Олег Лементов - Бытие. Философский роман

Адам слушал Хатхор и не знал, что ответить. Известие, которое с такой легкостью она сообщила ему, застало его врасплох.

– Так зачем все это? – спросил он, указывая на стройку и делая вид, что это его очень интересует. И хотя Хатхор так же, как и он, знала, что ответ на этот вопрос для него неважен, она оживленно начала комментировать действия землян.

– «Эпидемия», так сказать, хоть и прокатилась по Земле довольно быстро, так же быстро закончилась, но все же не мгновенно. Сначала земляне воспринимали единичные случаи как сумасшествие. Думаю, они были недалеки от истины, но сейчас не про это. Будучи уверены в том, что это месть верховных и что, заслужив себе прощение, они избавятся от надвигавшейся угрозы, боги земли решили восстановить разрушенные стихией пирамиды. Как видишь, они взялись за это весьма усердно. Забегая вперед, скажу: все это очень скоро закончится, и «ворота» для верховных так и не будут закончены. Тысячелетиями чувство общей души помогало землянам общаться, а звуки передавали лишь эмоции. Но вот чувство души ушло, а вместе с ним ушло и понимание друг друга. Естественно, невозможно делать что-то вместе, не понимая при этом соседа. Строительство было заброшено, а люди, так теперь они называли друг друга, разбрелись по бескрайним просторам планеты. Теперь перед ними стояла другая очень важная задача. Чтобы выжить, они должны были научиться понимать друг друга. А на это необходимо время…

– И желание, – помолчав, добавила она со вздохом.

Адам молча слушал богиню. С каждым сказанным ею словом его все больше сковывала неумолимо надвигавшаяся пустота. Понимая, что здесь и сейчас рушится последняя надежда сделать Землю обителью богов, он, тем ни менее, не испытывал ни жалости, ни отчаяния.

Небо серело. Наступал новый день, и его свет озарял чужой для Адама и незнакомый ему мир. Мир, который, с его точки зрения, был мертвым.

– И все же я уверен: это приведет нас к погибели, а не к славе, – не уставал повторять Аарон. Аамеса, опираясь на длинный посох и стараясь не обращать внимание на слова своего спутника, продолжал уверенно идти по пустынной узкой улочке, зажатой с обеих сторон высокими стенами. Было раннее утро, и лишь редкие робкие звуки просыпавшегося города доносились из близлежавших дворов.

Сегодня был один из тех немногих дней, когда всесильный фараон выходил к своему народу, и любой желающий мог лицезреть «усыновленного Амоном».

Немногим счастливцам давалась возможность лично обратиться к живому богу. Для них это был шанс навсегда преобразить свою жизнь, ступить на дорогу власти и богатства. Неудивительно, что такие мероприятия вызывали огромный ажиотаж в столице. Вот почему два человека так торопились.

– Поверь, я, как и ты, свято верю в мудрость Атона, но одно дело – возносить молитвы и жертвы, и совсем другое – без видимых причин покинуть ставшие родными места и благодатный край, идти в пустыню, в дикие, кишащие кочевниками районы. В лучшем случае этот путь приведет нас к рабству.

Улочка, по которой шли мужчины, вскоре привела их на одну из главных улиц города, выходившую к храму. Несмотря на ранний час, она уже была переполнена людьми.

«Безусловно, Аарон прав, – думал Аамеса, обгоняя прохожих. – Убедить последователей Эхнатона покинуть Египет будет очень сложно». Он сам уже не первый день ломал голову над тем, как это сделать. Ведь с какой стати тысячам людей бросать родительские дома и обрекать себя и своих детей на лишения и полную неизвестность? Тем более, что многие из них находятся в рабстве, обеспеченные едой и крышей над головой. Но это с одной стороны. А с другой… В его голове до сих пор звучит приказ верховного божества. Он должен подчиниться его воле. Даже если это безумие, и голос оракула ни что иное, как плод его больного воображения, он все равно пойдет до конца. Наверное, на этом пути его таки забросают камнями.

Аамеса оглянулся на спутника, едва поспевавшего за ним. Обреченное выражение его лица, растерянный бегавший взгляд, неуверенная походка – все это поневоле вызывало снисходительную улыбку. «Бедный Аарон! Если что-то пойдет не так, соплеменники не пощадят и его. Но я пострадаю за веру, а за что пострадаешь ты, мой милый друг?»

– А зачем мы идем к фараону? – тем временем все не унимался тот, протискиваясь за Аамесой сквозь все увеличивавшуюся толпу. – Уж если все мои братья считают выжившим из ума тебя, а теперь и меня, неужели фараон станет тебя слушать? С тех пор как ты покинул дворец, все изменилось. Он даже не узнает тебя. И даже если узнает, будет еще хуже. Неужели до твоей пустыни не доходили слухи о судьбах жрецов Атона?

