Владимир Гой - Стертые времена

За руль садиться было нельзя. Да и домой, в общем-то, не очень хотелось – меня там никто не ждал, кроме собаки и попугая. Я позвонил своему приятелю-художнику Нормунду, и в ответ на мой вопрос, чем он занят, он сразу меня пригласил:

– Приезжай! Только прихвати с собой что-нибудь!

Таксист попался толковый, по пути завез в супермаркет, где я нашёл любимый виски профессора и купил две упаковки льда. И уже через пятнадцать минут поднимался по скрипучей деревянной лестнице в его мастерскую.

Нормунд встретил меня в длинном шелковом халате и с неизменной сигарой во рту.

– Ты один? – спросил он удивлённо. – Почему без Ланы?

– Хорошего понемножку! Мы с ней только сегодня утром расстались!

– Жаль, что без неё, она мне очень симпатична! – посетовал этот эстет и любитель женщин. – Я тут немного поработаю, а ты посиди, подожди. Я скоро.

И лишь сейчас я заметил, что в кресле напротив мольберта сидела стройная обнажённая дама в широкополой шляпе с котом на руках. Нормунд наклонился к моему уху:

– Глаза не пяль, это не натурщица, я пишу на заказ!

Мне пришлось сесть спиной к обнажённой женщине, на лице которой не отразилось даже тени смущения. Взгляд мой упал через открытую дверь на кухню на покатый потолок и несколько картин, на которые раньше я не обращал внимания. И сейчас принялся их с усердием рассматривать, пытаясь понять, что там изображено. Это были какие-то квадраты, кубы, человеческие глаза, звёзды.

Мне уже порядком надоело сидеть к ним спиной, голова сама начинала поворачиваться назад, любопытство искушало. Я уже сел в пол-оборота и скашивал глаза в их сторону. Нормунд словно видел затылком и сказал мне по-латышски:

– Главное, шею не сверни!

Я понял – его заказчица не местная. От этого мне стало ещё любопытнее, но тут я услышал:

– На сегодня достаточно, можете одеваться!

Профессор сел напротив меня, по-хозяйски открыл бутылку, разлил по стаканам и поинтересовался у дамы, которая тем временем одевалась за расписной китайской ширмой:

– Вероника, не желаете глоточек виски?

– Не откажусь, я порядком замёрзла! Без льда и, если можно, с водой! – раздался приятный голос из-за ширмы.

– Я вас предупреждал, что можно было отлично написать и по фотографии, но вы сами захотели позировать!

Она закончила приводить себя в порядок, подошла к нам и протянула мне руку:

– Вероника!

Привстав с кресла, я её пожал:

– Генрих!

На вид ей было чуть за тридцать, она была хороша собой, правильные черты лица, чёрные вьющиеся волосы и умные голубые глаза. На ней был дорогой деловой костюм с белоснежной блузкой, она была похожа на владелицу крупной фирмы или на жену банкира. Она подняла бокал:

– Если писать с фотографии, картина будет мёртвой, а если с натуры, то она живая! Современные технологии зачастую упрощают и даже убивают искусство, то же я думаю и о современной музыке. Поэтому сейчас и ценится непонятно кто и что! – и она кивнула на картины с кругами и квадратами, которые я разглядывал, пока она позировала. – Такие, как эта американская звезда с его консервными банками и упрощенными изображениями знаменитостей, – для меня это не живопись от слова «живая», а модный бред! Поэтому я вам и позирую, дорогой профессор! Выпьем за настоящее искусство!

Мы сделали по глотку.

– К сожалению, вы правы! Я, конечно, мог бы начать заступаться за этих художников и разглагольствовать о современном искусстве, но сейчас не буду. То, что они делают, мне не по душе!

Я не встревал в их интеллектуальный разговор, но с интересом слушал. Вскоре она допила свой виски и стала собираться. Пожав мне на прощание руку, она пристально посмотрела мне в глаза:

– Мне кажется, что мы с вами уже встречались!

Я улыбнулся:

– Всё может быть! Мир настолько маленький! До следующей встречи!

Нормунд пошёл провожать её вниз, а я остался в одиночестве, вспоминая, где я мог её видеть.

Когда профессор вернулся, я полюбопытствовал:

– А что это за мадам? Очень хороша!

– Да, и в самом деле потрясающая женщина, она известная актриса из Петербурга!

И тут меня осенило. Это была та самая Вероника, с которой мне случайно пришлось познакомиться в отеле «Невский палас», когда она подрабатывала там «ночной бабочкой» и поразила меня своей эрудицией. Помню, она на прощание даже оставила мне свой номер телефона.

– Нормунд, а я ведь её, оказывается, знал! Правда, с того времени прошло уже много лет… – и я коротко рассказал ему о нашем пикантном знакомстве.

