Маша Трауб - Истории моей мамы

Потом высокая комиссия заехала в милицию, где факт публичного избиения подтвердили. И признались, что виновных не нашли, да и не искали, так как потерпевшая заявление не подала. По селу тут же разнесся слух, что начальник управления был очень недоволен и велел разобраться и наказать по всей строгости.

Потом комиссия посетила сельсовет, где их встретил насмерть перепуганный Вадик. И пообещал всяческую поддержку семье и прямо на глазах у членов комиссии выписал еще одну премию матери пострадавшей.

Ну и, наконец, они доехали до редакции, где их встречала наша бабушка в костюме с медалями и орденами. Бабушка сообщила, что редколлегия держит ситуацию на контроле, а читатели ждут продолжения истории – бабушка выложила на стол пачку писем от читателей. Тут уже начальник отдела кадров, Аслан Георгиевич, занервничал:

– Давайте мы с Мадиной поговорим. Где она?

– Она не может сюда прийти, – объяснила бабушка. – Вы же понимаете, ей травлю устроили. Она за ворота не выходит. Такое пережила бедная девушка.

– И как же быть? – растерялся Аслан Георгиевич.

– Так поехали к ним домой. Тут рядом. Посмотрите, как живет наша гордость, учительница. В каких условиях, как ведут хозяйство. Своими глазами увидите, могла ли такая девушка совершить проступок.

Все шло так, как я и запланировала. Комиссия приехала к Вале, которая от страха молчала, прижимала руки к сердцу и смахивала невольную слезу. Во дворе столы ломились от еды. Да еще коньяк. Тогда ведь араку пили, а коньяк считался роскошью. Очень ценным подношением. И Мадина в национальном костюме под деревом сидела, глаз не поднимала. Только слезы на осетинскую гармошку капали.

Гостей усадили за стол, накормили, разлили коньяк.

– Мадиночка, ты бы спела нам, – попросила Валя.

И Мадина запела. Наверное, на нее стресс так подействовал. Она пела, как в последний раз. Как даже на конкурсе не пела. Всю душу в песни вложила.

Три часа она играла и пела. Женщины из комиссии плакали навзрыд, а Аслан Георгиевич охнул на одной песне и признался – эту колыбельную ему прабабушка пела. С тех пор и не слышал он ее. Откуда только Мадина ее знает?

Уезжали они поздно вечером. И было уже все решено.

– Ждите. Пришлем бумагу, – сказал Вале Аслан Георгиевич.

– Когда? – требовательно спросила наша бабушка.

Бумага пришла быстро. Мадину восстановили на работе с выплатой компенсации за вынужденные прогулы. В милицию пришел выговор начальнику с занесением в личное дело. В сельсовет – требование поддержать семью и прекратить нападки. В редакцию – благодарность за своевременный сигнал.

– Это что же? – не могла никак прийти в себя Валя.

– Это все, что вы хотели, – сказала я, – все сразу.

Село действительно замолчало. С Мадиной все вежливо здоровались. Валя спокойно работала в магазине, ей тоже все улыбались. Соседки в гости стали заходить. Валя была счастлива.

– Ольга, спасибо тебе, даже не знаю, как благодарить, – говорила мне Валя. – Ты всегда была смелая. И правильно, что уехала. Не место тебе здесь.

– Ну, иногда я и здесь нужна.

То, что произошло потом, даже я не могла предположить.

Через месяц рядом с Валиным домом остановились три машины. Вышли люди, по виду явно городские и важные. Соседки чуть за ворота от любопытства не вываливались. Из первой машины вышел Аслан Георгиевич. Он приехал свататься, сделать предложение по всем правилам, родственников привез, подарки. Валя плакала. Мадина стояла, как гордая невеста. И не сказала ни да, ни нет. Валя плакала еще сильнее – такой мужчина! Оказалось, что Аслану тридцать восемь лет, женат он никогда не был, ждал своего счастья. Уважаемый человек. И родственники у него вежливые, добрые, не посмотрели, что у невесты ни приданого, ни имени нет.

– Мадиночка, почему же ты не ответила? – ахала Валя, когда сваты уехали.

Мадина вдруг вздернула нос, приподняла подбородок и заявила, что должна узнать человека, прежде чем соглашаться на свадьбу. Валя аж зашлась от паники. Соседки, которые, естественно, все знали, зацокали языками. Значит, и вправду Мадина ни в чем не виновата, раз так себя держит и бережет. Была бы опорочена, согласилась бы как миленькая на первого встречного.

Хотя почему у нее не было приданого? Было. Все деньги, которые Валя получила, она положила на сберкнижку. Для Мадины. Чтобы дочь ни в чем не нуждалась.

