Лидия Арабей - Мера времени

Реня ускорила шаг, догоняя свою ученицу, но тут подоспел троллейбус, Зоя быстро вскочила в него. Рене троллейбус был не нужен, жила рядом, в общежитии. «Скажу Вале и Любе, когда в следующий раз будут брать билеты в кино, чтобы взяли и на Зою», — подумала она.

Чем ближе подходила Реня к интернату, тем дальше уходили мысли о заводе, о Зое. Представлялся обшарпанный столик, возле которого сидит тетя Феня, а на столике — белый конверт, письмо от Юры. Может, письмо уже лежит там и на него все смотрят безразлично. И только Реня засветится радостью, едва увидев конверт, сразу узнав его, даже не разглядев еще на нем своей фамилии.

Реня снова ускоряет шаг, торопливо открывает дверь и сразу бросает взгляд на столик.

Лежит… Конечно, лежит! Ах, Юра! Если бы ты знал, какая радость — получить твое письмо! Схватить его и мчаться по лестнице в комнату, примоститься в уголочке, нетерпеливо вскрыть конверт, вынуть оттуда несколько листков и читать, читать их. Прочесть раз — быстро, быстро, чтоб сразу узнать обо всем, потом снова, уже медленно, перечитывать, думая над каждым словом. Потом читать третий раз и поздно вечером опять, чтобы заснуть со счастливой улыбкой, уже зная каждую строчку наизусть.

«Родная моя, любимая, — писал Юра. — Считаю дни до нашей встречи, хотя их еще очень и очень много. До самых зимних каникул. Чтобы время шло быстрее, стараюсь заполнить его с утра до вечера. А это не так и трудно, потому что работы очень и очень много. С самого начала года, как я уже говорил тебе, взялся за диплом. Материала у меня много, ребята даже шутят, что я решил сразу кандидатскую диссертацию написать…

Если бы ты знала, как хочется поскорее кончить институт и поехать на работу. Когда я поступал сюда, то и не представлял, какая это прекрасная специальность — инженер-мостостроитель. Даже не знаю, как тебе объяснить, почему я считаю ее такой прекрасной. Сокращать расстояния… подавать руку друг другу… нет, не то, не то я чувствую, когда думаю о своей будущей специальности, какие-то особые чувства переполняли меня, когда я в этом году был на практике и кое-чем уже помогал на строительстве.

Но я все о себе. А как твои дела? Думаешь ли ты обо мне так же, как я о тебе? Я, ты знаешь, теперь обращаю внимание на все женские часы. Присматриваюсь — а вдруг минские? Недавно у нас тут, в общежитии, собралась компания, и у одной девушки я увидел ваши часы. Поверишь? Словно привет от тебя получил.

Часто думаю, как нелегко тебе и работать и учиться. Но только учебы ты не бросай. Время идет очень быстро. Я вот и оглянуться не успел, как уже кончаю институт. Хотя ты и сильно занята, буду все-таки просить писать мне и больше и чаще. А пока всего тебе наилучшего, мой самый близкий, самый дорогой человек. Целую тебя крепко-крепко.

Твой Юра».

Реня, как всегда, несколько раз перечитала письмо и только после этого стала раздеваться. Медленно снимала пальто, берет, вешала все в шкаф, а сама улыбалась. «Думаю ли я о нем так, как он обо мне… Да бывает ли минута, чтобы я о тебе не думала… Услышу по радио песню, которую ты любишь, — и мне кажется, что это ты поешь. А если бы ты знал, как часто смотрю я на календарь, считаю дни: сколько их еще до февраля… И ты для меня самый дорогой, самый близкий человек на свете».

Она стала готовить ужин, напевая про себя.

Потом помешивала в кастрюльке кашу и листала книгу — просматривала задание для сегодняшнего семинара.

Реня росла в детском доме. Отец у нее погиб на фронте, мать расстреляли полицейские, заподозрив в связи с партизанами. Отец, поспешно уходя на войну, забыл дома паспорт. Ушел с одним военным билетом. И мать очень берегла этот паспорт, прятала его, а если куда шла, брала с собою. Однажды она пошла в деревню менять на еду спички, соль и мыло, добытые за какую-то одежку. Паспорт отца, как обычно, взяла с собой. Она уже возвращалась обратно, когда в лесу ее задержали полицейские. Стали обыскивать и нашли паспорт. Решили, что паспорт женщина несла партизанам. Тут же у дороги и застрелили, забрав десяток яиц и кусочек сала, которые мать несла пятилетней Рене.

Было это уже в 1944 году. Скоро Советская Армия прогнала фашистов, и девочку взяли в детский дом.

