Юлия Лешко - Ангел в темноте

– Как ты ее назовешь? – спросила как-то Женька.

– Евгенией, разумеется, – ответила я.

Женька помолчала, а потом спросила:

– Почему, Ася?

– Привыкла за столько лет, люблю это имя, – сказала я. А потом решилась и добавила: – Если бы моего мужа звали Сережей, я назвала бы ее Сашей, в часть моей мамы. А в честь ее папы – велика честь…

– Да что это с тобой? – изумилась моя подруга.

– Все в порядке, Женька. Пока в порядке.

Может быть, я была излишне требовательна, но меня и в самом деле изумлял мой муж. С одной стороны, он охотно играл с Женькой-маленькой, сюсюкал, таскался с ней на руках к зеркалу, любовался портретным сходством с собой, неотразимым… С другой стороны, ревновал меня к маленькой, жаловался на мою холодность, никогда не вставал к ней по ночам, из-под палки стирал ее пеленки.

Однажды я прочитала: мнение о том, что дети укрепляют брак, ошибочно. На самом деле дети – серьезное испытание. Помню, не поверила тогда. А вот теперь убедилась на собственном опыте.

Женьке-маленькой не было еще и года, когда Саша впервые уехал от нас к маме – пожить на время. Отдохнуть, отоспаться…

Он «отсыпался» почти шесть месяцев, проспав день рождения дочери. Его мама, а моя свекровь, тоже, видимо, вздремнула в тот день – я не стала их будить…

Приехавшая с очередным грузом «гуманитарной помощи» моя мама, человек прямой и недипломатичный, объявила с порога:

– Видела твоего красавца на Невском. С товарищем и девицей. Чует мое сердце, девица его, а не товарища.

Я заплакала не сразу, а потом, когда уложила Женьку спать. Бежать в суд с заявлением о разводе не хотелось. Просто – не хотелось, было почти лень.

Стало так пусто. И еще вспомнилось, как мы впервые мыли нашу доченьку. Саша нацепил белый медицинский халат и держал девочку так, как обычно мужчины держат хрупкие предметы, – чуть наотлет. Сходство с Сережей в этом облачении опять больно ухнуло где-то в сердце, а потом наваждение прошло…

Извиняться за сына приехала свекровь. Раньше мы никогда не беседовали так долго и так откровенно.

– Ася, ведь Саша… он немного не от мира сего, он любит праздник…

– Я тоже, – не к месту встряла я.

– Ты женщина, Ася, а он, наверное, никогда не станет взрослым. Ты думаешь, я в восторге от его инфантильности? От этих его солдатиков? Но я и винить его не могу. Мы с Сашиным папой развелись очень давно, он был маленький, возможно, я его… перелюбила. Он, наверное, только в своем этом клубе ощущает себя солдатом, героем… Ты прости его.

Мне показалось, что передо мной сидит парламентер, что завтра сам Саша, размахивая белым флажком, улыбаясь своей растерянной улыбкой, вернется домой. Мне даже захотелось этого – нестерпимо.

Но… Следующим жестом свекрови стало извлечение из сумочки довольно увесистого конверта.

– Формальности потом. Правда, Ася?

Женька уже вовсю топала в своем манеже. Красивая, вкусно пахнущая тетя явно нравилась ей, она что-то силилась сказать ей на своем голубином языке, тянула ручку…

Что-то, видимо, дрогнуло в Сашиной маме, она взяла эту крохотную ручку, поцеловала несколько раз, и решительно двинулась к двери.

– Ну почему я должна… – всхлипнула она и, не договорив и не попрощавшись, ушла.

А мы остались.

А мы остались одни.

Мой декретный отпуск по понятным финансовым причинам не мог длиться вечно, то есть столько, сколько положено. Заботу о маленькой взяла на себя моя мама. А я, мало изменившаяся, по словам моего шефа, вышла на работу.

Машина, которую я неизвестно зачем приобрела еще до замужества, теперь пришлась очень кстати. Ездила я не ахти как, но гаишники сильно не обижали, а коллеги-водители, видимо, старались меня объезжать, с опаской глядя на ряд веселеньких эмблем, которые я прилепила на задний бампер. Там у меня красовались «туфелька», «ребенок в машине», «70» и «чайник». Так примерно я определяла свой профессиональный водительский уровень.

Выезжая со всеми мерами предосторожности со стоянки рядом с банком, в зеркало заднего вида я как будто увидела что-то знакомое в высоком мужском силуэте, стоявшем чуть поодаль от центрального входа. Первая мысль: «Папочка явился?» – вспыхнула и угасла: улыбаясь как всегда чуть неловко, ко мне быстрым шагом приближался Сережа.

