Алла Драбкина - ...и чуть впереди

— Только в педагогический, и только на заочный, — сказала Маша дома.

Мама грозила «неизбежным инсультом» (который якобы произойдет у нее) и «неизбежным инфарктом» (который якобы произойдет у папы).

— Только на заочный, — повторила Маша твердо. — Экзамены осенью, а пока что я еду вожатой в пионерский лагерь. Поезд завтра в десять утра. И никаких провожаний, никаких, мамочка, инсультов, никаких инфарктов. Вещи тоже соберу сама.

И утром она уже стояла у Варшавского вокзала, у колышка с табличкой «Отряд № 3».

Очень многие девочки с ровным характером (да и не только с ровным) с детства мечтают быть учительницами. Позже это часто вытесняется другими увлечениями. Маша тоже когда-то «учила» кукол, нацепив на нос мамины очки и взяв в руки папин портфель.

Может быть, желание стать учительницей прошло бы у нее так же, как и у большинства. Но этому помешали некоторые обстоятельства.

Когда Маша училась уже в десятом, к ним в класс пришла старшая пионервожатая и сказала, что ей нужны комсомольцы — вожатые для пионерских отрядов. Желающих не оказалось, и Маша, привыкшая брать на себя любые общественные нагрузки (иногда самые неудобные), согласилась пойти в отряд седьмого класса. Она почему-то считала, что со старшими будет легче поладить.

Конечно же, зря она считала так.

Уже вполне оформившиеся девушки и юноши с пробивающимися усиками были плохим материалом для педагогических опытов. К тому же в классе было двое второгодников, почти что Машиных ровесников, и они не могли относиться к ней серьезно.

Может быть, она и смогла бы добиться уважения к себе, как добилась этого в своем классе, но этому мешали многие причины. Вожатские семинары обучали «перспективному плану», «плану на четверть, на месяц», и т. д. Стоило только Маше появиться за учительским столом и сказать первую фразу: «А теперь обсудим план», — как в классе поднимался рев, свист и топот.

На шум являлась классная руководительница и, подняв всех с мест, заставляла ребят слушать Машу дальше, стоя чуть ли не по стойке «смирно».

Единственное, что всегда проходило для Маши удачно, так это сборы лома и макулатуры. Она честно лазала со своими пионерами по дворам и помойкам, обходила чужие квартиры и могла похвастаться, что вымпел «За труд» седьмой класс получил не без ее участия.

Потом отпетые второгодники начали оказывать ей особые знаки внимания, приглашать в кино, и Маше пришлось, сославшись на подготовку к экзаменам, отказаться от столь почетной нагрузки.

Но, поскольку она была человеком, который лезет именно туда, где ему почти невозможно добиться успеха, неудача в отряде только подзадорила ее. Что-то ей в этом деле понравилось, а поскольку других планов на будущее пока не было — она выбрала педагогику.

Прежде всего был прочитан Макаренко. У Макаренко все получалось, даже самое трудное. По крайней мере, было очень здорово читать об его удачах, а когда дело касалось неудач — сказано было мало, да Маша, по правде говоря, старалась пропустить эти места. Потом был прочитан комплект журнала «Вожатый» за последний год. Тут все выглядело легко и ловко. Везде говорилось о мудрых, находчивых педагогах, об исправлении «трудных», о «почетной профессии».

Но реальная встреча с семиклассниками опровергала все педагогические теории. Иногда Маша думала даже, что, наверное, беспризорники двадцатых годов — ягнята по сравнению с теперешними «информированными, некоммуникабельными» школьниками.

В райкоме ей предоставили выбор: первый отряд (старшие) или третий (двенадцатилетние). Что такое старшие, Маша уже знала, поэтому выбрала третий отряд. Ее предупредили, что отряд трудный, что вожатая, которая работала в нем первую смену, отказалась и от отряда, и от работы вожатой вообще, что в отряде много интернатских детей.

Но Маша не была бы сама собой, если б не пошла в этот романтический третий отряд. Не зря же она прыгала с вышки и рисковала сломать шею на трамплинах.

— Вы много чего не знаете. Надо спрашивать. Из-за вас летучка задержалась. Я вынуждена была за вами идти. Вам известно, что отбой в десять?

— Да.

— А сейчас половина одиннадцатого, а ваши дети только уснули. Вы рассказывали им на ночь какую-то чушь.

— Это не чушь, это Пушкин.

— Меня это не интересует. В десять все должны спать.

— Но они все равно не уснут ровно в десять, — возражает Маша, не обращая внимания на то, что другие вожатые и воспитатели подмигивают ей, чтоб молчала.

