Зухра Сидикова - Актриса

Отчим ударил её, семилетнюю, наотмашь по лицу. Она спряталась в простенок между шкафом и стеной. Он выдернул её за руку, ударил снова. Мать не заступилась, промолчала.

Десятилетнюю отчим посадил её к себе на колени, сунул волосатую руку под маечку. Она застыла от ужаса, от омерзения. Не могла пошевелиться. Когда рассказала матери, та пришла в ярость, кричала, что прогонит гада. Не прогнала. Отправила её к тётке в деревню. Школа за семь километров. Целые горы навоза, который нужно было выносить из коровника. Постоянный голод. Тётка каждый кусок взглядом провожала.

Потом мать назад позвала, нянька понадобилась. Отчим бросил её с ребенком, жить было не на что…

Дождь пошёл. Струйки стекают по стеклу. Поплакать бы, может, легче станет. Да только слёзы каменные стали. Нет им выхода.

После телеграммы не могла уснуть, еле утра дождалась. А теперь спать хочется. Глаза сами закрываются. Но лучше не спать… Лучше не вспоминать…

В квартире грязь, еды не хватает, братик всё время болеет. Из одежды одни обноски. В школе смеются, дразнят. Дома жаловаться нельзя. Мать отхлещет по щекам, и словами злыми отхлещет.

К матери мужчины ходят. Смотрят грязными глазами. В такие вечера приходится ждать во дворе. Братишка ноет, просит есть. Нужно дождаться, когда свет в окнах погаснет, значит, спать легли, можно тихонько пробраться к себе, в крошечную комнатку возле кухни. – Не плачь, – говорит она братишке. Сует ему кусок хлеба. Он глядит на неё большими глазёнками.

Тот мальчик на соседнем сиденье чем-то напоминает ей маленького брата. Такой же взгляд – милый, беззащитный. Что глядишь? Страшная тётка? Выскочила, как только рассвело – успеть бы на первый автобус. Растрепанная, лицо почернело… Серёжа всё рвался с ней ехать. Она не позволила. Зачем ему видеть её прошлое?

Она и сама не хотела возвращаться в это прошлое. Столько лет гнала от себя… Не пускала в сердце… Так было легче жить… Разом всё порвать, отказаться…

Дождь всё не унимается. Серый, безнадежный. И память не унимается.

Однажды Аня заболела. Лежала в своей каморке возле кухни. Сил не было подняться. Голова горела, звенело в ушах. Надо бы таблетку … только как встать? Так и уснула. Проснулась от запаха. Тонкого, непривычного… На тумбочке рядом с кроватью – апельсин. Рядом записка. Понюхала апельсин, развернула листочек: «Выздоравливай. Мама». – Мама, – позвала она, – мама! – В квартире было тихо. Мать, наверное, забежала в обеденный перерыв и не стала будить. Апельсин пах сильно, нежно. Она прижала его к щеке. Он был шершавый, прохладный. – Спасибо, мамочка! – прошептала пересохшими губами.

Противный дождь всё не унимается. И небо такое низкое, такое душное. И так темно. Так одиноко. Мамочка!.. Мама!..

– Мама! Мама! А почему эта тётя плачет?

Соседи

Как тихо.

Как будто жизнь остановилась.

Только голоса эти проклятые за стеной.

Избил снова. Такую пощечину закатил, что она отлетела к стене. Подскочил – начал бить куда попало. Она закрыла лицо и голову руками. Мишутка проснулся, заплакал, закричал испуганно. Ручки протянул к отцу. Папочка, папа, не надо! В глазёнках – слёзы.

Опять пьяный пришёл. Третий раз за месяц, а ведь обещал клятвенно. Она только заикнулась, а он рассвирепел:

– Заткнись, тварь, это ты во всем виновата! Ты мне всю жизнь испортила! – Кинулся с кулаками. А ведь в прошлый раз прощения просил на коленях. Умолял, плакал. Говорил, что больше никогда в жизни руку на неё не поднимет.

Бедный Мишутка, наконец, уснул. Всхлипывает во сне, вздрагивает.

Мысли путаются. Голова болит. Наверное, от удара – бил по голове. Может, сотрясение? Куда ушёл? Страшно за него. Пьяный… Вдруг случится что-нибудь? Сколько зла вокруг. Лишь бы вернулся… лишь бы живой был. Вдруг подерётся с кем-нибудь, искалечат.

Устает он на работе. Денег не хватает. Проблемы наваливаются одна за другой. Насте бы на работу выйти, но Мишутка болеет часто. На работу не берут с маленьким ребенком. Устроилась в одно место, уволили из-за постоянных больничных.

Бедный Мишутка. Разве могла она представить, что её ребенок будет жить так, будет всё это видеть. Разве думала, что муж, такой положительный, такой правильный, будет избивать её, называть тварью. А ведь она – красавица, умница, школу с золотой медалью закончила, танцевала в школьном ансамбле, парни за ней табуном ходили. А она Максима выбрала.

Долги, долги… Проблемы бесконечные. Она выкручивалась, как могла. Максим раздражаться начал, кричать на неё. А разве она виновата? В том, что цены растут, в том, что Мишутка болеет?

Ребенку отец нужен. Она сама без отца выросла. Разве это жизнь? Безотцовщина. Нет, она своему сыну такой судьбы не желает. Нельзя разводиться. Нужно терпеть, терпеть, даже если очень больно. Всё ещё может наладиться.

