Юлия Лешко - Мамочки мои… или Больничный Декамерон

– Понятно. Нужно вызывать родителей.

Света, заметив не вполне адекватную реакцию врача, тоже почему-то повеселела:

– Ну, вот я и говорю. А она просит никого не вызывать. По-моему, боится.

Вера Михайловна бросила еще один взгляд на наведенный порядок на полках и почувствовала, что внутренняя гармония постепенно возвращается к ней. Привезли девочку. Девочка просит сохранить ребенка. Хочет родить его, растить, любить… Все хорошо. Все – нормально!

– Ну, это не обсуждается. Закон никто не отменял. Выяснили адрес родителей?

Тут же направившись к дверям, Света кивнула:

– Сейчас все сделаю.

До невозможности скучающие мамочки в одиннадцатой палате уже, кажется, обсудили все текущие темы, когда красотка Дороганова вдруг вспомнила еще одну важную примету:

– А я слышала, что нельзя через полено переступать, – изрекла она. И добавила: – Мне одна старушка во дворе сказала.

Реалистка Шустова, конечно, не смогла удержаться от колкости:

– Ага, Буратино родится.

Молоденькая Васильева укоризненно посмотрела на соседку:

– А вот не смейся! Не переступай и все! Люди знают, что говорят.

Шустова потянулась за телефоном, но прежде чем набрать номер, подмигнула Дорогановой:

– Ну, уговорила… Не переступлю. Я его просто не найду в городе, полено это…

Дальше разговор не пошел: санитарка Елена Прокофьевна по коридору везла на своей каталке передачи – разноцветные пакетики и большущие пакеты. С видом Деда Мороза по очереди открывала она двери в палаты и выкрикивала фамилии. Дошла очередь и до одиннадцатой…

– Дороганова! – открыв дверь нараспашку, выкрикнула Прокофьевна. – Иди-ка, забирай, я одна не донесу. Как в пионерлагерь, честное слово… Голодаешь ты тут, что ли?… Васильева! Ананасы-то не проси, они аллергенные, спроси у доктора, если мне не веришь.

Васильева, пожав плечами, с нескрываемым удовольствием сообщила старушке:

– Да я и не просила. Я ему сказала: «Не знаю, чего хочу». Вот он и принес! Елена Прокофьевна, а возьмите себе! Кушайте на здоровье!

И Васильева расплылась в счастливой улыбке, скорее набирая номер мужа на мобильнике…

Взяв в руки следующий пакет, Прокофьевна озадаченно сложила рот подковкой.

– Альбатрос? Алькатрас? Не могу разобрать…

Голубоглазая красавица Аль-Катран в хиджабе спустила с кровати ноги, подошла ближе к тележке и протянула руки.

– Аль-Катран! У меня муж – сириец, – пояснила она Прокофьевне. Та покивала в ответ:

– А-а… Хинди-руси, пхай, пхай… Раньше песня такая была.

Девушка пожала плечами – старая песня ей была явно незнакома – и почти по-детски заглянула в пакетик. Муж всегда знал, чем ее порадовать: вот и снова – любимый сыр, фрукты, зерновые батончики… Но кое-что отвлекло ее внимание от передачи: коридор огласился какими-то посторонними шумами. А уж санитарка Прокофьевна замерла, почти остолбенев, потому что по коридору, топая сапогами, деловито шли трое молодцев в строительных робах, заляпанных брызгами известки и цемента.

Прокофьевна, мигом забыв о мамочках и о передачах, бросила свою тележку Деда Мороза на произвол судьбы и решительно метнулась наперерез красавцам в грязных робах:

– Это что? Это откуда? Это куда? А ну-ка, медленным шагом – робким зигзагом – геть отсюда! Бациллы!

Идущий посередине человек труда гордо пояснил:

– Мы не бациллы. Мы – в 3-ю гинекологию. Там ремонт.

Его коллега в вязаной шапочке, давно утратившей свой исходный цвет, добавил с достоинством:

– Мы на объект.

Однако объяснительная работяг на суровую старушку не подействовала:

– Что?! Можно вот так в сапожищах чапать?! В стерильном помещении? Через отделение патологии? Чтоб духу вашего тут больше не было! Тут – будущие матери!

Парни-строители одновременно вспомнили цитату из популярной комедии и поспешили ее весело хором проорать:

– А мы – будущие отцы!

Прокофьевна видела это старое кино, но чувство юмора при виде трех богатырей у нее пропало и все еще упорно не хотело возвращаться к хозяйке:

– Инвалиды вы будущие! Я вас живо без наследников оставлю, если еще раз увижу без бахил! – и для убедительности погрозила вслед удаляющимся парням своим маленьким кулачком.