— Нам привезли детей, а мы вернем психов…

— Пушкину и Гоголю тоже рассказывали страшные сказки, они же не стали психами. — Маше кажется, что говорит она вполне резонно.

Только все почему-то смеются.

— А мы не Пушкиных воспитываем, а пионеров… И вообще, вы много говорите. Все свободны.

— Ну и дура ты, — говорит потом Маше Виктор Михалыч. — Нашла с кем связываться. Она же вобла, а не человек.

— Так я же ничего такого не сказала.

— А ты вообще молчи. План я тебе буду составлять. Напридумывать можно будет что угодно, а выполняют или не выполняют, ей неинтересно. Этого она не проверяет.

Поддержка Виктора Михалыча Маше приятна. Она даже подумала, не влюбиться ли ей в него. Он очень похож на одного мальчика, который учился с ней в одном классе. Только тот слишком важничал. Может, прямо сейчас влюбиться?

— Какая ночь! — восклицает Маша.

Ночь, действительно, прекрасная, но в своем голосе Маша чувствует фальшь.

— Давай на качелях покачаемся? — предлагает Виктор Михалыч.

Маша давно уже поглядывала на эти качели, да ведь неудобно же как-то при детях взрослой тете залезать на качели. А ночью, наверное, можно?

И они забираются на качели и беззвучно взмывают вверх, опускаются вниз.

Черные сосны на фоне белого неба кружатся над ними, теплый ветер шевелит волосы.

Засыпая, Маша думает, что все на свете чудесно. Все прекрасно и удивительно.

…Раз, два, три, четыре, пять. Одного недостает. Купчинкин. Опять он.

— Ребята, где Купчинкин?

— А он на линию пошел.

— Как на линию?

— Гвоздь под поезд подложить, кинжал сделать хочет.

Маша мчится под откос, потом взбирается на насыпь. Так и есть, этот Купчинкин сидит на путях и роется в карманах.

— Купчинкин!

— Чего?

— Ты что, очумел?

— А чего?

— Я ж тебя убью сейчас. Кто тебе позволил на линию выходить?

— Да чего вы так волнуетесь, я ж еще не покойник, — спокойно и доброжелательно говорит Купчинкин.

С каким удовольствием Маша выдрала бы его за уши, ну просто руки тянутся.

Вдалеке уже шумит поезд. Маша хватает Купчинкина за локоть.

— Подождите, я гвоздь только положу и уйду.

Купчинкин самый старший и рослый в отряде, но и самый бестолковый. С большим трудом Маше удается оттащить его от путей, стянуть с насыпи.

— Я ж только кинжал хотел.

Маше и страшно, и смешно одновременно. Мимо с грохотом проносится поезд.

— Ух, выдрала бы я тебя, — говорит Маша Купчинкину. — Ребята, все тут? Пошли, на обед опаздываем.

Она идет впереди, стайка ребят следом.

— Купчинкин, следующий раз доведешь ее — облом сделаем, — слышит она за спиной шепот Андрюшки Новикова.

— А разве я довел? Она не разозлилась, она добрая.

— Балбес стоеросовый, она за нас отвечает…

Ох, как надо торопиться. На обед опаздывать нельзя, а то опять будет скандал. Ну ничего, если хорошим шагом…

Хорошим шагом не получается. А все потому, что, оказывается, кроме организованных детей существуют еще и «дикие». Они живут себе на дачах, ходят куда хотят и делают, что вздумается. Война между лагерными и «дикими» идет давно.

Из окопа, оставшегося после войны, неожиданно вылезает орда «диких» и, вооруженная дерном и комьями земли, неожиданно нападает на отряд. «Диких», конечно, гораздо меньше, но они прекрасно понимают свои преимущества: не было случая, чтобы лагерные, понукаемые воспитателями, не давали деру.

— Быстрей! Быстрей! Бегом! — кричит Маша.

Они несутся, а за ними с боевыми воплями бежит жалкая кучка «диких».

И все-таки не зря Маша прыгала с трамплина. Она вдруг резко оборачивается и с криком: «Футболисты, за мной!» (почему именно это ей пришло в голову, она так и не поняла) — кидается на «диких». Мальчишек уговаривать не надо. С криком «Ура!» они несутся на обидчиков. Те улепетывают со скоростью антилоп, хоть их уже никто не преследует. Только отбежав на порядочное расстояние, один из «диких» орет:

— А у вас вожатая сумасшедшая!!!

Мальчишки рвутся в погоню.

— Не стоит, их же меньше, чем нас, — деловито говорит Маша.

Оставшуюся часть пути на Машиных руках висят уже мальчишки.

— А здорово мы их!..