Эльчин Сафарли - Расскажи мне о море

Отбирает помидоры, болтает с продавцом Ибрагимом, мужчиной лет сорока. Который год она покупает у него овощи. Брат торговца выращивает их органическим способом в Трабзоне. Ибрагим жалуется на жену, которая вдруг решила пойти учиться. «Она стала хуже готовить, потому что все время сидит над книгами». Айнур-тейзе хватает помидор, кидает в торговца. Тот успевает поймать. Смеются.

Идем дальше, за фруктами. Разглядывая первую клубнику, соседка рассуждает о любви.

«Странно, когда отношения называют „работой“. Жалуются: мол, приходится уступать, сдерживаться, идти навстречу. Да, не без этого. Но зачем характеризовать работой то, что является любовью? Некоторые женщины представляют любовь так: лежишь себе на диване в доме с видом на море, а любимый интересуется твоим душевным состоянием. Есть и такие мужчины, хотя бы этот Ибрагим, которые считают, что одного их присутствия достаточно женщине, которая создана, чтобы ухаживать, ублажать, терпеть… Это не любовь, а больной эгоизм».

Когда двое любят друг друга, они стремятся быть вместе, в обнимку проживая и радости, и сложности. Нет в этом работы. Любовь – как море. Такая же необъятная, вдохновляющая, с ураганами и штилями.

Айнур-тейзе встретила «своего» человека на тридцать восьмом году жизни, когда уже ни во что не верила. То ее бросали, то она уходила, пережила болезненный развод и глубокую депрессию. С головой ушла в театр.

«Я встретила Атиллу, когда изменила отношение к себе и к миру. Он стал моей наградой. Если человек несчастлив, глупо полагать, что появится кто-то, желающий осчастливить. Ни у кого не хватит ни сил, ни терпения, ни чувств круглые сутки бороться за внутреннее равновесие другого. Истинная любовь может быть между самодостаточными людьми, умеющими быть счастливыми наедине с собой. Встретившись, полюбив друг друга, они решают вместе идти по жизни для приумножения счастья».

Атилла дает ей то, чего она не получала с детства, – заботу. Айнур-тейзе выросла в интернате, где жестокости было больше, чем любви. «Для меня любовь первым делом выражается в заботе. Утром он уходит из дома раньше меня. Звонок, когда я уже на пороге. „Там дождь, не забудь зонт!“ Вечером, если задержусь на работе, встречает. Для кого-то это мелочи, а для меня то, чего всегда недоставало».

Айнур-тейзе старается передать свою женскую мудрость девятнадцатилетней внучке Сыле.

«Говорю ей: ни в коем случае не переставай верить, что встретишь „своего“ человека. Рядом с ним будешь становиться лучше, не станешь ни в чем заставлять ни себя, ни его – все будет складываться само, пусть даже нелегко. Без трудностей никак, они часть жизни. Если отчаешься в пути, значит, пришло время остановиться. Значит, Вселенная хочет, чтобы ты заглянула в себя или осмотрелась. Поняла, увидела, услышала важное, которое сделает тебя лучше».

Бегу по набережной. Ноги чуть проваливаются во влажный после дождя песок, отчего бежать сложнее, но интереснее. Трудности придают дороге ценность.

Сегодня взял курс на маяк, пятнадцать километров. С одного бока от нас – дорога к центральной городской трассе, с другого – сонный Босфор с ленивыми медузами и суетливыми вапурами.

Всю ночь штормило, ветер изводил пролив и жителей города. Казалось, затишье не наступит, однако на рассвете ураган вдруг стих, тучи разошлись. Вернулось солнце. То, чего боимся, зачастую так и не случается.

Когда бегу, отключаюсь от себя, становлюсь наблюдателем. Не анализирую, не додумываю, не взвешиваю. Свойственных марафонцам мыслей о финише тоже нет. В эти минуты все мои действия – реакции физического тела. Душа воспаряет; возвращается, когда останавливаюсь.

Бег не бессознательный процесс, наоборот, я слышу и замечаю. Впечатления складываются в тайник, открыть который могу, только когда снимаю кроссовки. Тогда включается анализ.

Бегу, и ветер подхватывает меня, несет вперед. Если раскинуть руки, они превратятся в крылья, и можно взлететь. В беге не хочется обгонять – ни людей, ни обстоятельства, ни себя.

Когда пульс гулкими ударами отзывается в голове, сбавляю скорость. Из соседнего парка ветер приносит аромат эвкалиптовых верхушек, сваи волнореза делятся запахом соленой сырости. Футболка влажными пятнами липнет к спине. На глади Босфора вспышками переливаются блики, улыбаются мне любимыми словами из Гюго: «Если бы Бог хотел, чтобы человек пятился назад, он поместил бы глаза на затылок…» Вперед, Финик!

