Виктор Королев - Жё тэм, мон шер… (сборник)

Уже заканчивал с забором, последний гвоздь колотил, когда на дорожке показался сам хозяин. И тут я вспомнил, что звать его Николай и он электрик.

– Здравствуйте, сосед! – говорю. – А я на практике здесь, у бабШуры на постое. Заплот вот чинил.

Мужик остановился, улыбнулся расклабисто.

– Здорово, практикант! Откуда сам-то будешь?

Не сразу я и понял-то – слова говорит врастяжку, губы кривит, смотрит насмешливо – датый Николай, с утра принял, и, похоже, немало.

– Из Москвы. А у вас свет есть?

– Из Моаа-сквы?! – брови у Николая полезли вверх, весь как-то развернулся в мою сторону, улыбка сошла, словно решает что-то. – У нас все есть… И у тебя будет – не проблема.

– Так, может, зайдете, посмотрите?

– Щас приду! – он словно даже обрадовался.

И точно – через пять минут появился, уже в белой рубашке и безукоризненно выглаженных брюках. Да уж, дело мастера боится – через пять минут свет был.

– Ой, спасибо! Сколько я вам должен?

– Ты, парень, про это и не заикайся. Тут тебе не Москва, у нас люди честные, высокой пробы. Живем как родные. Не все за деньги покупается и не все продается, понял?

Он говорил теперь четко, рублеными короткими фразами, явно старался не показать, что выпил.

– Я у тебя погостил, теперь давай-ка ты к нам!

И, не слушая возражений, просто меня за плечо крепко так зацепил, и повел.

Клянусь, я сопротивлялся только для приличия. Просто до рези в животе захотелось горячего супа, малосольных огурчиков, нормального мужицкого общения, разговора и шуточек застольных. Была еще одна причина, почему я пошел, но это понятно…

Первым делом Николай показал свой огромный дом, познакомил с женой – женщина такая пухленькая, скромная, с серо-голубыми глазами, что маленькие озера. Потом повел в маленький домик. Уходя, приказал жене:

– Ну-ка, накрой нам в баньке – видишь, человек по домашнему соскучился! Да икру не забудь!

Мы с ним шли по дорожке, что вела мимо хозблока прямо к домику, где жила светловолосая дива, скучающая без мужа, и ее отец держал меня за плечо, вцепившись так крепко, словно я с рождения склонен к побегу. У дверей чуть пропустил вперед, без стука открыл дверь.

– Дочур, а у нас гость! Он из Москвы!

И вытолкнул меня на середину комнаты.

Люда подняла на меня свои бездонные глаза и не сказала ни слова. Она сидела на диване в шелковом халатике и в толстых вязаных носках. Она просто вперилась в меня и молчала – то ли оценивала, то ли показывала, что онемела от счастья. Принц приехал. А какой я принц тебе, красавица с маленькой узловой станции?

– Ну, вы тут поворкуйте, а я пойду проверю. Ты, дочур, в баню-то приходи, мать там накроет.

И вышел. Люда все смотрела на меня, не мигая. Потом легко усмехнулась, но не зло, не презрительно, а как-то счастливо, встала и протянула ладошку:

– А меня Людой зовут.

Голосок чистый-чистый, утренний, по-домашнему теплый. Улыбается по-доброму, как родному.

– Вот и славно, что познакомились. А я вас сразу приметила, еще на огороде вчера. А вы правда из Москвы? Как интересно! Расскажите, а?

И мне стало с ней так легко, так весело, так уютно, что я начал чему-то смеяться и рассказывать что-то интересное, и через минуту мы уже оба смеялись взахлеб, и она махала на меня рукой: «Ой, не могу! Ой, умора!» И пару раз коснулась, словно невзначай, моей руки. И снова – током пробило меня. А потом вдруг Люда на миг задумалась о чем-то, словно вспоминая, встала с дивана и, повернувшись всем телом, спросила в упор:

– А хочешь, я тебе что-то покажу? Наш выпускной. Хочешь?

Терпеть не могу в гостях листать семейные альбомы, но тут согласился:

– Конечно, покажи!

Она пошла к шкафу, как-то странно оглядываясь, потом взяла стул, еще раз оглянулась через плечо, медленно забралась на стул и потянулась руками кверху, высоко заголив крепкие белые ноги.

– Где-то он здесь, на шкафу, альбомчик мой заветный, – тянула она нараспев. И обернулась посмотреть, смотрю ли на ноги ее. Я делал вид, что не смотрю, а она делала вид, что ищет альбом. Может, поддержать? Подойти – не подойти?

Дверь стукнула. У порога стоял ухмыляющийся Николай. Похоже, он еще добавил за это время.

– Не всё еще? Чего-то вы долго… Ладно, пошли, мать уже накрыла.

Стол в баньке был шикарный. Да и сама банька – тоже. Никогда такой не видел. Огромная комната, обитая белым деревом. Печка уходит в парилку. Мягкие, ужасно дорогие стулья с высокой спинкой, картины на стенах. Прямо дворец.

– Давай-давай, не тушуйся, садись ближе! Не, рюмки мы эти уберем, будем по-простому, из стаканов, как деды наши пили…

Пришла жена, села с нами. Она расположилась напротив меня, глядя теплыми, влажными глазами с любовью, как на сына.

