Евгений Сивков - Школа Богов

Я понял, о чем он говорит. Уже некоторое время я ощущал боль в висках, распирающую голову изнутри, дышать стало труднее, язык пересох, к горлу подступила рвота. Я всмотрелся в лицо друга. Бледное, но глаза неестественно светятся почти сумасшедшим безрассудством.

Увы, горная болезнь вызвала у Мухаммеда эйфорию, от которой он перестал ощущать опасность. Я не успел открыть рта, как пара мешков с балластом полетели вниз. Шар рвануло наверх. Вслед за двумя к земле понеслись ещё три мешка. Высота дошла до семи тысяч. Сквозь пелену, стоявшую в глазах, я наблюдал за происходившим в корзине. Мухаммед лежал на полу и пытался зубами раскрутить термос с вакциной. Руки не слушались его, но до капельницы он всё-таки каким-то образом дотянулся. Картинка угасла, как экран телевизора. Наверное, в том миг я подумал, что это конец, но вряд ли я мог тогда соображать. Когда я очнулся вновь, Мухаммед уже был без сознания. Капельница валялась на полу. Странно, но из последних сил я зачем-то притянул её к себе, расстегнул пуховик и прямо через термокостюм вонзил иглу себе в грудь. Последнее, что я видел, это одобрительный взгляд моего товарища, в тот момент ненадолго пришедшего в себя. Через пару секунд, как я понял, мне удалось подключиться к информационному полю. Страх прошел, я точно знал, что останусь в живых. За мгновение я увидел момент рождения Земли, появление жизни, первых людей. Средневековье, Великая Отечественная война, башни-близнецы пронеслись передо мной молниеносным вихрем картинок. Видения были очень четкими, настолько реальными, что порой я мог различить номера машин на знакомых улицах родного города. Было такое ощущение, что я знаю всё и всё могу объяснить.

На высотомере светилось 10 560 метров.

Что случилось потом, я тоже знал, не понимал только, как это могло произойти! Как в почти бессознательном состоянии, с практически отнявшимися руками, трясясь от лихорадки и ничего не различая, мне удалось стравить водород и спустить шар? Спасатели сняли нас с дерева всего в 20 километрах восточнее Лондона. Мухаммед был мертв, а я на удивление быстро пришел в себя и уже в тот же день смотался из больницы, невзирая на запреты врача, щебетанье медсестры и довольно странные показатели анализов. В нашей с Мухаммедом комнате было темно и тихо. Я сидел на своей кровати и смотрел на маленький листок в клетку, лежавший у меня на подушке. Понимал, что это последнее письмо моего друга и знал, что там написано. Перевернул только, чтобы проверить. Там было: «Загляни в холодильник!». Видимо, действие жидкости продолжало действовать. Я поплелся на кухню, хотя вполне мог этого не делать. Ещё не открыв дверку вечно пустого холостяцкого холодильника, я увидел её. К трехлитровой банке с бледно-желтой жидкостью была прилеплена ещё одна записка: «ты знаешь, что делать!»

Преподаватели английского научили нас везде лепить наклейки с надписями, которые помогали запомнить, как этот предмет называется на английском, так что это было вполне в нашем стиле, и это было в стиле Мухаммеда. Это было завещание.

Состояние перевозбуждения, вызванное стрессом от потери друга, физической перегрузкой и действием жидкости стало постепенно спадать. Тело ломило, руки и ноги не слушались, внутри всё горело. Я понимал, что ещё немного, и потеряю сознание. Вместе с тем, как возвращались ощущения, уходили картинки прошлого и будущего. Я уже не мог отчетливо видеть ответы на свои вопросы, способность предвидения исчезала. И тогда, пусть простят меня те, кто считает, что в такой момент нужно спрашивать о чем-то более глобальном и значимом для человечества, я задал Вселенной вопрос… о той, которая станет моим самым близким человеком. И тут же отчетливо увидел профиль голубоглазой девушки с длинными русыми волосами. Она повернула голову и посмотрела на меня так, будто знала меня всю жизнь. Её взгляд заглядывал мне в душу и спрашивал о том, что меня всегда мучило. О моем отце, маме, о том, почему я до сих пор один и о том шраме, который всегда болит, когда я долго нахожусь в машине. Сердце колотилось от этого всепонимающего взгляда, и на этом я отключился.

