Мария Прилежаева - Третья Варя

Беда пришла. Гитлеровские войска вступили в Болгарию, расположились как хозяева, как турки в прошлом веке. Захватили города, морские порты, весь берег моря, железные дороги, аэродромы. Гитлер сделал из Болгарии плацдарм для нападения на соседние земли.

Только в горах еще оставалось немного свободы. Только в горах чабан Христо Хадживасилев, как прежде, пас овечьи отары, перегонял по знакомым курганам. Играл на волынке, глядя, как солнце уходит за соседнюю гору.

Однажды снизу, из Долины Роз, пришел к чабану сын, Василь Хадживасилев. Сыну надо было укрыться из Долины на время, пока там полицейские вылавливали и сгоняли болгарскую молодежь в войска на подмогу немецким фашистам.

После еще и еще приходил сын откуда-то в горы к отцу. И однажды после такой встречи чабан пригнал овечью отару на курган, с которого далеко в обе стороны видно шоссе, и пас отару по склонам. На шоссе должны были появиться немецкие танки. Чабан подстерегал, когда появятся танки. Увидел — заиграл на волынке. Протяжно. Чем ближе танки, тем быстрей, неспокойней. По знаку волынки поднялись из укрытия партизаны. Танки взлетели от мин.

Чабан Хадживасилев стал разведчиком партизанского отряда. Как ни охраняют фашисты дорогу в горах, то подорвется на мине немецкий транспорт, то неизвестная рука перестреляет карателей на пути к их подлому делу. Чабан Хадживасилев стал глазами и ушами отряда. Жизнь чабана наполнилась скрытой борьбой и смертельным риском. Каждый день караулила гибель. Подкараулила.

Чья-то грязная душа продала фашистам партизанского разведчика.

Фашисты казнили чабана в горах. Привели на скалу, поставили над пропастью.

Прощайся с жизнью, чабан! Прощайтесь с волей, болгары! Нет вам воли. Забудьте про волю. Забудьте про свои горы, про виноградники, розы, про свое синее море…

«Не забудем! — крикнул чабан. — Борись, Болгария родная!»

Ему всадили в рот пулю. Он взмахнул руками, большими, как крылья, и опрокинулся вниз с крутизны.

Вот что рассказал Людмил про своего болгарского деда.

— Людмил, хорошие были твои деды! — сказала Варя.

— Хорошие! — сказал агроном.

— Во мужики! Во мужики геройские! — загалдели мальчишки.

— Под Москвой знаешь чего в войну было! Сколько туда фашисты танков нагнали Москву брать!

— А наш-то дед, Климанов-то, самолично фашистский танк подорвал!

— А их-то, болгарский, дед тоже подрывал фашистские танки!

— Неужто не подрывал!

— Они знаешь как фашистов геройски лупили!

— Неужто не лупили!

— А мы бы, думаешь…

— На этом ознакомление с привольновским колхозным клубом окончено, — объявила Серафима.

Потом обратилась к Людмилу официально, как завклубом, с просьбой оставить музею фотографию бывшей колхозницы села Привольного Клавдии Климановой в память о ее воинских подвигах. Затем все вышли из клуба, и Серафима повесила на двери замок.

Агроном принялся хлопотать возле своего выхоленного и ухоженного «газика», вытирать пыль с капота и крыльев, рассуждая при этом:

— На сегодняшний день шестая бригада, Малыш! Никуда не денешься, план! Кстати, опытные семена гороха надо кому-нибудь под шефство подбросить. Как решили, Малыш?

Кинул тряпку под сиденье. Сдвинул шляпу на затылок, что придало ему независимый и даже ухарский вид.

— Эй, босая команда, у Климановых без нас обойдется?

— Не обойдется! — заорали ребята.

— Решено. Опоздаем в шестую бригаду, Малыш! Граждане, занимайте места.

— А мы? Мы не граждане? — закричали ребята.

— Вы хоть и граждане, да все не вместимся. Садитесь, товарищи!

«Товарищи» сели. Людмил и Варя позади, Сима-Серафима возле водителя. Агроном махнул шляпой. Босоногая команда от восторга завыла.

«Газик» издал торжествующий гудок наподобие клича индейцев, как описывается в книгах Майн Рида. Они покатили в проулок Климановых.

— Как в кино! — встряхивая рыженькой челкой, волновалась Сима-Серафима.

Заперев свою службу на замок, она из натянутой, с выученными словами завклубом превратилась в довольно обыкновенную девчонку. Разглаживала на коленях розовую юбку, поглядывала на агронома и ахала:

— Ах, ах, ах, все равно что в кино, так волнующе! Верно, Рома? Да, Рома?

— Рома-агронома, — тихонько фыркнула Варя.

Людмил промолчал. Пока, распугивая гудками кур и свиней на дороге, Малыш несся вдоль большого зеленого и белого от цветущих садов Привольного, он молчал.

