова, райкомовцев, десятка два-три директоров и председателей, пусть посмотрят!

— Ты можешь, Иван Иванович, задержать начало уборки?

— А зачем? Я вчера хотел начать, но тебя ждал. Пшеничную-то делянку надо убирать, а другие постоят. Кукуруза с месяц будет ждать.

Павлов рассказал о своем намерении. И Соколов согласился переждать с уборкой еще день-два.

Когда вернулись, Павлов позвонил Гребенкину, поручил ему организовать выезд на опытное поле Соколова.

— Ты не очень проголодался? — спросил Соколов. — Я хотел показать еще одно опытное поле. Тоже ты совет-то давал…

Павлов с радостью согласился поехать, потому что знал: просто так Соколов не пригласил бы. Но забыл уже, какой он давал совет.

В километре от деревни Соколов попросил остановить машину.

Павлов догадался, что за символической изгородью из двух проволочек — опытный участок. Издали заметил различные цветы, желтые корзинки подсолнечника, стройные ряды низеньких деревьев. Что за поле?

— Это пришкольный участок, — пояснил Соколов. — Помнишь, приезжал к нам и со школьниками беседовал? Твой совет выполнили, понимаешь…

Когда они перешагнули через проволочки, откуда-то вынырнули паренек и девочка.

— А мы дежурные, — звонким голосом заявила девочка. — Сейчас обеденный перерыв, все ушли домой.

— А что тут делали? — спросил Павлов.

— Пропалывали свеклу, собирали огурцы.

— Ты про все расскажи Андрею Михайловичу, — посоветовал Соколов.

— Мы из шестого класса, мы не все еще можем правильно рассказать, — нашлась девочка.

Рассказал сам Соколов, пока они ходили между грядками и деляночками. Ребята-школьники работают под руководством колхозного агронома. Сами обрабатывают участок. Пахали старшеклассники на тракторе. И, пожалуй, самое интересное, что ребята здесь учатся многим наукам: как выращивать различные культуры, как экономить затраты, сами ведут учет труда, начисляют зарплату и даже выводят себестоимость. В этом им помогает колхозный бухгалтер.

— Хотим, понимаешь, чтобы ребята имели полное представление о сложном хозяйстве, чтобы, заканчивая школу, могли быть и счетоводами, и полеводами, и механизаторами, и немножко агрономами, — говорил Соколов. — Ребятишки третий год тут, с большим интересом работают. У них и бригадир избран, и учетчики. А заработанные деньги распределяют так: половину для школы, половину на руки, по выработке. А прибыль — на премирование самых лучших, они сами и решают, кого премировать. Как будто, понимаешь, маленький колхоз создали…

На обратном пути Соколов досадовал: нет у нас тракторов и машин, так сказать, в детском исполнении. Нужны небольшие тракторы и автомашины, маленькие комбайны, но такие, которые могли бы убирать хлеб. Разве нельзя сделать их для сельских ребят?

— Можно, — отвечает Павлов, записывая это себе в книжку.

Разве так уж трудно выпустить несколько тысяч машин для ребят. Да они вообще-то есть, Павлов видел под Москвой в теплично-парниковом хозяйстве юркие тракторишки, работающие даже в теплицах, под стеклом. Ох, как нужны эти учебные пособия!

— Попробуем добиться, Иван Иванович…

— Поимей это в виду, Андрей Михайлович! Очень важное дело-то. А то говорим: прививать у ребятишек любовь к сельскому труду, а о настоящей помощи никто, понимаешь, не думает. Ездил я в некоторые другие школы, думал опыт перенять, а там и совсем плохо. Скажем, выделили школе списанный трактор: он пять минут работает, день стоит. Только уважение к технике у ребятишек отбивает. А в городской школе был — там станочки подобраны как раз для ребят. Почему же сельской-то не наделать умных машинешек, понимаешь? Колхозы сами бы за все заплатили.

— Все верно, Иван Иванович.

— Поимей это в виду, — повторил Соколов. — И вообще, Андрей Михайлович, надо больше делать насчет воспитания, понимаешь, уважения к труженику деревни. Чего там ни говори, а многие считают труд на земле, тем более на ферме, — самый зряшный, хуже любой городской профессии. Верно говорю, Андрей Михайлович?

— Но почему же? — возразил Павлов. — Комбайнеры, трактористы — сколько героев среди них. Думается, любой горожанин уважает звание комбайнера, шофера…

— Ну, если говорить о механизаторах, то к ним отношение получше, — согласился Соколов. — А возьми простого хлебороба или животновода. Ведь никто, понимаешь, не поставит рядом их труд, скажем, с трудом токаря, слесаря или там швеи. Многие считают так: что значит пастух или доярка? Никакого образования не нужно для этого звания. А на самом-то деле, понимаешь, трудно обрести крестьянскую профессию.