Что бы потом я ни делал, в какие горы не поднимался, в какие глубины не спускался, ничего не действовало. Каждый раз я предпринимал отчаянные попытки, увеличивая с каждым разом дозу бледно-желтой жидкости, но всё было безуспешно…

«Мы помним всё, что с нами когда-либо происходило. Даже то, что было в утробе матери, а может быть, и гораздо больше. – Мой спутник посмотрел на меня, так сказать, устанавливая визуальный контакт, и продолжил. – Вы наверняка слышали историю про американского ученого, который пичкал своих пациентов экстази, и те в мельчайших подробностях рассказывали ему о том, что они чувствовали ещё до рождения. А вот вам совсем недавно нашумевшая история про 22-летнего жителя австралийского города Мельбурн. После страшной автокатастрофы он впал в состояние комы. Очнувшись, юноша не смог произнести ни слова по-английски, зато прекрасно говорил на китайском языке. Сейчас он живет в Шанхае. Я общался с ним лично, и он рассказал мне, что придя в себя, он открыл глаза и увидел у своей кровати медсестру азиатского происхождения. Он сказал ей по-китайски: «Сестра, у меня всё болит». Причем это казалось ему совершенно естественным. В течение трех дней он говорил только по-китайски, будучи не в силах вспомнить свой родной язык».

Я лишь пожал плечами.

«А вы поверьте, это доказано! Мы помним всё! Запахи, звуки, места, где бывали когда-то, людей, чувства, мысли, слова, в общем всё, что с нами происходило. Вы, наверное, читали, рассказы о том, как человек, вспоминал, что в прошлой жизни у него были муж или жена, где он жил, где родился. Показывал свой дом и живущих в нем родственников. Наша, так называемая оперативная память рано или поздно стирает «лишнюю» информацию, дабы не перегружать мозг «ненужными мегабайтами», но гены на молекулярном уровне запоминают всё».

Оставив до поры при себе возникшие у меня вопросы, я продолжал внимательно слушать вдохновенную речь собеседника. «Мысль проста – пока сохраняется генетический материал, любого умершего человека можно воссоздать даже из единственной клетки, например, путем клонирования. При этом мы получим не его копию, не биоробота, а его самого. Сейчас мы не знаем, как это сделать, но в будущем мы обязательно научимся. И поэтому сейчас наша задача сохранить себя, в прямом смысле этого слова, для науки, используя те знания и технологии, которые уже существуют». Мы шли по узкому коридору, который плавно уводил вниз.

«Раньше это было овощехранилище. Мы отремонтировали помещение, завезли оборудование, установили бункеры для хранения. Объем каждого бокса с кодом, так мы называем генетический материал, примерно 100 кубических сантиметров. – Семенов, вращал передо мной предмет – шестиугольную призму. – Вот в этом боксе находится мой генетический код! Этот мы демонстрируем, как образец, ещё один лежит в так называемом генетическом бункере».

Я взглянул на предмет.

«Да, за образец мы взяли пчелиные соты».

Под продолжение рассказа о пчелах, я вспомнил соседа, который решил заняться пчеловодством прямо рядом с нашим домом. Благодаря этому энтузиасту-пасечнику, я в раннем детстве узнал, что такое пчелы – ни один день не проходил без укусов. Я вернулся к реальности, Семенов с важным видом вещал: «Миллионы лет пчелы строят соты правильной шестиугольной формы. Подтверждение тому – окаменелые останки пчелиных ульев возрастом в 100 миллионов лет. Почему они выбрали именно такую форму? Не восьмиугольник, не пятиугольник, ни круг. Как оказалось, шестиугольник самая оптимальная геометрическая фигура для максимально полезного использования единицы площади и минимального расхода строительного материала. Строя шестиугольные соты пчелы самым рациональным образом используют площадь внутри улья и воск для изготовления ячеек». Под конец лекции Семенов процитировал пчелу из сказки «Тысячи и одной ночи»: «Мой дом построен по законам самой строгой архитектуры. Сам Евклид мог бы поучиться, познавая геометрию моих сот».

Итак, с сотами мы, наконец, разобрались и вернулись к хранилищу кодов. «Мы запаиваем в эту призму две стеклянные микро-колбы, одну с волосом человека, а другую с его ногтём. Выкачиваем воздух, создавая практически идеальный вакуум. Но колбы у нас тоже не простые. Они сделаны по принципу сосудов Дьюара. Объясняя простым языком, они представляют собой микро-термосы, состоящие из ёмкости с двойными стенками, в пространстве между которыми тоже вакуум. Всё это запечатывается в призму из сверхпрочного бетона, самого прочного, который сейчас существует в природе, на поверхность наносится индивидуальный код, магнитная полоска, необходимая для учета, а потом всё это уходит в хранилище».

Семенов ускорил шаг, видимо, мы приближались к цели.