На субботние пробежки ко мне присоединяется Мири, я покупал у него рыбу на кадыкёевском рынке. Когда-то у него был прилавок, где торговали сам хозяин и мальчишка-помощник. Со временем лавка выросла в магазин.

Мири сорок семь, от второго брака растит дочь, которую назвал в честь моря – Дениз[34]. «С ее рождением живу по-другому. Стал внимательнее к тому, что происходит внутри меня. Вернулся к бегу, он помогает ценить покой, без которого ни одно движение не принесет пользы».

Мири бегает в белом, ни разу не приходил в цветном. Он рано поседел, и мягкая серебристость волос мягко дополняет тон одежды. «Белый для меня – паруса. Как говорят моряки, в них душа судна».

После пробежки нарушаем молчание. Сегодня говорим о мечтах. «Парень, если твоя мечта так и осталась бесплотной, значит, твое судно плыло в другом направлении. У всех есть право выбирать – действовать или стоять на месте. Что бы ни случилось, не бойся меняться. Прощайся со страхами, они не стоят потраченных сил».

После первого брака его жизнь, некогда насыщенная и интересная, потеряла краски. Сплошные повторения – море, рыба, рынок, сон, снова море. Решив оторваться от привычного, Мири устроился в ветеринарную клинику. Разгружал машины с кормом, мыл клетки, выгуливал оставленных на передержку животных.

«Я потерял цель. Спасали собаки и бег, хотя казалось, что несусь в никуда. Остановиться не мог, иначе слетел бы с катушек. Спасибо тому периоду, он научил не ждать будущего, жить тем, что есть… Опыт – суровый учитель, его уроки хорошо запоминаются».

В клинике Мири встретил будущую жену Седу. Вернулся к морю, заново открыл магазин. Клиенты дождались добросовестного рыбака.

Зеленая дверь дома номер четыре на одной из улиц Ортакёя, что ведет к морю и прибрежным ресторанчикам. Поэтому тут шумно. Но если прийти сюда на рассвете, встретишь тишину.

У зеленой двери много лет сидел Мехмет-бей, садовник дома. Особняк пустовал – хозяева в постоянных разъездах. Обычно к разгару утра Мехмет-бей заканчивал работу по саду (где, как когда-то во всем Стамбуле, цвели лилии) и, надев соломенную шляпу, садился на табуретку возле порога. Читал пожелтевшие книги, пил чай с двумя кусочками сахара, беседовал с прохожими, открывая им интересные места любимого района.

Мне посчастливилось познакомиться с ортакёйским садовником. Он с гордостью показывал подрастающий плющ у зеленой двери, представляя его по имени – Умут. В переводе с турецкого – «надежда».

«Все детство Умут болел, не принимался. Слишком влажная почва из-за соседства Босфора. Хозяин хотел посадить вместо него что-нибудь более стойкое, но я уговорил подождать. У каждого своя скорость жизни. Надо уметь дать себе время, не бежать впопыхах и беречь свой внутренний сад». Помолчав и похлопав меня по плечу, садовник тихо добавлял: «İyi ol. Çünkü kötülerden çok var»[35].

Беседуя с проходящими мимо туристами, Мехмет-бей по-английски, с легким турецким акцентом, призывал их улыбаться и доверять себе. Философские наставления на фоне восточной экзотики приводили иностранок в восторг. Садовник прожил насыщенную жизнь, ему было чем делиться.

«На пути к „своему“ человеку, который станет наградой за преодоленные трудности, вы не раз впадете в уныние. Будет больно, страшно. В такие мгновения помните: боль – друг. Она привлекает внимание к той части тебя, где возникла неполадка. Страхи учат не отказываться от цели. Словно хитрые джинны, они шепчут на ухо: „Остановись, сдайся, мы и есть реальность“. Не подавляйте страхов, посмотрите им в глаза и скажите: „Вы лишь мысли, не больше“. Когда они снова появятся, продолжайте им не верить и улыбайтесь. От безысходности страхи отправятся восвояси, а вы свободно продолжите путь к мечте».

Садовник прав. Пока не встретишь себя, вряд ли кто-то разглядит в тебе «своего» человека.

Одной осенью Мехмет-бея не стало. Дом продали, улицу сузили лавки сувениров. Умут продолжает жить, разрастаться. Он никуда не спешит…

Города в памяти живут картинками. Мы невольно кадрируем мгновения, храним их мысленным фотоальбомом, который пахнет соленым бризом, трепетными прикосновениями, увядающими тюльпанами или, быть может, пожелтевшими газетами.

Вспоминаю первую картинку Стамбула, которую зафиксировала моя память. Спустя годы встретил ее отражение на фотографии, снятой в конце пятидесятых американцем Чарльзом Кушманом. На ней тот же пассаж «Хаззопуло», носящий имя построившей его греческой семьи. Тут когда-то продавались заморская пряжа и лучшие в городе шляпки (магазинчик мадам Евы хорошо помнят жители района Бейоглу). Здесь же печаталась газета новых османов «Ибрет».