Наталия Терентьева - Ласточка

– Мама! – Ника кинулась к Анне, ухватилась ее за плечо, ткнулась лицом в волосы. – Я думала… ты…

– Попрощаться надо было, – слегка улыбнулась Анна. – Прости, что заставила ждать. Не хотела убегать не попрощавшись.

Монахиня, стоявшая поодаль, выразительно подняла связку ключей и позвенела ими.

– Да, да… – проговорила Анна. – Мы уже идем.

Анна вышла первой из больших черных ворот, быстро оглянувшись на двор монастыря. Ника шагнула за ней. Монахиня тут же закрыла дверь, и было слышно, как она запирает ее на несколько оборотов.

– Скоро стемнеет, мам… – нерешительно проговорила Ника. – Как мы пойдем?

Анна лишь пожала плечами и улыбнулась.

– Как-нибудь.

– Ты не хотела оставаться на ночь, боялась… передумать, да, мам? – все же спросила Ника.

– Нет.

– Скоро стемнеет. Запели ночные соловьи, как ты говорила. Там, у вас в саду…

– Да… А у нас в запасе… – Анна взглянула на небо. – Не так много времени, как хотелось бы. Но… – Она не стала больше ничего говорить, просто обняла Нику. – Пошли.

Они шли мимо озера, совсем темного сейчас. На черной воде ярко выделялись кувшинки, высоко летали, кружась над водой, птицы. В полной тишине были слышны их шаги и переливчатые, но резковатые трели какой-то ночной птицы. Пропоет – замолчит. Снова пропоет, долгую, затейливую фразу. И снова тихо.

– Мам… – Ника хотела сказать матери про Игоря, про лагерь, про то, что произошло в горах и потом на поляне, про несправедливость, про предательство. Взглянула на энергичное, волевое, но такое усталое лицо матери и не стала. Скажет когда-нибудь потом. Завтра. Когда нахлынет, начнется, увлекая с собой, новая жизнь. Или она уже началась?

– Что, дочка?

– Знаешь, мне один человек недавно говорил, что счастье внутри. Вот у меня сейчас внутри счастье, правда.

Анна покрепче обняла дочь.

– Ты когда последний раз ела?

Ника пожала плечами.

– Давно. Мам, я про счастье говорю, а не про еду.

– Во мне мать просыпается, – засмеялась Анна. – Вот, держи! – Она достала из сумки большую плетеную булку. – Мне специально сестры дали, в дорогу. Вот такой монастырский хлебушек. Ешь.

Ника обтерла об себя руки и взяла булку, понюхала ее с удовольствием.

– Мам, я даже не знала, какая я голодная…

Анна, сдерживая слезы, смотрела, как Ника жадно ест, откусывая большие куски, быстро глотая. Анна достала бутылку воды, протянула ей.

– Громко глотаю, да, мам? – спросила Ника, запивая водой. – Вкусно…

– Ешь спокойно, не подавись, – сквозь слезы улыбнулась Анна.

Никто не виноват, что так было. Плохо, что так было. И… хорошо, что все так было. Потому что такая у них жизнь, другой не будет. А жизнь, сама по себе – это хорошо. Где брать силы, чтобы пережить все? Друг в друге. В этом небе, одном на всех. В Боге, даже если в него невозможно до конца поверить. В летнем бесконечном вечере, когда долго-долго еще виден свет давно скрывшегося за горизонтом солнца.

Москва

Январь – июнь 2016 г.

Мой друг, я расскажу тебе… Только слушай меня, и ты будешь счастлив… (англ.)