Лев Успенский - Пулковский меридиан

Вася Федченко бросился вверх по горе вместе с другими, как только была отдана команда… Еще один тяжелый залп… Еще… Потом несколько отдельных снарядов. Страшные султаны огня, дыма, черной земли… Вот так тяжелые!

Вася миновал великое множество кустов, ям, дорожных канав — все это смутно мелькнуло перед ним. Впереди он видел развалины каких-то строений. Слева был холм. Вдруг он задержался. В желтой глинистой яме лежал красноармеец. Убитый?.. Ой нет, раненый!

— Товарищ! Товарищ!

Вася сердито свернул с пути.

«Вот еще не было печали! — бесцеремонно подумал он. — Без меня возьмут гору! Но нельзя же его так оставить. Ах, что это?»

В яме, закинув назад бледное, измученное лицо, лежала одетая в солдатскую шинель женщина. Губы ее слабо шевелились. Лихорадочные глаза смотрели, ничего не видя. Торопливо Вася разорвал обертку индивидуального пакета…

Полчаса спустя, в час дня 23 октября, Каграссарская высота была занята красными. Комиссар же 1-го Башкирского полка Мельникова, Антонина Кондратьевна, в тяжелом состоянии, со сквозной пулевой раной в груди, была к вечеру этого дня доставлена курсантом Ораниенбаумских курсов Василием Федченкой в санчасть и поступила в литовский полевой госпиталь, откуда с первым санитарным поездом была направлена в Питер. Уже ночью ее привезли с Балтийского вокзала в Обуховскую больницу. Она была без сознания. Дежуривший по лазарету в этот день отличный доктор старик Сергей Сергеевич Цветков в отчаянии развел руками.

— Ах ты, господи… Вот ведь беда… Ну, куда же я ее положу… Все полно… Ведь женщина же…

Он задумался, потом просветлел.

— Хотя, вот что, несите ее в детскую… Там освободилась койка… Да вы спросите у старшей сестры. Скажите: где мальчик, который с лестницы упал. Он уже почти здоров. Они не стеснят друг друга.

В это время Вова Гамалей, наказанный за вчерашнее возмутительное и противозаконное исчезновение из дома (няня Груша чуть с ума не сошла), с глубокой грустью решал четвертую задачу. Разложение на множители. Было темно. Стекла все еще звенели в окнах. Няня в соседней комнате рассказывала дедушке последние новости. А Вова грустно списывал из Шапошникова и Вальцева 29-й пример на 51-й странице:

54а8Ь5…

Всей душой он был там, за черными стеклами, в этой ночи, в этом грохоте, в этой славе… Что там? Что теперь там?

Вася Федченко в эти минуты лежал под мелким дождем в секрете на западном отроге Каграссар, у крайних изб деревни Ластиково. Он все еще смеялся от времени до времени. Между тем знаменитым, отдельно стоящим деревом на вершине и Красносельским лагерем (он остался еще в руках белых) есть старый лагерный прудик, обшитая в деревянную связь яма с водой — бывшая солдатская купальня. Некоторые из курсантов в пылу преследования добежали до него и рассказывали потом: в пруду почти не оказалось воды. Он весь, до краев, был полон разбухшими суконными царскими погонами, которые, в страхе или с облегчением срывая с плеч, бросали туда отступающие белые. Вася все не мог успокоиться. Он все посмеивался про себя. «Ну, ну! — думал он. — Это хорошо. Значит — конец недалек, если так…»

Двадцать третьего октября в Корпово с плачем прибежали утром двое мальчишек из соседнего Вёдрова. Часа два назад их деревню окружил отряд белых, пеших и конных. Офицеры засели в Богачковой избе, позвали нескольких мужиков и объявили им, что деревня должна тотчас же сдать, погрузить на подводы и отправить под конвоем в Лугу двести пудов ржи, двести — овса, восемьсот — картофеля, пятьсот — сена. Мужики ахнули («Да какие у вас мужики — деды одни!» — сочувственно качали головами корповцы). Тогда офицеры (их было двое) приказали начать обыск. Солдаты безжалостно вламывались в деревенские амбары, пуни и сараи, тащили оттуда все, что попадает под руку. А Богачек достал самогон и поит начальство…

Мальчишек прислали в Корпово с повесткой от вёдровских: дожидайте, мол, и вы того же! Кроме того, соседи, очевидно, хоть и боялись надеяться, а ждали какой-то помощи.

Корповские хозяева (впрочем, теперь это были почти все бабы) собрались в сараюшке у Сениных: что делать? Вернувшись оттуда, бабушка Федосья, серьезная, нахмуренная, строгая, кликнула Фенечку. Фенечка получила приказ: немедленно вихрем лететь по лесу в пещеры, рассказать все мужикам. По крайней мере раз в два дня девчонка и так бегала в эти пещеры, таская туда то горячий суп в горшке, то понадобившийся кому-то полушубок, то еще что. Кто-кто, а она эту дорогу знала.

