Юлия Лешко - Мамочки мои… или Больничный Декамерон

«А, чего я боюсь, в конце-то концов! Должна же она меня понять, как женщина!.. – уговаривала себя Лена. И сама понимала, что не стоит рассчитывать на обычные человеческие чувства, если речь шла о Людоеде. – Никакая она не женщина. Гуманоид. Пятый элемент…»

Ну да, что-то было в Людмиле Викторовне от ее голливудской тезки Миллы Йовович – в той части знаменитого фильма, где привлекательный биоробот стрелял без промаха, бил без жалости, подсекал и перекидывал через плечо…

…Нет, она все же сделала попытку! Взяла билет, выразительно прочитала вопрос, высказала рабочую гипотезу относительно правильного ответа. На красивом и суровом лице Людоеда отразился скепсис – она приподняла бровь. Девчонка увидела это и начала кусать ноготь большого пальца… Произнесла что-то еще околонаучное, с угасающей надеждой вглядываясь в непроницаемое лицо преподавательницы. Людмила Викторовна нахмурилась…

Она еще не сказала ни слова, но Петровская вдруг начала закатывать глаза, прижала руку к круглому животику, охнула…

Сидящие за другими партами однокурсники замерли. В наступившей тишине зазвучал необыкновенно холодный, какой-то ирреальный голос Людоеда, слегка резонируя в полу пустой аудитории:

– Петровская, если бы ты рожала каждый раз, как об этом сообщаешь экзаменаторам, ты уже была бы матерью-героиней. И демографический кризис нашей родине не грозил бы. Все, концерт окончен. Родишь – придешь на пересдачу.

Юная «мать-героиня», тут же перестав страдать, явственно изменилась в лице:

– Людмила Викторовна, не ставьте в ведомость… Подождите… Мне, правда, плохо…

Преподаватель ровно одно мгновение приглядывалась с недоверием к мамочке Петровской, несколько раз постучала ритмично ручкой по столу, как бы раздумывая. Затем сделала очевидный вывод и уже тогда резюмировала:

– Плохо, Петровская, старших обманывать. Плохо, Петровская, ты учишься последние два семестра. Плохо, Петровская, ты воспитана. Вот что, Петровская, плохо. И притворяешься ты тоже плохо. Сейчас выйдешь отсюда, зайди в медпункт. Скажи, что у тебя «неуд», попроси валерьянки. До свидания.

Но на этот раз, Петровская, похоже, не притворялась: она внезапно побледнела, на лбу у нее появилась испарина. Людмила Викторовна увидела все это и… бросилась нажимать кнопки мобильника, что-то стала туда нервно кричать, подскочила к студентке…

Лена уже все рассказала, уже оделась, а Вера Михайловна все стояла, глядя на девушку с задумчивой улыбкой. Посмотрела-посмотрела, да и погладила Ленку по кудрявой светлой головке:

– Ладно, не переживай. На учебе свет клином еще не сошелся. У тебя сейчас главный экзамен впереди – ребенка нормально родить. Пошли!

…Людмила Викторовна, как и обещала, терпеливо дожидалась, что решит врач.

Вера подвела Лену к преподавателю, слегка приобняв за плечи, как бы взяв ее под защиту и говоря ей: «Не робей!». Но Лена все равно робела…

– Все, студентку вашу госпитализируем. Есть кое-какие проблемы у девочки. В любой момент могут наступить прежде временные роды. В общем, не зря вы ее привезли. Спасибо за оперативность: решение вы приняли верное.

У Людмилы Викторовны неожиданно как-то смягчилось лицо, и она кивнула Лене вполне сочувственно.

– Понятно… Ты Васе позвонила?

Петровская покивала:

– Он сегодня физкультуру досдает. Потом… придет.

«Людоед» на эти слова выразительно вздохнула, металл вернулся в ее голос:

– Ясно, что досдает. Это у вас, видимо, семейное… Ну все, успокаивайся, настраивайся. Не ты первая, как говорится… Счастливо.

Кивнула на прощание врачу и удалилась, прямая, как циркуль.

Посмотрев ей вслед, Лена еще раз тяжело вздохнула.

– Ну, все, все, Лена! Сейчас тебя отведут в палату, располагайся, потом сестра поведет на анализы. Хватит уже страдать. Вот и профессорша твоя сказала: «Настраивайся!» На хорошее настраивайся… – потрепала Вера Михайловна девчонку по плечу.

Лена решила, что хватит грузить врача своими проблемами, и послушно опустилась на скамеечку – ждать, когда ее поведут в палату.

В дверь приемного вошли новые посетители – беременная женщина в сопровождении плечистого молодого человека. Богатырь спросил у Лены, которая сидела ближе всех к нему:

– Это… А куда жену сдать?

– Экзамены сдают, – внушительно, со знанием дела произнесла Лена, – и стеклотару. А жену оформляют. Вон там.