Там было много детей, которых война сделала сиротами. Но время шло, и у некоторых отыскивались родители, У Мани Рожковой, худенькой девочки с тоненькими светлыми косичками, отец, как оказалось, не погиб. Через пять лет после войны он отыскал дочь и забрал ее домой. Реня дружила с Маней, и когда подружку забирали, она с завистью смотрела, как Маня уходила, держась за руку отца. У Володи Кожухова нашлась мать. Это была немолодая, бедно одетая женщина. Один рукав ее поношенной стеганки был засунут в карман: у женщины не было правой руки. Она все время плакала, вытирая глаза углом большого черного платка. Плакала и улыбалась, а пока Володя собирался, все ходила за ним следом, как привязанная. А Реня смотрела на нее и думала: «Пускай бы и моя мама была живая, пускай бы нашла меня тут…»

Много лет самым горячим желанием Рени было одно: чтобы объявился кто-нибудь из родных. Она не верила, что отец погиб. Все ждала, что кто-то разыщет ее, заберет из Калиновки. Не потому что плохо было ей в детском доме. Нет, здесь были друзья. Здесь была Анна Владимировна, к которой всегда бежала Реня, если кто-то ее обижал. Анна Владимировна умела так поглядеть и так погладить своей всегда теплой рукой, что боль и обида уходили. И все-таки родители… Реня ждала. Ждала и надеялась.

Но никто не приезжал за нею, и девочка, подрастая, стала понимать, что будь у нее кто-то из близких, давно бы нашел ее. А если за тринадцать лет никто так и не объявился, значит, и ждать больше не стоит. Так рассуждала Реня-десятиклассница, хотя время от времени и шевелилась где-то в глубине надежда. Надежду эту подогревали то статья в газете, то рассказ по радио, в котором шла речь о том, как родители спустя пятнадцать, а то и больше лет находили своих детей.

И все же мысли о родителях не занимали сейчас главного места. Впереди была жизнь. Она звала в неизвестное, обязательно прекрасное, и мечты стремились туда, опережая время, опережая события.

Когда с часового завода попросили прислать трех девушек, Анна Владимировна первой назвала Реню.

— У девочки золотые руки, — говорила она директору детского дома Ивану Гавриловичу. — И в вышивальном кружке она лучшая из лучших, и в столярной мастерской не хуже любого мальчика справляется. Вон, шкатулка ее на выставке стоит, — кивнула Анна Владимировна в сторону зала, где была выставка работ воспитанников детского дома.

— Все это я знаю, Анна Владимировна, — отвечал Иван Гаврилович, вынимая из шкафа папку с документами Рени Воложиной. — Но ведь она, кажется, в институт хочет?

— Ну, что же, давайте спросим у нее, — сказала Анна Владимировна. — Но только она девочка способная, старательная. Захочет, будет работать и учиться. На заочном отделении, на вечернем.

Реня, как только узнала, что есть у нее возможность поехать работать на часовой завод, — в мыслях, мечтах, была уже там, ходила по цеху, сидела за конвейером, делала какое-то свое, еще неизвестно какое, но очень важное дело. В мыслях она жила в большом городе, гуляла по его красивым улицам. «А учиться я непременно пойду. На вечернее… В политехнический», — думала она.

В мечтах являлся ей и юноша, которого она встретит в Минске. Может, он работает на заводе и не знает, что скоро туда приедет Реня? А может, учится в институте, куда поступит и она? Он обязательно умный, красивый, сильный, отважный. Вместе они будут работать и учиться, ходить в кино, в театры.

Реня не могла представить себе лица этого юноши. Герой ее тайных мечтаний не был похож ни на кого из знакомых ребят и особенно на тех, с кем росла в детском доме. «Тот» юноша был из жизни, которой Реня еще не знает, но которая придет к ней, наступит очень скоро.

Сейчас, когда Реня вспоминает те свои мечты, ей становится смешно. Она думала, что единственный, которого должна встретить в жизни, где-то далеко. А он, оказывается, все время был рядом. Рене и в голову не приходило, что таким единственным и самым дорогим будет Юра, тот самый Юра, который подрастал рядом с ней, порой таскал за косы, порой насмешничал. Правда, еще давно, когда они оба были малышами, Реня как-то подумала, что Юра необыкновенный мальчик. Так она подумала, когда увидела Юру оборванного, грязного, с засохшей царапиной через всю щеку. Реня хорошо помнит тот случай.

Однажды в детский дом на голубой «Победе» приехала нарядная дама. На ней было длинное пальто, узкое в талии и широкое внизу, черные туфли на высоких каблуках, в руках черная блестящая сумочка. Оказалось, что это мама Юры, которая долго искала его и наконец нашла. Она поехала с Юрой в райцентр и сразу купила ему красивый костюм, пальто, совсем не такое, какие носили в детском доме, желтые сверкающие ботинки. С детьми она говорила ласково, всех угощала конфетами. Но когда погладила белой рукой с крашеными ногтями по щеке Реню, рука показалась Рене холодной. Рене почему-то стало вроде как стыдно, и она убежала от той женщины.