Виктория Токарева - Мои мужчины (сборник)

– А каких людей вы еще не любите?

– Тех, кто не держит слово. Пообещала и забыла. Я не напоминаю, но меня это обижает. Я усматриваю в этом пренебрежение, а я пренебрежение не переношу. Я люблю тех, кто меня любит. Такие люди есть. Они задерживаются возле меня навсегда, потому что они дают мне силы.

– А враги у вас есть?

– Есть.

– Кто, если не секрет?

– Не секрет. Я сама. Я работаю со словом, я слышу слово, и иногда ради красного словца обижаю людей. Сколько драгоценных связей разрушилось из-за этого.

Откуда писатель черпает материал? Из окружающей действительности. Вот я и черпаю.

Мои подруги-писательницы страдают от этого же самого. Видимо, обиды окружения – это побочное действие профессии. Как лекарство: одно восстанавливает, другое ущемляет. Но умные люди не обижаются. Умные говорят: «Да ладно…»

Однажды у меня был смешной случай. Позвонила незнакомая женщина и завопила:

– Кто вам рассказал мою историю?

– Какую историю?

– Ваша повесть «Ничего особенного»… Это же про меня… Я ехала на юг, машина перевернулась, я попала в больницу, влюбилась во врача… Кто вам это рассказал?

– Никто не рассказывал. Я придумала.

– Но ведь так не бывает, чтобы придумали все в точности про меня…

– Значит, бывает.

Я действительно не знала этой женщины и действительно придумала, но вот… угадала. О чем это говорит? О том, что жизнь предлагает не так уж много вариантов. И они повторяются.

– Что заставляет вас работать?

– Однажды я спросила у Лии Ахеджаковой: «Что является твоей пусковой кнопкой?» Она ответила: «Я жалуюсь».

Творец жалуется, хочет быть услышанным, хочет, чтобы его поняли, посочувствовали или просто услышали.

Если бы Анна Каренина могла писать, она бы не бросилась под поезд. В ней скопились обиды, неудовлетворенности, она не могла выбросить их из себя, и все это вылилось в депрессию. А писатель кидает свою депрессию на бумагу, – и всем хорошо. И ему самому, и читателю.

– Вы считаете, что у писателя не бывает депрессии?

– Среди писателей встречаются и сумасшедшие.

– Кто?

– Не хочу говорить. Скажу только, что гениальность – это нездоровье. Здоровье – это норма, температура 36,6. А норма – заурядность. Так что талантливые люди нередко пьют. Патология одаренности.

– А вы пьете?

– Нет, к сожалению.

– Почему «к сожалению»?

– Если нет патологии, значит, не хватает одаренности.

– Вы в себе не уверены?

– Это не имеет значения. Я пишу уже пятьдесят лет и собираюсь продолжать в том же духе. Меня не пугает, что книги скоро исчезнут, все перейдет в Интернет. На мою жизнь хватит. А литература исчезнуть не может. Она существует две тысячи лет. Древнейшая профессия. Значит, она зачем-то нужна. Зачем? Осмыслить жизнь вокруг себя.

– А Фазиль Искандер был ваш друг?

– Я его знала. И он меня знал. Но дружить… Фазиль жил глубоко в себе и наружу не выныривал. Это писатель на уровне Маркеса. Он, как и Маркес, создал свой особый мир под названием Чегем. У Маркеса – это Макондо. У Искандера – Чегем. Фазиль Искандер – бог, который склонялся над чистым листом и создавал свою землю. Из ничего – целый мир, с людьми, котловиной Сабида.

Он умел отделять зерна от плевел, главное от второстепенного. Однажды он мне сказал: «Я прочитал твою повесть “Ничего особенного”, она мне понравилась больше других, потому что в ней видны твои комплексы». Я задумалась над этой фразой. Что такое комплексы? Это работа души, неуверенность, страдания. И все это должно проступать в творчестве.

Фазилю принадлежит фраза: «Творчество – это инстинкт передачи информации». Значит, это такой же мощный инстинкт, как продолжение рода, например. Родительская любовь – это не что иное, как инстинкт сохранения поколения. Есть еще инстинкт сохранения жизни, поэтому мы следим за своим здоровьем и переходим дорогу в положенном месте. Инстинкты правят нашим поведением. И творчество – тоже инстинкт.

– Это спорный вопрос. Получается, что любовь – тоже инстинкт?