– Петровская, пойдемте, – сказала подошедшая медсестра и повела послушную Лену прямо по коридору и наверх – в отделение патологии…

Вера Михайловна вернулась в ординаторскую в полной уверенности, что именно затем, чтобы принять Лену Петровскую, ее и вызывал в приемный покой Бобровский. Она ошиблась. Но ошибка выяснилась чуть позже… когда у нее снова зазвонил телефон с высветившейся на табло фамилией завотделением.

Бобровский говорил с тщательно скрываемым раздражением:

– Вера Михайловна, за то время, пока я вас ждал на консилиум и данный консилиум длился, можно было связать шерстяной носок сорок второго размера. Вы не этим занимались случайно последние двадцать пять минут?

Вера округлила глаза:

– Владимир Николаевич, я же принимала студентку Петровскую, по «скорой»! Все с ней в порядке! И вас там не было! В чем дело-то?

– Ве-ра! – бархатно рыкнул Бобровский. – Я ждал тебя в операционной. И принимать надо было не студентку, а двойню «экошек» у Черновой. И мы разговаривали с тобой на эту тему вчера вечером.

– Кто заменил? – в одно мгновение вспомнив вчерашний уговор и нахмурившись, спросила Вера.

– Лариса Петровна, как обычно. Но Чернова – твоя пациентка, ты же ее полгода вела… Все, ты меня расстроила, мне нужно успокоиться. Отбой.

«Черт!» – хлопнула ладонью по столу Вера. Как она могла не понять, в чем дело?

И она вспомнила, как беременная «троечница» Петровская жаловалась на память: то телефон в холодильник засунет, то имя-отчество мужа забудет…

Снова зазвонил телефон. Она нажала кнопку:

– Да, Сережа…

Муж Веры Сергей, в своей роскошной белоснежной каске, предусмотренной техникой безопасности на стройке, в это время поднимался на двенадцатый этаж строящегося дома. Идти ему было тяжело, но не от усталости, а от непрошенного волнения, которое он никак не мог унять:

– Привет… Ну что, минут через пятнадцать поеду. К Светилу вашему.

Вера Михайловна тоже заволновалась, даже приложила руку к груди:

– Ой… Да… Ну, поезжай, Сережа. С Богом… Знаешь, Бобровский говорит, что он, Светило этот, эксцентричный немного, но врач – от Бога. Очень добрый. Оптимист! Говорил, что пациентки шутят: с профессором Мищенко поговоришь – и все, уже беременная…

Сергей хохотнул довольно нервно:

– Да ты что… Вот так прямо сразу и беременеют?… Ладно, буду отвечать односложно, междометиями, смотреть в сторону… А то, неровен час…

Вера поняла, что за неловкой шуткой Сергей прячет нешуточное волнение. Это понятно: еще один консультант, еще одно медицинское заключение… Ну, и каким оно будет? И будет ли эта консультация последней?…

– Кстати, Светило вообще-то хотел нас двоих видеть.

Вера покивала невидимому мужу:

– Сереж, да я в курсе, обследоваться будем вместе. Но сегодня я никак не могу замениться… – а потом спросила нежно, чтобы не обидеть: – Сережка, ты трусишь, что ли?

Сергей на своем открытом всем ветрам небоскребе поежился совсем не от холода:

– Да, есть немного… Я тут поинтересовался в интернете, что мне предстоит пройти. Не то, чтобы страшно… Чего там страшного, но… Я даже не об анализах говорю, пойми.

Вера перебила Сергея, чтобы он не углублялся в свои переживания:

– Я все понимаю, не объясняй. Своим пациенткам я всегда говорю: «Доктор не выносит приговор, доктор ставит диагноз. И чем раньше это произойдет, чем точнее будет диагноз, тем успешнее пройдет лечение». Ты мне веришь?

Сергей глянул на часы и ответил со вздохом:

– Верю-верю моей Вере! Просто под ложечкой сосет, прямо как на экзамене.

А она улыбнулась, подумав, что с утра очень много разговоров про экзамены:

– Ты у меня по жизни отличник!

На деле Сергей был «отличником боевой и политической подготовки» только в армии, но похвала жены ему понравилась. Он немного успокоился:

– Позвоню, как только выйду от доктора. Целую…

Лена Петровская, пройдя все формальности, лежала в своей палате, на своей кроватке, уютно свернувшись калачиком. Одета она была в явно больничный, не домашний халатик, который был ей не по размеру велик. В ее палате находились еще три мамочки. Одну из них медсестра называла по фамилии – Сазонова: ей было около тридцати и это оказалась очень продвинутая в медицинских делах мамочка. Она с аппетитом ложечкой ела йогурт, пока другая, мамочка по имени Катя, кажется, Молчан, в наушниках слушала музыку. Третья мамочка, Юля, накладывала на лицо маску – что-то нежно-розовое.