Война в Ветелках - Николай Константинович Шумкин

Было раннее утро, С неба, затянутого тучами, похожими на речные обрывы, моросил мелкий, по-осеннему холодный дождь. Пелагея надеялась упросить какого-нибудь лодочника вывезти ее из зоны затопления до хаминских песчаных барханов. А оттуда до Ветелок около сорока верст.

Она присела на пороге, облокотилась на косяк — лишь бы не мочил дождь. Слышно было чье-то тяжелое дыхание. Плакал ребенок. С шумом, забрасывая на паперть волну, к церкви подошла старенькая моторка. Из нее выпрыгнул мужчина лет тридцати. Он был в военной гимнастерке, но босой. Брюки засучены по колено. Дождь пришлепал на его голове густые черные волосы, и они походили на войлочную шапку.

— Здравствуйте, товарищи! — крикнул он негромко, внимательно разглядывая сидевших у входа людей.

Мало кто ответил на его приветствие. Только один старик, сидевший рядом с Пелагеей и все время жевавший хлеб с салом, приподнялся на корточки, будто собираясь уступить место незнакомцу, и сказал осторожно и ехидно:

— Говорят, все мужики на фронте, а тут вон какой молодец…

— А я, дедок, отвоевался, — добродушно ответил мужчина, показав протез вместо левой руки. — Василий Девяткин я, инструктор райкома партии. Сюда командирован для организации борьбы с наводнением.

Людям сразу стало неловко за безмолвие, с каким они встретили этого человека.

— А своя-то семья? — осторожно спросила Пелагея.

— Есть, двое ребятишек. А к вам вот чего пожаловал… Молока привез и хлеба.

Известие о хлебе и молоке расшевелило народ. Люди повскакивали с мест, заговорили, затолкались. Девяткин отвернул в лодке брезент. Белые калачи лежали на чистом сене, которым было застелено дно моторки.

— Сначала людей сосчитайте, а потом уж делите, — поучал Василий, — а теперь просьба… Вода прибывает. Уже залила двор хлебоприемного пункта. Надо спасать хлеб.

Старик, евший давеча черный хлеб с салом, отвернулся и пополз за косяк, чтобы укрыться от глаз Девяткина. И остальные не спешили. Шутка ли — а если случится что? Но вот через порог перешагнула женщина лет двадцати трех… Она поцеловала сидевшего у нее на руках мальчугана и передала старухе, следовавшей за ней.

— Береги!

— У вас же ребенок, — становясь рядом с ней в лодке, сказала Пелагея.

— А у вас разве нет детей?..

— Муж-то на фронте? — опять спросила Пелагея.

Женщина немного помолчала и, отвернувшись, процедила:

— Убили.

Чуть покачиваясь на волнах, от паперти отошла первая бударка. За ней отплыли другие. Народу набралось много.

— Скорее, скорее, — подавал команду Девяткин.

Дождь все шел… Мелкий, спорый, но теперь уже теплый. Иногда ветер пробегал зыбью по воде. Бударки плыли по улицам, между деревьев, домов. Плыли долго.

Вся территория хлебоприемного пункта была залита. Деревянный забор отделял двор от Урала. С чердака длинного приземистого саманного зернохранилища выкинули в два ряда трапы на баржу, которая, чуть покачиваясь на волнах, стояла почти рядом со складами. Люди сначала поднялись на крышу, потом уже добрались до чердачных дверей.

— По одному трапу — в склад, по другому — с зерном на баржу, — Василий Девяткин расставил людей и первый с мешком сбежал по трапу на баржу, высыпал хлеб и вернулся в склад. — Вот так, вставайте, вставайте.

Человек десять насыпали ведрами зерно в мешки, а остальные, в основном женщины, торопливо сновали под дождем по трапам. Сначала работа шла бойко. С шутками. Потом замолчали. Слышалось только тяжелое дыхание да поскрипывание трапов. И все тяжелее становились мешки. Зерно в складе убывало, трап опускался все ниже. Вот кто-то оступился и упал в воду. Его долго вытаскивали.

Дождь перестал. Середина неба очистилась от туч. И солнце запекло… Сразу стало душно и жарко.

Пелагея почувствовала, как силы начинают оставлять ее. Но она глядела на Василия Девяткина. Тот, это было заметно, превозмогал страшную боль, но из строя не выходил.

Прошло более трех часов, а люди все сновали по трапам вниз и вверх. Саман кое-где промок насквозь и сквозь него начинала сочиться вода.

— Скорей, скорей! — слышалось одно и то же из уст Василия.

Упала в воду женщина. Ей сначала бросили круг, потом подоспела бударка. Люди было остановились на мгновение, но Василий уже снова бежал с мешком по трапу. И в это время кто-то закричал:

— Стена отходит!.. Сейчас упадет крыша!

Люди бросились из зернохранилища, сталкивая друг друга с трапов.

— Куда?! Без паники! — Василий спрыгнул с трапа на зерно.

Упала молодая женщина, первая ступившая на бударку, но тут же поднялась, поправила косынку и запела:

Девяткин подхватил:

Песня будто давала людям новые силы. Они вставали, брали мешки и спешили к барже.

Еще двоих вытащили из воды. Вот и Василий упал на одно колено, подняв над собой затекшую от напряжения руку. Пелагея села на мешок с зерном, не в силах встать.

И тут команда Василия:

— Оставить склад!

Кое-кто прыгал прямо в воду. Стена упала… Взревела вода… Медленно оседала тяжелая крыша.

Где был склад, крутилась теперь воронка, унося доски, щепу, всплывшие мешки, ведра. Василий чудом остался в живых. Вода выбросила его в чердачные двери.

Пелагея схватила чью-то фуфайку и подложила ему под голову. Когда поднялся женский вопль, как по умершему, Василий вздохнул, шире открыл глаза и улыбнулся. Эту улыбку помнила Пелагея, подходя по воде к затопленным Ветелкам.

Первым с фронта возвратился в Ветелки после полугодового пребывания в госпитале Трофим Прохорович Веревкин — колхозный тракторист и комбайнер.

От города Бузулука, где он сошел с поезда, до самого дома были ему пышные встречи. От села до села везли на лучших лошадях. Одно сказать, двести верст до дома — за двое суток! А в каждом селе, где меняли подводу, чем только не поили и не кормили солдата. В Ветелки въехал Трофим на гнедом жеребце в рессорном тарантасе. Со всех дворов кинулись к нему женщины.

— Где с моим-то расстались, Трофимушка?

— Моего не видал? Ведь он тоже под Москвой был. Пятый месяц ни слуху ни духу.

— С моим в один день уходили, на одной подводе…

— Да ты никак без ноги…

— Пониже колена оттяпали…

— Мой хоть бы такой пришел…

— Вот Липушка и дождалась своего…

На другой день чуть свет задымила на задах у Веревкиных баня. Три березовых веника принес солдату Фома Лупыч. И все три исхлестала Олимпиада Самсоновна о тело мужа. Попарится, попарится Трофим — слезет с полка, тут его баба