Дмитрий Сергеев - След на лыжне

Наконец, звякнул засов калитки, послышались шаги на крыльце. Более всего участковый опасался сейчас, что следователь придет усталый, не расположенный к разговорам, и Иван до утра не узнает, что же все-таки произошло: почему следы Кеши Анкудинова оборвались у развилки дорог, а труп очутился возле дома, где квартировал Шиляк? Но его опасения были напрасны: в прищуре темных глаз Завозина вспыхнули искорки, которые говорили вовсе не об усталости. Ему не терпелось поговорить.

Оба были голодны, мгновенно опустошили латку, доскребли со дна пригоревшую картошку и лук. За чаем приступили к разговору.

— Тебе не показалось ничего странного в показаниях свидетелей, которых называл Шиляк, тех что видели его с Анкудиновым на вокзале и в поезде?

Иван задумался.

— А ведь там была зацепка, да еще какая, — вроде бы с укоризной подсказал Завозин.

Мысли Ивана путались. Что же он упустил? Следователь готовился уже подсказать, но Иван опередил. Догадка явилась внезапно.

— Так ведь никто же из них близко не видел Кешу — видели одного Шиляка со свертками под мышкой.

Как он мог не придать этому значения? А еще готовится стать юристом! Одним Шиляк показывал на Кешу Анкудинова, который будто бы пил газировку и махал им рукой, другим объяснял, что ищет жениха —будто он и Кеша заскочили в разные вагоны. Зачем нужно было вообще называть этих свидетелей? Ведь в конце концов он разыскал Кешу в поезде, и должны быть люди, которые видели их вместе. А он называл лишь тех, кто видел его одного. Но все равно многое оставалось непонятным. Ведь потом в Петляево они встретились, даже поспорили, кто раньше будет в Усово: Кеша — по лыжне или же они — по дороге. И Кешины лыжи, воткнутые в сугроб... Иван своими глазами видел их. И следы лыжных ботинок от лыжни к дороге. Кто их оставил?

— Не был Анкудинов на лыжне в тот вечер. Не мог он там быть. Никак не мог, — сказал Завозин. — Не было его в живых уже.

— Но...

Опять все спуталось. С одной стороны, Ивану и возразить нечего. Кешин труп лежал под дровами, переколотыми в ночь накануне. Следы на лыжне оставлены почти сутки спустя.

— А ты поинтересовался у Ступина и Коряжина, видели они в тот вечер Анкудинова?

— Так ведь... дед, сразу как они ввалились ко мне среди ночи, первым делом заявил: Кеха на лыжах к невесте побег — свадебный костюм и невестин подарок в кошевку бросил.

— Таки сам бросил? Дед говорил, что видел Анкудинова, как тот бросил свой костюм в сани?

— Нет. Не говорил.

— То-то и оно. Все со слов Шиляка. Это ему Анкудинов будто бы передал свой костюм и ему же сказал, что побежит на лыжах. Ни Ступин, ни Коряжин в глаза не видели Кешу.

— Кто же оставил лыжи в сугробе?

— Шиляк.

— Шиляк? Но... — Иван хотел напомнить Завозину, что в то время, когда Кеша будто бы шел по лыжне, Шиляк сидел в санях рядом с Васей Коряжиным. Не мог же он одновременно быть на лыжне — если это он оставил лыжи в сугробе — и ехать в кошевке. И Вася Коряжин и дед Ступин показали одно: дорогой не останавливались, никто из троих не выходил из саней,

— Ты хорошо смотрел следы в сугробе?

— Вроде...

— То-то, что вроде, — безобидно рассмеялся Завозин. — Если бы хорошо глядел, должен был увидеть — дважды прошли по одному следу. Либо двое прошли, либо...

Иван молчал. На ум ничего не приходило. Почему по следу прошли двое? Кто второй, откуда взялся?

— ...Либо дважды прошел один человек, — досказал Завозин. — Первый раз в запятки от дороги к лыжне, воткнул в сугроб лыжи и палки и вернулся назад по своему же следу. Не просто было разглядеть оба следа, — смилостивился Завозин. — По весне снег сыпучий. Опытный охотник может ничего не заподозрить. Простительно, — утешил он Ивана. — Но вот почему...

Он сделал паузу, давая Ивану возможность хоть сейчас, с запозданием, реабилитировать себя.

— Надо было выяснить, как Кешины лыжи попали в Петляево, — воскликнул Иван. — Ведь, если Шиляк и Кеша утром пришли туда из Усово, на день они у кого-то оставляли лыжи. Скорей всего у Парамона.

— Во-во!

— И, стало быть, лыжи Шиляка все еще находятся там.

— Во-во, — совсем уже благодушно заулыбался Завозин.

А у Ивана в голове начало запоздало раскручиваться: вопросы, какие ему полагалось выяснить, возникали один за другим: непременно следовало зайти к Потапихе — у нее в доме ночевал Кеша, и не могла она позавчера утром не слышать, как он собрался, встал на лыжи.