Мамочка Аль-Катран, задумчиво очищая банан, укоризненно покачала головой и сказала, полуобернувшись к соседкам в палате:

– И моего-то вчера отсюда, как котенка, вышвырнули. В бахилах, в белой шапочке и халате! Нестерильный, сказали.

Санитарка Прокофьевна, одержавшая условную победу, реанимировала чувство юмора и откомментировала сообщение Аль-Катран, кивком указав на ее круглый животик:

– Вот и слава богу, что не стерильный!

Оля Захарова подошла к умывальнику, чтобы помыть яблоко, и в зеркальном отражении увидела Варю, которая расчесывалась, сидя на кровати. Варя распустила свои светлые, вьющиеся от природы волосы, аккуратно разделяла пряди, прочесывала сверху донизу каждую – сначала по одну сторону от пробора, потом по другую…

Оля полюбовалась немного, а потом спросила, обернувшись к Варе лицом:

– А ты и в первую беременность такая красивая ходила? Ни пятнышка у тебя пигментного, ни нос, ни губы не распухли. Не то, что я… – и Оля потрогала свои щеки, на которых, и правда, кое-где выступили пигментные пятна.

Варя собрала волосы в пышный хвост, задумчиво пожала плечами. Разве она думала тогда о такой ерунде, как пигментные пятна. Или – красота…

…Она лежала на кушетке, рядом сидел молодой врач, который ловко манипулировал датчиком и внимательно смотрел на монитор УЗИ. А еще пятью минутами назад он так же внимательно смотрел на нее. Вчерашний студент, он еще не научился пристально смотреть только в документы и на экран монитора. Нет, не заметить такую красивую блондинку он не мог. Тем более, такую печальную…

Увидев на экране две пульсирующие точки, молодой человек улыбнулся лежащей безучастно Варе:

– Не знаю, как вы к этому отнесетесь, но… два сердца!

Варя поменялась в лице и посмотрела на врача почти с ужасом. Врач уже и сам понял, что напугал красавицу и поспешил исправиться:

– Простите, я неправильно выразился. Все в порядке, успокойтесь: сердца два, потому что детей тоже двое – двойняшки или близнецы!

Но Варя почему-то и тут не улыбнулась, наоборот, закрыла лицо ладонями…

«Что-то с этой девушкой не так», – подумал врач. Бросил взгляд на правую руку, закрывающую глаза Вари. Так и есть: обручального кольца не наблюдается. Тогда понятно: одного еще можно воспитать без мужа, но двоих… Проблема.

Он отвернулся к столу, чтобы сделать запись, а когда обернулся с готовым бланком, Варя уже была одета и сидела на краешке кушетки, рассеянно глядя в окно за спиной врача. И тот решился дать совет:

– Ваш гинеколог предложит сохранять беременность. Но… время для решения у вас есть. Немного, но есть, – молодой человек сделал паузу и спросил не слишком уверенно, стараясь придать голосу максимум деликатности: – Простите, вы замужем? В смысле, семья у вас есть?…

И страшно смутился, почувствовав неловкость во проса.

Варя перевела взгляд на молодого врача и все-таки ответила – еще задумчиво, но уже вполне определенно:

– Вот это и будет моя семья.

Вера Михайловна вошла в ординаторскую и увидела, что там сидит в кресле и ждет ее доктор Бобровский. Он сидел усталый – с утра провел две операции – и задумчиво вертел в руках сто лет назад оставленный кем-то в отделении кубик Рубика. Вера ни разу не видела, чтобы Бобровский собрал хотя бы одну сторону…

– Владимир Николаевич, когда уже Наташины курсы закончатся? – спросила она без особой надежды, что Бобровский скажет что-нибудь оптимистичное, например, «завтра».

Бобровский озабоченно покачал головой.

– Еще шесть дней вам за двоих работать… Давайте кое-что обсудим, накопилось.

Вера согласно кивнула:

– Хорошо, как раз есть что обсудить, – глянула она на вертикальную морщинку, пролегшую между его бровей, и предложила: – А может, прервемся на минутку, чайку с лимоном попьем? По-моему, вчера оставалась еще половинка.

Вера Михайловна открыла небольшой буфетик и между делом, в который раз, отметила про себя забавную деталь. Они с Бобровским и сами не заметили, когда стали называть друг друга на «ты». То есть никак этот акт не фиксировали: не пили на брудершафт, не договаривались специально, что вот, мол, отныне и навеки… И поэтому, как бы спохватываясь, время от времени опять величали друг друга на «вы». Происходило это как на людях, так и наедине. Вот как сейчас.

– Я уже сам как выжатый лимон, – выговорил Бобровский, пересаживаясь поближе к их чайному столику, – денек под кодовым названием «ЧП»…

Вера Михайловна подлила воды в чайник и нажала кнопку: