Дмитрий Барчук - Александрия

Его сердце разрывалось на части от этих звуков, вскоре он не выдержал, выбежал в одной ночной рубахе в приемную и крикнул спящему на диване секретарю:

– Как вы можете спать, князь?

Волконский вскочил на ноги. Протирая заспанные глаза, он переспросил:

– Что случилось, Ваше Величество?

– Собаки! Сделайте же что-нибудь?

Государь стоял в длинной белой рубахе и ночном колпаке, испуганный и бледный, с подсвечником в руке. Тревожное пламя свечей освещало стены и потолок комнаты, а также перекошенное лицо Александра.

– О господи! – сорвалось с сухих губ секретаря.

– Почему вы так смотрите на меня, князь? – еще более испугался государь.

– Простите, Ваше Величество, почудилось, – извинился секретарь, подошел к окну и раскрыл его.

В натопленную комнату вместе с ночной прохладой ворвался заунывный вой.

– Они воют по покойнику, – пояснил князь.

– Но я же жив! – взорвался император.

Волконский замялся, но поняв, что скрывать секрет бесполезно, признался:

– Вчера после обеда Шервуд привез тело этого солдата. Оно в подвале. Вот собаки и учуяли.

– Прикажите, чтобы разогнали этих несносных животных. Они же перебудят весь город.

– Слушаюсь, Ваше Величество.

Волконский вышел в коридор и наконец-то смог перекреститься. Ему рассказывал отец, как убивали императора Павла в Михайловском замке четверть века назад. Та же ночная рубаха, тот же колпак, те же свечи и тот же ужас в глазах царя. «Все возвращается на круги своя», – подумал князь и приказал часовым стрелять по собакам.

Одиночные выстрелы разорвали ночную тишь. Заскулила подстреленная дворняга и поковыляла умирать в подворотню. Ее перепуганные сородичи разбежались кто куда.

Александр Павлович вскоре заснул.

А когда рассвело, начальник гарнизона поднял по тревоге роту солдат и распорядился отстрелять всех бродячих псов в городе, а обывателям было велено дворовых собак посадить на цепь.

По городку поползли слухи, что состояние здоровья государя вновь резко ухудшилось, и народ мало-помалу стал собираться возле императорской резиденции. Вначале старухи, загодя повязавшие на головы черные платки. Они уже отжили свой век, но все равно в глубине души радовались, что кто-то отошел в мир иной раньше их. Особенно если этот кто-то – самодержец всероссийский. А потом и прочие горожане, для которых что приезд императора, что его болезнь – событие неординарное, вносящее хоть какое-то разнообразие в монотонную жизнь глухого провинциального городка на самом краю огромной империи.

Тем временем государь отошел от ночных кошмаров. И хотя не совсем выспался, о чем свидетельствовали темные круги под глазами, был, напротив, довольно весел и оживлен. Пробовал даже шутить. Иногда даже оскорблял кого-нибудь из близкого окружения. Но посвященные в тайну происходящего на него не обижались, а терпели любые колкости в свой адрес, списывая их на повышенную нервозность монарха.

– Вы бы все-таки причастились и исповедались, Ваше Величество, – посоветовала ему жена.

На что тут же получила ехидный ответ, сопровождаемый дерзкой улыбкой:

– Неужели мои дела настолько плохи, и болезнь уже зашла так далеко, что другого лекарства нет?

Царица смутилась и все же ответила:

– Вашим подданным хорошо известно, что их император – великий христианин и строгий наблюдатель правил нашей православной церкви, и если он предстанет перед Господом, не выполнив перед этим положенных обрядов, это может вызвать различные кривотолки среди населения. Поэтому советую вам прибегнуть к врачеванию духовному. Оно всегда приносит пользу и дает благоприятный оборот при любых тяжких недугах.

Александр Павлович немного подумал и тем же дурашливым тоном сказал:

– Благодарю вас, друг мой, за заботу о моем душевном здоровье. Только прикажете исповедаться – и я готов.

А потом добавил, обратившись уже к лейб-медику:

– А может быть, лучше вы, Виллие, сыграете за меня эту роль? Как-никак я же не собираюсь умирать на самом деле.

У старого лекаря от такого предложения чуть не свалилось пенсне.

– Что вы? Что вы, Ваше Величество? Это же такое святое таинство! Как я могу? – запричитал он.

– Ладно, зовите вашего протоиерея. Я, так и быть, исповедуюсь, но только при одном условии. Не как император, а как простой мирянин. Император уже скончался. Его тело лежит в подвале и ждет своего часа, когда его поднимут и положат на царское ложе.