Зато следователь успел побывать у нее. Потапиха показала, что Кеша Анкудинов в ту ночь не ночевал дома. Ее это не обеспокоило: мало ли какие дела могли быть у жениха, запозднился у Ступиных, наконец. А утром, чуть свет, вернее, задолго еще до света к ней нагрянул Шиляк, сказал: Кеша послал его за лыжами — вдвоем спозаранку собрались в Петляево, чтобы успеть к электричке. Потапиха и разнесла по деревне новость — Шиляк и Кеша помирились.

Если бы вчера утром Иван завернул к ней, так он, пожалуй, о многом догадался. Наверняка заподозрил бы неладное.

Один заварник они опорожнили: Иван заварил вторично. Пока он доливал самовар, направлял его, Завозин, не дожидаясь расспросов, стал рассказывать, что он выведал от Шиляка. Тот ни в чем не запирался. Не нужно было хитрить, расставлять ловушки — Шиляк выложил все, как на духу.

Да, плохо сделал Кеша, что послушался Октябринку, пошел мириться с соперником. Возможно, думал: они опять подерутся, но у него будет оправдание перед невестой — он сделал попытку примирения. Только не таков был Шиляк, чтобы признать свое поражение да еще прийти на свадьбу — на торжество соперника. Когда под вечер к нему в избу с поллитровкой в кармане заявился Кеша, предложил распить мировую, Шиляка даже оторопь взяла. Ничего подобного он не ожидал. Первую вспышку ярости подавил, не показал виду. Вначале его намерение было сравнительно безобидным, хотел дождаться, когда Анкудинов разольет водку, предложит выпить, и тогда выплеснуть весь стакан в ненавистное лицо. Завязалась бы драка, может быть, жестокая, но вряд ли бы дошло до убийства.

Кеша ненамеренно проговорился, что никого не встретил дорогой. Эта случайная фраза запомнилась Шиляку — он выделил ее про себя, еще не зная, что следует из этого, какую пользу можно извлечь из того, что в деревне никто не видел, куда направился Анкудинов. Не будут знать, где его искать, если... если он вдруг исчезнет? Верно, останется Октябринка, она знает. Но мало ли что — пошел да раздумал. Кто видел?

— Хозяйка моя не попалась навстречу? — намеренно спросил Шиляк: хотелось, чтобы Кеша еще раз подтвердил — никто его не видел. — Недавно заходила. Сердится на меня. В ограде не прибираю.

— Да, к тебе, брат, не проберешься — через сугробы брести нужно. Нет, не видел твоей Настасьи. Ты бы все же исколол ей дрова. А то ходит по деревне, жалуется: обленился мой квартирант. Деревня как вымерла, — добавил Кеша.

Шиляк прислушался и подтвердил:

— Деревня как вымерла.

Будь Кеша повнимательней, он бы заметил, как дрогнул голос Шиляка — внезапный озноб прошиб его.

Шиляк признался следователю, что именно тогда и пришла ему мысль прикончить соперника. Чтобы тот не торжествовал, не праздновал победу. Полоснула обида и злость на Октябринку, которая ему, Шиляку, предпочла какого-то узкоглазого сморчка. В жилах всех Анкудиновых текла тунгусская кровь. Лет двести тому назад кто-то из первых пришельцев породнился с женщиной местного племени. С тех пор из поколения в поколение парни и девки в семье Анкудиновых рождались узкоглазыми — сильна местная кровь.

Остальное происходило будто по чьей-то подсказке. Шиляк действовал точно в бреду.

Пока Кеша откупоривал бутылку, разливал в стаканы, Шиляк выскользнул в сени.

— Сала мороженого принесу на закусь, — сказал.

Анкудинов не обернулся, не отозвался.

В сенях сам собою под руку попал топор. Сало Шиляк все же прихватил. Вернулся в полутемную клеть избы, держа в одной руке перед собой шматок сала, в другой, сзади на отлете, — топор. Кеша впотьмах склонился над столом.

— С одного удара, — сказал Шиляк на допросе, особенно напирая на это, «с одного удара», дескать, не мучился.

Это невольное признание убийцы поразило следователя. Сейчас, рассказывая, он взглянул на Ивана и повторил:

— С одного удара.

Иван отчетливо представил себе, каким тоном должен был произнести эти слова Шиляк. Невольно передернуло от смешанного чувства неприязни и жалости к убийце. Вспомнилось его лицо, каким оно было в ту ночь, когда Шиляк с дедом Ступиным и Васей Коряжиным заявились сюда. Непросто было Шиляку притворяться.

Завозин продолжал:

— Сначала он растерялся. Страх и ужас охватили. Хотел тут же покончить с собой — стал искать веревку. Потом его обуяло — бежать! Остановила трезвая мысль: далеко не убежишь. Спрятать тело. Но куда спрячешь? Не иголка.