Водка там осталась от растирания. Выпить хоть глоток, может, полегчает. Горло обожгло. И правда – легче. Ещё налить, немного.

Голова болит, тело ноет. Синяки опять.

Они были красивой парой. Все так говорили. За что он так с ней? Ведь она его любила.

За что?!

Темень за окном. Где он ходит? На улице ведь и убить могут, лежит где-нибудь в канаве. Нет, не думать, не думать об этом. Страшная жизнь – черная, черная…

Хоть бы немного света.

Допить нужно, осталось там на дне. Иначе не вытерпеть. Больно…

Голоса эти за стеной. Что-то говорят, говорят. Сначала только изредка, теперь не переставая. Вот уже два месяца. В первый раз она услышала их в тот вечер, когда Максим впервые избил её. Она вот так же сидела в этой комнате. Ждала его. И вдруг услышала за стеной голоса. Хриплый, невнятный – женщины, резкий, отрывистый – мужчины.

На днях встретила соседку со второго этажа, спросила, как бы невзначай, не беспокоят ли её новые соседи? Та пожала плечами: Да что ты, не живёт там никто, закрыта квартира.

Странные соседи. Никто их никогда не видел и не слышал. Но ведь она их слышит!

Они всё время говорят об одном и том же. Изо дня в день и каждую ночь.

Женщина жалуется, упрекает: Ты, ты во всем виноват. Ты виноват. Мишеньку нашего из-за тебя в тюрьму посадили. Как он там, мой бедный сыночек? Ты, ты во всем виноват.

– Заткнись! – говорит он. – Выродок твой, наркоман проклятый, по заслугам получил, пусть в тюрьме теперь гниёт.

– Ты, ты во всем виноват… – монотонно твердит женщина, голос хриплый, каркающий как у вороны. – Пил, бил меня на глазах у сына.

– Ты сама пьянь, – говорит мужчина отрывисто и заходится в кашле, – заткнись, тварь!

Настя устала слушать.

Кто эти люди? Почему никто, кроме неё, их не слышит?

Как-то в минуту примирения, когда между ними снова была нежность и доверие, когда они снова стали близки, она рассказала мужу. Он прислушался, подошел к стене, приложил ухо. Взглянул внимательно на неё. Не поверил.

Проклятые голоса! Алкоголики! Незаконно вселились в чужую квартиру!

Она выходила несколько раз. Свет в окнах не горит. Звонила – дверь не открывают. За дверью тишина.

Стоило ей остаться одной – снова эти голоса.

Как медленно тянется время. Где же Максим? Мишутка заснул так крепко, что она даже не слышит его дыхания. Прислушивается – дышит ли? Не дай бог – с ним случится что-нибудь. Она этого не переживет.

Ничего, ничего не случится. Сейчас придет Максим, она поговорит с ним, она объяснит, что он не должен так поступать.

– Ты, ты во всем виноват! – снова хрипло закаркала за стеной женщина. – Мишутка мой в тюрьме, а ты здесь. Верни мне моего мальчика, проклятый!

– Уйди от меня! Уйди! Убери нож! Настька! Гадина! Настька, Настька! Зачем ты? Убила меня! Вынь нож, вынь! Помогите! Помогите… Настя…

– Вот тебе! Вот тебе, сволочь! За жизнь мою, за Мишутку! Вот тебе… Ты что, Максим, ты что?! Не умирай, не умирай! Не со зла я. Прости меня, дорогой, прости! Максим! Максим!

Нет, не может этого быть. Как в страшном сне. Ей всё это кажется. Из-за неурядиц этих, из-за скандалов. Это просто совпадение. Имена те же. Ну и что? Мало ли людей с одинаковыми именами. Это просто совпадение.

С ними такого никогда не случится. Никогда. Это просто сон! Сон! Нужно проснуться!

Почему никак не рассветет? Почему за окном всё время ночь? Когда же утро? Максим!

Женский голос за стеной снова захрипел:

– Ты виноват… Сын в тюрьме… Сколько крови… Одна я, одна… Это ты, ты во всем виноват… ты виноват…

Застыла ночь. Застыло время. Темнота обступила со всех сторон молодую женщину, сидящую на краю постели.

За стеной сиплый голос монотонно хрипит:

– А ведь я умница, красавица была, школу с золотой медалью закончила, танцевала в школьном ансамбле, парни за мной табуном ходили. А я тебя выбрала.

Лето

Ах, как она ждала этого лета. И пока девчонки в офисе наперебой мечтали о тёплом море, о жёлтом песочке – хорошо бы в Египет, а лучше в Турцию, а Вике вообще повезло – папик расщедрился, везёт в Эмираты! – Даша мечтала о том, как разбудят её ранним утром заполошные петухи, как прошелестит «Здравствуй» задушевная подружка-березка за окном, как закашляется на кухне дед, а бабуля прикрикнет на него, чтобы не курил в доме. И блинами запахнет и жареной картошкой, а впереди долгие летние дни и купание в речке до озноба, и дневной разморенный сон в прохладной избе, и малина у бабушки в огороде, а вечером танцы, и Серёжка пойдёт провожать её, и они будут целоваться до утра, и его губы будут такими нежными и сладкими, как малина.