Было видно, что он и не надеялся, что Аамеса послушает его или хотя бы ответит. Чтобы победить страх и отчаяние, ему надо было выговориться, поэтому, переведя дух, он опять принялся за свое:

– Такое количество людей… И каждый из них мечтает предстать перед фараоном. Такому старику, как ты, не дадут даже приблизиться к площади. Позор! Позор ждет тебя здесь, брат мой.

– Аарон, зачем ты идешь за мной?

Внезапный вопрос заставил Аарона ненадолго замолчать. По-видимому, он и сам не знал, зачем.

– Я не могу бросить тебя перед лицом надвигающейся угрозы. Говорят, мы братья, и я люблю тебя, – тихо произнес он наконец.

Тем временем людей становилось все больше. Как они ни старались, но протиснуться сквозь толпу на огромной храмовой площади было просто невозможно. До ближайшего солдата из оцепления оставалось еще не менее двадцати шагов и добрая сотня людей.

Шло время. Утро сменил день, а вместе с ним к неимоверной давке прибавилась изнуряющая невыносимая жара. Но никто и не думал уходить. И даже если бы такие и нашлись, они вряд ли смогли бы пробраться через напиравшую сзади толпу. Единственными, кому это с большим трудом удавалось, были продавцы воды. Они не хуже, чем и их товар, с бурдюками, полными живительной влаги, умудрялись просачиваться сквозь любые препятствия, вплотную доходя даже до оцепления. Как только вода заканчивалась, они исчезали, чтобы через небольшой промежуток времени появиться снова с налитыми доверху мехами.

«Все же странно, что оракул выбрал именно меня. Кто я? Старик, проживший всю жизнь вдали от своего народа и не имеющий ни капли авторитета среди единоверцев. Всё: и слава, и богатство – осталось в прошлом, так с какой стати им слушать меня? Если бы я был молод, меня давно бы забросали камнями, а так мои речи вызывают лишь смех. Сомнения и неуверенность – вот тот червь, который грызет меня с тех пор, как я покинул храм. Аарон прав, зря мы пришли сюда. Не оракул, а гордыня и бесцельность прожитых лет толкают меня на поступки, коим нет оправдания», – думал Аамеса.

Громкие звуки барабанов оторвали его от невеселых мыслей. Как по команде, воины из оцепления, сдерживавшие людей, развернулись лицом к храму. Бурлившая, как кипящая вода в котле, толпа, застыла, словно по волшебству. Еще мгновение – и те, кто стоял рядом с солдатами из оцепления, начали опускаться на колени в знак великого уважения и покорности перед сыном бога. Их примеру последовали остальные, и вскоре вся многотысячная площадь замерла в ожидании своего верховного правителя.

Единственный, кто так и остался стоять, был Аамеса. Опираясь на посох, он пристально смотрел на действо, происходившее перед ним, не обращая внимания на Аарона, отчаянно тянувшего его вниз за полы одежды.

Из колоннады, окружавшей храм, вышла личная охрана. Быстро, но без суеты караул занимал свои места, образуя второе кольцо оцепления. Конечно, солдаты не могли не заметить одиноко стоявшего старика. Такой вопиющий случай непокорства сначала обескуражил их командира, но он быстро пришел в себя и решительным шагом направился к Аамесе. Его грозный вид не предвещал ничего хорошего. Свирепая сила чувствовалась в каждом движении египтянина, а шрамы на его загорелом теле свидетельствовали о смелости и безрассудной преданности к тому, чей покой он защищал. Еще немного, и заслуженная кара должна была настигнуть безумца. Но пока ему везло. Сотни распростертых людских тел стали почти непреодолимой преградой для грозного телохранителя. Он замешкался, а тем временем на площадь вышли несколько жрецов, принадлежавших, судя по одежде, к высшей касте. Аамеса не знал, заметили они его или нет, а так как дольше стоять было опасно, он не стал рисковать и, наконец, опустился на колени. Теперь его уже мало интересовало происходившее. Нервным шепотом Аарон извещал его о событиях на площади. Начальник охраны, оставив тщетные попытки пробиться к Аамесе, вернулся к своим подчиненным. Между центральными колоннами был установлен золотой трон. Вскоре в сопровождении верховного жреца появился и сам фараон. Заняв свое место, он подал знак, и толпа начала подниматься с колен. Поднявшись вместе со всеми, Аамеса стал протискиваться к краю площади. Аарон в глубине души удивился, но на этот раз тот не проронил ни слова, поскольку и сам желал всей душой поскорее покинуть это место. Вскоре, после неимоверных усилий, им удалось выйти из толпы, и они оказались на пустынных улицах Мемфиса.