– Главная задача природы – размножение. Поэтому любовь – главная приманка. На эту приманку мы все бежим, как дураки, и думаем: только у нас такая любовь, широкая как море. А на самом деле – все просто.

– Скучно у вас получается.

– Вспомните Пушкина: «И пусть у гробового входа младая будет жизнь играть и равнодушная природа красою вечною сиять». РАВНОДУШНАЯ – вот главное слово. Природе нет дела до ваших метаний и воздыханий. Искусству – есть дело. Все искусство об этом: трагедии, комедии, смех, слезы. А природе – все равно. Вы – один из многих.

Заметьте, о старости мало литературы, мало пьес и песен мало. Почему? Старики не продуцируют и природе неинтересны. Природа машет на них рукой.

В нашей стране – дискриминация старости, в отличие от Кавказа и Средней Азии.

– Я заметил, вы предпочитаете писать о несчастной любви…

– О счастливых писать неинтересно. В них нет движения. Счастлив? Иди домой. Всё.

– Но мы же стремимся к счастью…

– Вот эта дорога обретения через страдания, через колдобины, только она и интересна.

– Габриэль Гарсия Маркес сказал: «Плодитесь, коровы, жизнь коротка…» Как вы относитесь к этому изречению?

– Надо доверять природе. Как она задумала, так тому и быть. Природе нужно обновление, поэтому одни умирают, другие нарождаются. Если природа так решила, что мы будем кудахтать? «Ах, жизнь коротка…» Да вовсе она не коротка. Вспомни, когда ты родился?

– В апреле сорок шестого года.

– Сразу после войны с Гитлером. Еще Сталин был жив. При тебе сменился социальный строй. Целая эпоха. И ты говоришь, что жизнь коротка… Черт знает, когда она началась, а ты все еще прекрасен…

– А вы бы хотели что-то изменить в своей жизни?

– Конечно. Я хотела бы иметь пятерых детей, жить на ферме среди коров и коз с мужем по имени Билл Гейтс.

– Много хотите.

– А какой смысл хотеть мало?

– А вы не считаете, что все зависит от случая?

– Нет ничего случайного. Всё – Промысел Божий.

Количество солнечных и дождливых дней в году примерно одинаково. Если холодная зима – будет жаркое лето. И в жизни человека – то же самое.

– В вашей жизни было много дождливых дней?

– Грибной дождичек. С солнышком и радугой. У меня не было фатальных потерь, от которых невозможно оправиться. Те потери, которые меня посещали, – полезны для творчества. Про это можно много думать и написать в конце концов.

– Значит, творец должен быть голодным и несчастным?

– С чего вы взяли? Зачем быть несчастным? Это же неприятно. А потом, я долго несчастной быть не могу. Мне это тягостно.

Рембрандт был бедным и несчастным, а Рубенс – богатым и счастливым. И оба замечательные художники. Рембрандт, конечно, лучше.

– А вы бы согласились претерпевать страдания ради творческих побед?

– Трудный вопрос. У меня нет рефлексии: «ах, я неправильно жила»… Надо просто жить, как получается. Счастье – это сама жизнь, и не надо искать иного. Я это уже говорила и еще раз повторяю.

– Вернемся к Фазилю Искандеру. Почему он не стал диссидентом, как Войнович?

– Потому что у Войновича социальный характер, а у Искандера – нет. Фазиль Искандер – гений чистого искусства. Все остальное ему малоинтересно. Так же, как Платонову.

– Вы тоже предпочитаете чистое искусство?

– Я не в состоянии сражаться с властью. Я не могла бы, как Новодворская, сидеть в тюрьме. Какая тюрьма? У меня ребенок маленький, мне надо деньги зарабатывать. Для меня моя семья во сто крат дороже какой-то там виртуальной справедливости. Пусть сражаются сильные и храбрые мужчины. А я всего лишь слабая женщина.

– А соблазнов не было?

– Однажды ко мне подошел Андрей Битов и сказал: «Мы затеяли литературный альманах “Метрополь”. Если у тебя есть что-то ненапечатанное, дай в альманах. Собирается неплохая компания».

– Я подумаю, – ответила я.

Этот разговор происходил в Перми. Писатели выехали туда на Дни литературы. Я помню, нас вывезли за город. Мы с Битовым шли по лесу, вокруг стояли мачтовые сосны, красота и мощь. Я – молодая, Битов – красавец, и опасный журнал «Метрополь» в перспективе.