– Видел, видел твой полицейский разворот… – начал он, садясь на переднее сиденье. Было видно, что он рад меня видеть. – А чего это ты сзади всю свою биографию в картинках навесила? Какие такие «70», у тебя права уже года четыре…

– Да я бы и «У» на крышу установила, если бы с Женькой не каталась…

– Дай мне порулить, у меня тоже права есть. Профессиональные, кстати, я «скорую» могу водить.

– Шутишь, такое движение! Во дворе дам поводить, у нас там есть детская площадка со светофорчиками. Ты чего не позвонил что приедешь?

– Женька велела тебя застукать врасплох, все ли у тебя в таком порядке, как ты поешь по телефону.

– Застукал?

– Маму твою застукал. Ты ведь не говорила, что выходишь на работу.

Стараясь выглядеть заправским водителем, а заодно и сильной, самостоятельной женщиной, я лихо вырулила на проспект.

– Саша мне помочь ничем не может – у него проблемы с работой, да и не хочет, по-моему… Свекровь, дай ей Бог здоровьица, время от времени подкидывала кое-что, но я у нее и брать-то не хочу – у нее взрослый сын на руках…

Мы подъехали к моему дому, поднялись в лифте, улыбались, каждый – своему.

– Я ведь ее ни разу не видел. Вот не поверишь – люблю ее, – сказал Сережа.

«А я – тебя», – подумала я…

Сережа пробыл у нас четыре дня – приезжал на какой-то семинар или курсы повышения квалификации.

Четыре лучших дня, какие только можно представить. Позвонила Женька, я утешила подругу, что муж ее на кормлен, в чистой рубашке, даже курит меньше обычного. Прибегая домой, первым делом по докторской привычке он мыл руки, а потом устремлялся к Женьке, сменяя мою маму.

Как они с моей девчонкой понимали друг друга! Женька моя по всем приметам обещала стать страшной болтушкой, явно не в меня, и гулила без конца, с множеством интонаций. Сережа говорил с ней «на равных». Тащил ее вечером в ванную и в ответ на недовольное ворчание говорил: «Согласен, произвол. Целиком и полностью поддерживаю вас в ваших справедливых требованиях. Свободу! Свободу карапузам…» «Высокий штиль», незнакомые слова, почтительная интонация приводили мою кроху в полное замешательство. Бабушка-то с ней большей частью сюсюкала…

…После купанья, когда он расхаживал по комнате с засыпающей Женькой на руках, убаюкивая ее, я сказала: «Да положи уже, она сейчас быстро уснет, сурок мой толстый».

– Не лишай меня этого удовольствия, Ася, – как-то очень серьезно ответил Сережа.

Я помолчала и решилась:

– Я никогда не спрашивала, Сережа… Почему у вас нет детей? Из-за Женьки?

Спросила и пожалела.

– Не говори, если не хочешь.

Сережа кивнул и грустно улыбнулся:

– Знаешь, Женька – очень женщина. Чтобы не грузить тебя терминами, у нее переизбыток женских гормонов.

Помолчал и добавил:

– Привет из Чернобыля… А иногда я думаю, что все это из-за меня.

Я подняла брови и отвела глаза, а он продолжал:

– Мне кажется, это наказание за то, что я вмешиваюсь в промысел Божий.

Еще помолчал.

– Но даже если Бог решил, что дитя должно умереть, а я могу этому помешать, я ведь все равно буду это делать.

Мне так хотелось обнять его в эту минуту. В этом порыве не было ничего чувственного, поэтому я подошла и обняла его – его и Женьку…

Когда Сережин семинар кончился, он уехал. Я не провожала его, у нас в банке не принято отпрашиваться. Он позвонил с вокзала: «Поцелуй Женьку». Я ответила: «И ты Женьку поцелуй».

А вечером моя девочка, кажется, ждала его. Или мне показалось?

Когда маленькая заснула, раздался телефонный звонок. Я успела схватить трубку, прежде чем он повторился. Голос в трубке заставил меня окончательно вернуться в реальность.

– Ася, это я.

Сашин голос был почти нежен.

– А это я. Что случилось, папочка? Почему звонишь так поздно? Мы спим…

– Прости. Поговори со мной, Осенька.

Господи, да за что же мне все эти испытания? Ведь сейчас мой неверный супруг начнет жаловаться мне на свою незадавшуюся жизнь…

– Саша, ты поссорился со своей любимой девушкой?

– Ой, это не ты со мной говоришь, Ася. Ты ведь никогда не была язвой.

– Ладно, извини. Просто мне иногда тоже хочется поплакаться, да некогда и некому.

– Неужели некому?

Что это, попытка ревности? Нет, скорее желание любой ценой продолжить разговор. В самом деле, детская жестокость: «ну, поиграй со мной. Тебе больно? А мне скучно…»

– Саша, если хочешь, приезжай завтра. Поговорим, Женьку посмотришь, она уже такая большая девица…

Видит Бог, унижаюсь не ради себя. В ответ – пауза, а потом:

– Ася, я, кажется, встретил женщину, которой я нужен. Ледяной душ.