Едва она подошла к повороту в овраг, из кустов, из хворостяного шалашика, как каждый раз, вышел на дорогу часовой с винтовкой. Узнав Феню, он широко улыбнулся ей. Девочка, встряхнув косичками, озабоченно покатилась вниз.

Пещера выглядела так же, как раньше, но Феня знала, что это — одна видимость. Теперь и справа и слева между деревьями в овраге были выкопаны поодаль настоящие военные блиндажи. Там в любой момент можно было поставить людей с винтовками. Можно было выкатить даже пулемет (его привезли с собой темноворотские). Подойти к пещерам через топкую Агнивку, не зная единственной тропы, было немыслимо.

В первом зальце стояли грубо сколоченные из еловых обрубков козлы. На них тоже сидело двое караульных. Они играли в шашки, сделанные из хлебного мякиша. Один был корповский, Петр Подгорный; другого Феня не знала.

— Ты что это, девочка? — удивленно, не отрываясь от шашечницы, спросил Петр. — Тихим ли?

Фенечка быстренько рассказала. Караульные переглянулись. Потом Петр Подгорный встал, открыл белую, недавно навешанную на первой арке дверь и поманил девочку.

— Пойдем, Фень!

Феня проскользнула внутрь.

Внутри теперь все переменилось. Во многих закоулках горели, треща, лучины. Было дымно, но не холодно Из полумрака виднелись части домодельных, грубых скамеек, коек, топчанов. Некоторые стояли пустыми, на других лежали и спали или же вполголоса разговаривали люди. Дымный неровный свет выхватывал то здесь, то там часть песчаного свода, прицепившуюся к нему летучую мышь, какие-то надписи, сделанные по стенке. Несколько человек выступило из этого полумрака: бородатый добродушный дядя Степа Ершов, муж бабушки Федосьи; худенький, невысокий, длинноволосый Давыд Федоров, мастер с Лужского тигельного заводика. Федоров бежал из Луги из-под расстрела; его случайно встретили в лесу на полигоне и привели сюда. Как-то само собою он стал душой этого состоящего человек из тридцати пяти странного пещерного общества.

— А что, девочка… — спросил Федоров, как только Феня рассказала все, — сколько там их народу?

— Ребята говорили — человек пятьдесят…

— Ну? — Федоров вопросительно взглянул вокруг. — Ну, как, военспецы?.. Что можно, чего нельзя? Ведь давно собираемся!..

— Да уж поднадоело зря в яме сидеть… — сказал кто-то.

— А чего сидеть-то, чего сидеть? — вдруг горячо заговорил Степан Ершов. — Это пущай тыи (он говорил по-псковски, не так, как говорят под Лугой) сидят, кто на чужой сторонушке вдоль горюшка не ходил. Пущай тыи сидят, кто сам у белых не был. Не видел, чим они живы. Не пробовал ихней сладости. А меня, братки, уже не обманешь. Мне теперь ночью, во-снях покажи: гляди, Степан Ершов, — белый! Я и тут его камнем в лоб…

— Скобской-то «песоцыной»? — посмеиваясь, произнес Давыд.

— А и скопской! — задорно ответил дядя Степа. — Что ж, лужские хуже скопских? Оны, брат, тоже полированные! Тут уж, брат, видать, ни скопских, ни лужских не остается. Тут, брат, у всех одно: бей белую змею, пока дух с ей вон. Чтоб всё ейное…

— Верно, правильно, Степ! — заговорили многие.

— Да чего ты разошелся, Ершов. Быдто с тобой спорит кто? Надо итти!

— Я и говорю — итти! — не унимался Ершов. — Пятьдесят человек. А у нас — тридцать винтовок. Да два пулемета. Патронов — тыщи… Зайдем, я располагаю двумя партиями… С двух сторон… Вот было один раз у нас под Верденом, французским городом…

— Ну, ну Верден! — похлопал его по плечу Давыд. — Не увлекайся, горячий! Торопиться не надо. А то упустим все… Поднимайте ребят!

Фенечка стрелой пустилась домой.

Двое спасшихся из Вёдрова и добежавших до Луги «фуражиров» рассказали белому уездному коменданту ужасные вещи.

В сумерках, когда часть конвоя уже стала вытягиваться с обозом из деревни, на них с двух сторон обрушился сильный красный отряд, по крайней мере человек двести, с пулеметом. Он сразу же разрезал белых пополам, у самой деревенской околицы. Часть была загнана в деревню и перебита по избам. Другая часть прижата к болоту под горой, истреблена пулеметным огнем. «Господин поручик Чечетов убит штыком в первой же свалке. Господин военный чиновник Родион Прокофьевич Панков, заведующий снабжением, захвачен в плен и уведен в неизвестном направлении…»