Соколов рассуждал по-своему логично. Сколько времени нужно учиться, чтобы стать токарем, слесарем или шофером? Несколько месяцев. И многие другие профессии рабочий осваивает быстро. А хлебороб своему делу учится всю жизнь! С детства он познает природу, приметы всевозможные. Знания эти и опыт впитываются с молоком матери. Они-то и дают ему власть над землей. Такой не ошибется в выборе сроков полевых работ, уверенно решит сотни других задач, которые ставит жизнь.

Павлов слушал и дивился мудрости слов этого хлебороба по призванию. Раньше ему не доводилось слушать от Соколова философских рассуждений. Он говорил чаще всего о промахах в планировании, в руководстве сельским хозяйством. Видно, много раздумывал он о проблеме, которая теперь стала предметом обсуждения в печати, на совещаниях, — о молодежи, о любви к земле.

— Дело-то вот какое, — продолжал после некоторого молчания Соколов. — У отца-сталевара никогда не вырастет сын-хлебороб, это уж ясно. И не потому, что неспособен. Тут, понимаешь, другое совсем дело. Настоящий хлебороб от отца, а больше того, может, от деда навыки перенимает. Да еще от матери, от бабушки. Такой человек, поучившись, может стать и сталеваром. У кого есть любовь к земле родной, у того любовь ко всякому хорошему делу быстро привьется. Из крестьян же вышел весь рабочий класс. А все же, Андрей Михайлович, надо подумать, как сделать, чтобы не упустить из деревни настоящих-то хлеборобов. Потом их не найдешь вовсе.

И, словно угадав вопрос Павлова, спросил сам:

— Поди, скажешь: чего ты проблемы выдвигаешь? Ты совет дай, как решить! Верно? Вот-вот. А совет самый простой: если уважение к хлеборобскому делу будет, понимаешь, настоящее, с учетом, как говорят, сложности и длительности обучения, то и проблему решим. И моральный, и материальный стимул тут должен, понимаешь, свою роль очень сильно играть. Когда за хлеборобский труд платили намного меньше, то крестьянин быстро перешел на токаря, на слесаря, на строителя.

— Но сейчас-то…

— Плата неплохая, — перебил Соколов. — Это ты хотел сказать? Плата поднята, это верно, понимаешь. Только она все же опять ниже других, а надо-то возвысить хлеборобскую профессию. Вот я присматриваю за ребятишками на опытном поле. Хорошо работают, разбойники, все кипит у них, когда подскажешь правильно, подмогнешь. И ведь вижу, Андрей Михайлович, вижу, что к десятому классу половина, не меньше, в душе-то готовые хлеборобы. Нам этой половины за глаза бы хватило. Но в десятом-то классе наши ребята уже хорошо знают, какой труд как ценится. Вот и разволнуюсь другой раз так, что, понимаешь, места себе не нахожу. У нас с людьми все же терпимо, а вот заехал недавно к одному председателю — он бегает по селу, ищет хоть кого, чтобы коров подоить. Заболели сразу две доярки — и караул кричи. Вот беда-то откуда надвигается, Андрей Михайлович. И ты поимей это в виду… А теперь пошли обедать!

Шагая рядом с Соколовым, Павлов вспомнил, что и Коршун говорил о повышении заработков животноводов, потому что у них в совхозе это ведущая профессия! Вот и Соколов — о большем уважении работающих на земле. Сложная проблема…

— Строят! — не без гордости произнес Соколов, кивнув в сторону нового дома. — Богатеют люди!

Павлов рассказывал товарищам о поездке в Москву — о съезде колхозников, о Пленуме ЦК партии. Ему особенно запомнились выступления старейших и опытнейших колхозных вожаков из разных районов страны.

После совещания Сергеев доложил Павлову предварительные итоги года. В целом по области подсолнечник уродил зеленой массы почти на тридцать процентов больше, чем кукуруза, а смесь подсолнечника с овсом и викой дала массы почти в полтора раза больше. Хорошо уродил и овес, особенно на полях, предназначавшихся под кукурузу.

Значит, эксперимент удался!

Сергеев протянул Павлову листок с данными по опытному полю у Соколова.

Павлов, что называется, набросился на этот листок. Кукуруза дала по сто девяносто центнеров массы с гектара. Это неплохо. А подсолнечник с овсом и викой? Двести тридцать! Подсолнечник с пшеницей и горохом — двести сорок три! И массы больше, и корма неизмеримо лучше кукурузного силоса. Четвертая сотня гектаров, засеянная овсом, дала по тридцати одному центнеру зерна и по двадцать два соломы. Павлов прикинул. Это же почти сорок центнеров кормовых единиц. А кукуруза — меньше двадцати… Впрочем, в следующих колонках таблицы приведены точные подсчеты и по кормовым единицам и по белку. Да, овес по сравнению с «королевой» дал в два с лишним раза больше кормовых единиц и почти в четыре раза — белка! Великолепно!