– Да вы ешьте, ешьте. Вот икорки берите.

Николай посунулся тоже:

– Давай закусывай! Ложкой бери. Никогда не ел икру ложкой? Самое то. Во-от та-ак! А то другие намажут одним слоем на хлеб, да не дай бог икринка упадет, под диван закатится, все искать кинутся!

И он долго ржал, довольный собой и жизнью.

– Люблю шутковать! – Тут же налил по второму стакану. – Давай! За все доброе!

Разговор пошел скоротечнее, оживленнее. Расспрашивали меня, где, с кем живу, кем буду после окончания института, кто родители. Охали, смеялись, восхищались, переспрашивали.

Когда пришла Люда – в белом платье, красиво причесанная – все засуетились, задвигались. Она села рядом со мной. Отец налил дочери полный стакан:

– А это тебе – штрафная! Не воронь, сказано!

Чего она не должна делать, я не понял. Смотрел, как Люда мужественно выпила стакан водки, прикрыла ладошкой рот, отчего остались на лице одни глаза – смеющиеся, счастливые, смотрел, как мило и аккуратно она ела. Комната уже плыла у меня, стены смешно качались…

Как она ушла, когда исчезла жена Николая, я не заметил. Мы сидели с ним вдвоем за столом, и он все говорил, говорил. Уже был без рубашки, голый по пояс, руки волосатые, на мощной груди наколка – Сталин.

– Вы что, воевали, дядя Коль? За Родину, за Сталина?

– Ты чего меня навеличиваешь?! Какой я тебе дядя Коль? – почему-то взбычился он. – Ну, не воевал – и что? У меня броня была, понял? Бро-ня! Я электрик, такие специалисты на вес золота. Потому и не призвали, потому и на пенсию в пятьдесят пошел!

– Я что-то не слышал, чтобы электрики в пятьдесят лет на пенсию уходили…

– Ты многое еще чего не знаешь, сынок! Я ж не простой электрик. Простых много! А я – специалист по токам высокой частоты, понял? Мне двести двадцать – тьфу! Даже не бьет, голыми руками могу провода держать. А там десять тыщ вольт, понял?

– По токам высокой чи-сто-ты? – переспросил я, трезвея и стараясь казаться остроумным.

– Ча! Ча-стоты! Вот за то мне и льготы такие! Да ты не о том! Подвинь стакан-то… Ты мне другое скажи, москвич, – дочка моя глянулась тебе, а? Эээ, ты не юли, не юли! Вижу всё! Такая красатуля! Люблю кровинушку мою единственную! Что хошь дам за ней, лишь бы счастлива была!

– Так она же замужем…

– Была замужем! Ведь как родного его встретили, свадьбу сыграли, на внуков надеялись – куда это я всё теперь, кому передам? Мудак этот в тюрьму загремел…

– За что?

– Да ни за что! За глупость свою и за жадность. Прохожего зимой ограбил. Четыре года впаяли. Я и на суд не ходил. Зачем нам такой зять? Не было в нашем роду никогда такого… Ладно за дело бы – а то шапку снял… Эх! У меня этих шапок, знаешь сколько… Хошь, подарю?

– А зачем лишние-то покупаете?

– Я? Покупаю? Я не покупаю. Я сам делаю. Шапки-то…

– Так вы еще и скорняк?

– Не вы, а ты! Нечего мне выкать, а то потом отвыкать сложно будет… Не, сам не шью. Зачем? Шкурки отдаю, а люди шьют.

– А какие шкурки? С охоты?

Николай как-то странно сощурился, и стало не понять, совсем он пьяный или притворяется только.

– Шапки из собачек. Ружьишко есть – хочешь глянуть? – но охотиться не люблю. Грешно живность порохом изничтожать, у нее же нет ружья, ответить не может.

– А собачки?

– Так я ж только бродячих деру! Польза обществу! Тебе правда интересно? Так я научу! Дело это не сложное. Главное – не бойся. Они, собачки-то, верткие, лучше всего за шею сзади ухватить… И от себя, на вытянутых руках, иначе весь живот тебе лапами исполосует… Минута делов – и готова шапка… Эх, мало ему, мудаку, моих шапок было, ондатровую захотел. Вот пусть посидит, подумает, как на чужое зариться…

– Так ведь Люда ждет его?

– Тут вопрос не в том, ждет или не ждет. Тут вопрос – нужен он нам такой или нет. Давай пей! С богом! И жуй, жуй… Икра вот, сейчас еще подложу…

Тут зашли обе – мать и дочь. Похожие друг на друга. Светлые, чистые. Улыбаются:

– Ну как вы тут, мужички? Всё гутарите?

Мать – словно королева. Статная, важная. Люда – принцесска маленькая. Стройная, красивая, смотрит зазывно. Платье сменила на мини-юбку, губы накрасила. Прямо московская студентка-первокурсница. Ох, хороша!

– Вы, девоньки, тащите еще бутылку, – привстал со стула хозяин. – И дров подбросьте, сейчас париться пойдем с гостюнёчком нашим дорогим! И икорки, икорки – большую банку давай, ишь, по вкусу ему!