– Какие же упрямые эти бакенбарды! Никак не хотят сбриваться! – сетовал государь, освобождаясь от характерной для императорской внешности черты.

Вдруг он громко вскрикнул:

– А-а-а! На помощь!

Тут же в ванную комнату вбежали камердинер и два лакея.

Император стоял, склонившись над умывальником, и закрывал полотенцем свое лицо. По его шее из-под полотенца сползала струйка крови.

– О Боже! Врача, скорее врача! У его величества пошла горлом кровь! – закричал во всю мощь своего голоса камердинер Федор Федоров.

Тут же, распихав всех, в умывальню ворвался запыхавшийся Виллие.

– Всем немедленно выйти отсюда, – строго сказал он.

Слуги попятились назад, и вскоре дверь за ними затворилась.

– Вы порезались с непривычки, Ваше Величество? – уже спокойно спросил доктор царя, доставая из своего чемоданчика раствор квасцов.

– А как вы догадались? – спросил Александр Павлович.

Лейб-медик улыбнулся и ответил:

– А что может делать мужчина в ванной комнате с бритвой в руках? Уберите свое полотенце. Я обработаю вам рану.

Царь с явной неохотой исполнил указание доктора.

Виллие обмыл кровь с лица и шеи государя. Порез оказался незначительным, но он все равно обработал его и, довольный своей работой, внимательно осмотрел пациента.

– А вам без бакенбардов лучше, Ваше Величество. Вы помолодели лет на десять. Ничего больше не надо менять во внешности. Теперь в вас мало кто узнает императора всероссийского.

Шервуд приехал, когда стемнело.

В приемной его уже поджидали императрица, Волконский, Дибич, Виллие и моложавый высокий мужчина без бороды и усов сорока с лишним лет в штатском сюртуке и длинном черном плаще.

– Все готово, Ваше Величество. Попутный ветер быстро донесет нас до Тамани. Прощайтесь, господа!

– Присядем на дорожку по русскому обычаю, – предложил человек в штатском.

Все тут же беспрекословно выполнили его указание.

– Вы уж, Виллие, постарайтесь сочинить правдоподобную историю болезни и моей скоропостижной кончины и поработайте с другими медиками, чтобы они тоже без лишних вопросов подписали протокол вскрытия тела. Вы, князь, тоже согласуйте записи в своем дневнике с лейб-медиком. Ну, а с вами, мой друг, – обратился он к царице, – мы уже обо всем договорились. Если надумаете все же вернуться в Петербург, передайте моей матушке самые наилучшие пожелания, скажите, что я всегда, где бы ни был, буду ее помнить. Ну вот и все, господа. Спасибо вам, что были преданы мне в минуты радости и горя. Вы самые близкие мне люди, поэтому я и решил доверить свою тайну только вам. Храните ее как зеницу ока и не держите на меня зла.

Так Богу угодно… Ну, не поминайте меня лихом. Идемте, Шервуд!

Он резко встал, натянул на глаза широкую черную шляпу и направился к выходу.

Присутствующие дружно встали. А царица, доселе, как и другие, хранившая молчание, не выдержала и закричала ему вслед:

– Александр!

Но он не обернулся на ее зов, а решительным шагом вышел в ночь. Шервуд последовал за ним.

– И ты уверен, что он на самом деле не умер тогда в Таганроге, а только инсценировал свою смерть? – спросил я Редактора.

Но он всего лишь ответил мне вопросом на вопрос:

– А разве ты после того, что я тебе рассказал о нем, думаешь иначе?

Настал мой черед задуматься.

– Это надо было быть очень сильным человеком, чтобы решиться на такое.

– А слабый бы и не смог управлять четверть века огромной империей и победить Наполеона. Для него в этом мире осталась одна неразгаданная тайна – его неприкаянная душа. Примирению ее с Богом он и посвятил всю свою оставшуюся жизнь. Или почти всю.

Я больше ни о чем не спрашивал Редактора, а только лежал, глядя в ночной потолок нашей камеры, и думал о человеке, ушедшем с императорского престола в ночь.

На следующий день у меня была встреча с женой. Таня пришла вместе с детьми. Машка вообще сильно выросла и поправилась.

– Ты куда ее так кормишь? – сделал я выговор жене. – Смотри, в какую пампушку превратила девчонку. Мальчишки любить не будут.

– Будут, куда они денутся, – ответила за мать бойкая Машка. – За мной и так уже Борька Самсонов из нашего класса ухаживает.