Аслан Георгиевич добивался Мадины полгода. И как добивался! Тут уже и соседки дар речи потеряли. Присылал за ней машину с водителем, и она ехала в город, в театр. Или присылал ей подарок – золотые серьги. Он писал ей письма, и Мадина отвечала. Через полгода она согласилась выйти за него замуж. Об одном попросила – чтобы свадьба была в городе. Скромная и тихая. Но Аслан покачал головой. Он устроил свадьбу в селе, чтобы все видели. Три дня гуляли. И чего там только не было – Мадина в роскошном платье, оркестр, столы. И множество важных и почетных гостей, которые приехали из города и заходили в ворота в дом к Вале. Поскольку двор не вмещал всех приглашенных, столы вынесли на улицу. И такого село точно не помнило.

– Теперь они надолго замолчат, – шепнул Аслан своей жене.

После свадьбы они уехали в город. Мадина родила сына. В село не приезжала – Валя к ней ездила часто. Показывала соседкам фотографии – квартира богатая, все есть чего не пожелаешь. И внук – мальчик, богатырь. Мадина работу не бросила – в школе работает. На доске почета висит. И муж ее поддерживает. Разрешает работать. И гордится очень. Пылинки сдувает.

Мама не меняется.

– Что ты делаешь? У тебя все в порядке? – спросила я, когда позвонила ей. Мама кашляла в трубку так, как будто только что вышла из шахты.

– Ничего не в порядке, чуть не угорела, – ответила она.

– Что случилось? Мне приехать?

– Зачем? Только тебя мне здесь не хватает.

Мама давно перебралась за город. Живет в деревне в ста пятидесяти километрах от Москвы. Оказалось, что выпавший ночью снег засыпал трубу и весь дым пошел в кухню. При этом ворота завалило так, что не откопаешь. И соседей нет. Все разъехались.

– И что ты делаешь?

– Курю, а что еще остается? Вот думаю, лезть на крышу, чтобы снег счищать, или сам растает? Нет, ничего не буду делать. Лучше коньяка выпью. Правда ведь?

Ответа она не ждала, потому что начала ругаться уже не как шахтер, а как пьяный шахтер. Снег попал комом в трубу, и теперь вообще непонятно, что делать.

– Мам, скажи, а почему ты перестала работать?

– Меня даже курьером не брали. 90‑е годы. Ни одна адвокатская контора нормально не существовала. Можно было работать или за гроши, или ходить под дулом пистолета. Мне было неинтересно.

Да, в этом опять моя мама – ей или интересно, или нет. Мне она тоже всегда говорила – живи так, чтобы было интересно. И работай там, где интересно. Иначе…

– Иначе я не буду себя уважать? – спрашивала я.

– Нет, просто сдохнешь со скуки, – отвечала она.

У нее очень легкое отношение к жизни, которое иногда кажется мне безрассудным. А иногда – очень мудрым.

Я помню, как она теряла все накопления во время реформ и кризисов. Все, что было, хотя не так уж и много.

У меня был день рождения, и мама спросила, что я хочу получить в подарок – букет цветов или пальто.

– Пальто, – ответила я.

– А давай все-таки цветы! – воскликнуламама.

И она подарила мне букет – огромные розы на длинных стеблях. Пятьдесят одну штуку. Мы ехали в автобусе, и на нас все оборачивались. Теряли дар речи. Я даже держала такую охапку с трудом. Мы шли по улице, и люди останавливались, провожали нас взглядами. Тогда даже в продовольственные магазины пускали по карточкам. И никто не знал, что будет дальше. Говорили, что только хуже. Конечно, нужно было покупать пальто. На три сезона хватит, удачное вложение. Но этот день, когда я шла с букетом по улице и на меня все смотрели, я помню до сих пор. Розы стояли долго, вся квартира благоухала так, что кружилась голова. Да, этот букет больше подходил для огромной гостиной, а не для моей крошечной комнатки.

– Ну как? Здорово? – радовалась мама.

– Мам, но они же завянут, а пальто я бы носила.

– Только на тебя никто бы так не смотрел. А это очень приятно, правда? – Мама была совершенно счастлива.

Вот в этом мы с ней тоже разные. Она всегда мне пеняла, что я меняю романтику на выгоду.

– Быстрее потратишь, быстрее заработаешь, – говорила она.

И до сих пор остается такой. Она получает пенсию за несколько месяцев и все деньги тратит на внуков. На самые ненужные, но желанные подарки.

– Мам, ну, зачем?

– А мне приятно! – отвечает она.

Я всегда знала, что кроме мамы никто не устроит мне праздник. Никто не выложит передо мной заветную мечту, будь то немецкая кукла или джинсы.