– Всякое бывает! Из шлюх становятся королевами, и из королев – шлюхами. Жизнь всё может поменять в одно мгновение. Никто никого не может осуждать, мы все и шлюхи, и короли одновременно. Она приехала сюда со своим мужем, неким магнатом из России, купили тут дом на всякий случай, чтобы было куда бежать, если что на родине не заладится. Для меня они – манна небесная, чем больше их приедет, тем больше у меня будет заказов!

Теперь мне стало понятно, почему она так пристально смотрела на меня – она пыталась прочитать в моих глазах, помню я её или нет. Да кто из нас запоминает такие мимолётные встречи, если о них случайно не напомнят…

Мы долго ездили по улочкам Нанси, прежде чем смогли найти верное направление к вилле нашего французского друга. Дорога шла вдоль живописных берегов реки Мозель, склоны холмов с двух сторон реки были покрыты лесом или высоким густым кустарником. И минут через сорок мы наконец увидели заветную надпись на вывеске маленькой, почти игрушечной станции, к которой вряд ли приходили поезда: «Вель-сюр-Мозель». А на следующем повороте дороги в воротах перед въездом в парк стоял Жорж с очень привлекательной женщиной.

Мы вышли из машины и сердечно с ним обнялись. Он представил нам свою подругу: «Николь!» Мне показалось, что она была нам очень рада, с ней мы тоже расцеловались. Она взяла Валерию под руку и повела её в дом, а мы пошли вслед за ними, приобняв друг друга за плечи.

Дом находился на склоне горы, он словно был вырублен в скале, к нему вела длинная каменная лестница. Вокруг благоухали клумбы с яркими цветами, которых раньше я даже не видел. Перед домом была большая терраса, выложенная старинной плиткой, а само строение было из скального камня, с большими окнами со ставнями, и даже входная застеклённая дверь имела свои ставни. Жорж пояснил:

– Этому дому больше трёхсот лет! У него интересная и романтичная история, потом расскажу. Мы тут проводим все выходные.

Первый этаж представлял собой огромный холл, уставленный резной дубовой мебелью, на втором этаже – спальни, столовая с большим каменным камином и выходом на балкон, который тянулся во всю длину дома. Наша комната была выше, туда вела крутая лестница. Мне она больше напоминала обыкновенный чердак, на каком я спал в детстве у бабушки на даче, только здесь было намного просторнее. Тут во всём чувствовалась старина, даже матрас, на котором нам предстояло спать, у меня вызывал подозрения: он был весь в громадных вмятинах, словно на нем были отпечатки нескольких поколений обитателей этого дома. Вдоль стен были аккуратно разложены какие-то слепки, каменные плиты, а в углу стояла античного вида статуя обнажённой женщины без головы. У меня создалось впечатление, словно здесь собирали всё, что могло иметь отношение к старине. Валерия с неменьшим любопытством разглядывала наше временное прибежище.

– Тут должны быть привидения! – пошутил я.

Её глаза расширились от страха.

– Перестань! Не шути так!

Но меня было уже не остановить:

– Представляешь, эта безголовая тётка ночью подходит и раздаётся откуда-то голос: «Голову отдай! Голову!»

– Ещё одно слово, и я уеду спать в гостиницу! – предупредила Валерия.

И я замолчал, но изредка поглядывал на неё круглыми глазами, будто я чего-то боюсь.

– Ты просто идиот! – поставила она мне диагноз, а сама со смешанным чувством поглядывала на статую.

Я всё-таки не выдержал:

– А статуя-то, наверное, с кладбища!

Она кинула в меня щёткой для волос, которая пролетела мимо прямо в открытое окно. Отсмеявшись, я стал спускаться вниз на её поиски. Внизу меня встретил Жорж, и я сказал ему, что у меня упала щетка. Мы нашли её в клумбе метрах в десяти от дома. Он с удивлением посмотрел на меня, не понимая, как она могла так далеко оказаться. И тогда я объяснил ему, как она сюда долетела. Он долго смеялся:

– Мы поселили вас в комнате дочери Николь, она художница, и некоторые из этих вещей – её работы, включая и ту скульптуру. Так что можете спать спокойно!

Когда я поднимался в нашу комнату, услышал, как внизу на кухне смеётся Николь – он рассказал ей о моих жестоких шутках.

Вечер наступил незаметно, очень быстро стемнело, и Жорж зажёг на втором этаже в столовой и на балконе свечи. Вокруг них сразу стали порхать маленькие серые мотыльки. Из парка через открытую дверь балкона в дом врывались ночные звуки: тут был и стрёкот кузнечиков, и какие-то шорохи и даже трубный голос оленя. Если днём слышалось только пение птиц, то с наступлением тьмы в парке начиналась другая жизнь.