Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

Они встретились в проходе между сценой и первым рядом стульев зрительного зала, замешкались, подавшись в одну и ту же сторону, затем — в другую, ну точно, как бывает на улице, когда надо кому-то просто постоять на месте, чтобы разойтись. А они остановились оба. В зале стало тихо и тревожно... Потом сидевшие неподалеку от них в первом ряду, рассказывали, будто Сергей Тимофеевич сказал: «Переплелись, сват, наши дороги — не разминуться...» Это те, ближние, слышали, а все остальные лишь видели, как они замерли друг против друга и вдруг... обнялись. Тогда грохнули аплодисменты и зала, и президиума. Да еще Чугурин выкрикнул:

— Давно бы так, старые петухи!

Прокатилась новая волна аплодисментов, и расцвели улыбками лица, потому что здесь все были свои, заводские, и всем хотелось, чтобы добро и счастье всегда сопутствовали этим двум породнившимся рабочим семьям...

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Весело бежал трамвай, позванивал, постукивал на стыках рельсов. А на проплывающий мир, раздавив нос о стекло, во все глаза смотрел малец, временами спрашивал: «А это со, деда?..» Или комментировал увиденное: «Ого, какая масына плодымососила...» И, не оглядываясь, теребил деда ручонкой за пиджак.

— Где твой нос, Тимофей! — строго спросил Сергей Тимофеевич. — Опять — в стекле?!

Внук обернулся к нему:

— Деда, ты зе не понимаес — так виднее.

— Вот я тебе задам, — проворчал Сергей Тимофеевич. Достал платочек, вытер внуку лицо: — Уже не нос, а грязная пуговка.

Рядом сидел Марьенко, качнул головой, чуть ли не с завистью проронил:

— Ну и цепкий же твой род, Тимофеевич. Вон какой шустрый малый — через все кордоны в жизнь пробился.

— Пыжовы — такие, — пряча улыбку, отозвался Сергей Тимофеевич. — Гагаи. От двух народов силу взяли.

— А это, значит, с пупенков дорогу на завод показываешь?

— Так оно верней.

— А мы на заводе огонь смотлели, — вмешался Тимка в разговор.

— Будет тебе, Тимофей, хвастать, — сделал ему замечание Сергей Тимофеевич. — Не люблю хвастунов и задавак.

Они вышли на предпоследней остановке и двинулись по степной дороге в сторону от завода. Малыш топал рядом с дедом, распевал: «А я иглаю на галмоске...»

Побежал за бабочкой — не догнал.

Вспугнул кузнечика и начал за ним охотиться...

А Сергей Тимофеевич шел не торопясь, вдыхая полной грудью ароматы летней степи. Поднялся на взгорок, вовсе не подозревая, что именно отсюда когда-то обозревали бескрайние и пустынные ковыльно-типчаковые просторы всадники, преследовавшие его далекого пращура. Поджидая внука, Сергей Тимофеевич огляделся и не мог оторвать глаз от открывшейся перед ним красоты. Рядом и дальше на юг простирались возделанные поля, по которым зашагали вдаль стальные опоры высоковольтки; невдалеке, над поливными огородами, в струях дождевальных установок играли, переливались радуги; вот их завод громадится строгими очертаниями, к нему и от него по шоссейке бегут и бегут, торопятся автомашины; в зелени скрывается старый одноэтажный поселок, возле вокзала высятся осокори, посаженные еще в конце минувшего века, когда строили здесь железную дорогу; как на ладони виден новый многоэтажный белокаменный городок, в котором он, Сергей Тимофеевич Пыжов, теперь живет с семьей; вон и красно-желтый, словно игрушечный, трамвайчик мелькнул в зелени; почти по линии горизонта, беззвучно, как в немом кино, электровоз катил длинный состав, а за ним в знойной дымке синели терриконы горловских шахт... И над всем этим обетованным миром распростерся голубой купол, расписанный молочно-белым следом, оставленным сверхзвуковым самолетом, серебристой иглой вонзившимся в небо.

— Гай-гай!!! — закричал Сергей Тимофеевич в избытке захлестнувших его чувств. — Гай-гай!!!

Тимка, склонив к плечу русую, отсвечивающую золотинкой голову, снизу вверх смотрел на деда с любопытством и недоумением, будто пытаясь понять, чего он раскричался, А Сергей Тимофеевич подхватил его, поднял.

— Смотри, внук! Смотри!.. — выкрикивал, поворачиваясь во все стороны. — Вот плоды трудов человеческих! Твое все это! Расти, поднимайся, сделай землю родную еще краше, отдай ей разум, руки, сердце! И то же самое детям своим завещай!..

Конечно, маленький Тимофей Пыжов еще не мог понять всего этого, но Сергей Тимофеевич думал, что так оно и будет, был уверен в этом, потому что нет конца Человеку, его стремлению к совершенству, его добрым делам на своей Земле.

Бебико — бабуня (груз.).

Бичо — малыш (груз.).

Комора — амбар, кладовая. Служила также для ночевки взрослой дочери или женатому сыну.

Имеется в виду нашествие оккупантов.

Саб — светящаяся авиабомба.