— Стоп! — сказал агроном, на полном ходу затормозив у знакомого палисадника.

«Газик» тряхнуло, Варя подпрыгнула и ткнулась агроному носом в плечо. Людмил выскочил из машины, нетерпеливо вбежал в избу. Варя вбежала за ним. Он порывисто обнял мать и, не замечая вокруг людей, поцеловал в губы и щеки.

«Наши ни за что не стали бы так! — изумленно мелькнуло у Вари. — Чтобы кто-нибудь из наших ребят? Не представляю, честное слово!»

Клавдия потрепала его спутанные волосы, отвела со лба крутой завиток.

— Встретились? — кивнув на Варю, спросила Клавдия.

Людмил улыбнулся.

Колхозниц в избе уже не было. Зато пришла на обеденный перерыв старейшая докторша Авдотья Петровна, полная, важная особа лет шестидесяти, с утиным носом, возле которого расположилась темная родинка.

— Показывайся, где ты, третья Варя? — встав из-за стола, сказала старейшая докторша. — Какая ты, третья? Вторую, пионервожатую Варю, знала. Двадцать лет прошло, как знала. Ну-ка, третья, показывайся.

Она мягко и сильно взяла Варю большой рукой за плечо, повернула, оглядела.

— Что с косой — люблю. — И без связи, со вздохом: — Гордых девушек люблю.

— Я не гордая, — засмеялась Варя.

— Э-э, милая, то другая гордость. Речь не о том, чтобы нос задирать. Мало теперь по-настоящему-то гордых осталось. Ничего, на мать похожа, на вожатую Варю! Та, бывало, вот так же, не мигая, глядит. Ничего девчонка! — одобрила Авдотья Петровна, снова повертывая Варю за плечо и отпуская. — Щей хочешь?

— Я им кофе заварила на завтрак, — сказала Клавдия. И вдруг громко всхлипнула: — Ах, батюшки! Помню, в избу своих пионеров ввела. И сама в красном галстуке… Озираются, вновь им все, а мы им щей предлагаем, Авдотья Петровна, а мы им щей…

— Слезлива ты, Клавдия, стала, — ответила докторша.

В это время явились новые гости. Длинный, как жердь, агроном Рома и маленькая Сима как вошли, так и замерли возле порога, с необычайным интересом глядя на Клавдию. Сима от избытка внимания разинула рот.

— Здравствуйте, гости! Подите сюда, — поманила докторша.

Сима меленькими шажками приблизилась.

— Узнаешь? — показывая на Клавдию, торжественным голосом спросила докторша. — О ком я доклады в твоем клубе ребятам читала? О ней. С пеленок эту героиню помню. Правда, очень-то тогда не приглядывалась. Бегает девчонка и бегает. Легонькая. Вроде тебя.

Сима огненно вспыхнула:

— Авдотья Петровна! Вся привольновская колхозная молодежь, которая сознательно рвется к культуре, заинтересована в росте…

— Уймись, уймись! — замахала руками Авдотья Петровна. — Не на митинге. Сядь лучше, кофею выпей. Что ты как скованная? — неодобрительно заметила докторша.

— Авдотья Петровна, а я щей хочу! — задорно крикнула Варя, чувствуя, что именно этот ее задор и нравится докторше и потому можно с веселой уверенностью закричать: «Хочу щей!» — и в ответ засмеются и еще больше тебя станут любить.

И правда, Авдотья Петровна засмеялась и сказала, что любит неробких людей.

Варя села рядом с Людмилом на широкую лавку за чисто вымытый, непокрытый стол. Это был удивительно уютный, располагающий к еде стол! Во всяком случае, едва Варя взяла ложку, как почувствовала приступ такого нетерпеливого голода, что насилу дождалась, пока дадут щей.

— Ешь! Не зевай! — смеялась Варя Людмилу.

— Не зеваю.

Они взялись уплетать кислые щи со свининой. Им было весело. Остальные гости не так свободно себя чувствовали. Агроном стоял у порога, обдумывая дальнейшее поведение: стоять ли столбом здесь или, преодолев расстояние от двери до лавки, занять место возле Симы? Сима-Серафима не притронулась к кофе. Бедная Сима-Серафима! Как она мучилась своей скованностью, как хотела она расковаться! Но нет, не могла. Вся пылая, она разглаживала на коленях розовую юбку и не поднимала глаз.

Дед прогуливался по комнате. Как всегда, у него был строгий вид. Несмотря на строгость, именно дед заметил мучения Симы и посочувствовал ей.

— Что-то вы собирались сказать? — дружелюбно спросил Симу дед. — Ну-с?

— Наша колхозная молодежь, перед которой раскрылись горизонты…

Докторша крякнула от досады. А длинноногий агроном определил линию поведения. В два шага преодолев расстояние от двери до лавки, он сел возле Симы. Не зная, как ее поддержать, он положил на колено Симе свою соломенную шляпу, круглую, как колесо.