Константин Золотовский - Рыба-одеяло

Я и предложил его взять на судно, чтобы доставить в какую-нибудь бухту. Там безопасней, и «кашка» из планктона[25] будет. Эта мысль понравилась всем, даже суровому капитану. Тут же спустили шлюпки, поймали китенка, застропили под брюшко. Раздалась команда: «вира!» Мощная лебедка подняла его над палубой и бережно опустила в трюм, который заполнили морской водой.

Приемыш сразу забегал в бассейне. Ударялся мордочкой о желез­ные стенки и бил хвостом.

Надо кормить. Но чем? Зубов у него не было. И не потому, что ма­ленький. У всех китов-горбачей вместо зубов роговые усы, которыми ни кусать, ни жевать нельзя. Моряки быстро изобрели способ накормить детеныша. Вскрыли двадцатикилограммовую банку со сгущенным мо­локом, ввинтили туда шланг, другой конец дали в пасть малышу, и на­качивают сгущенку. Малютке она понравилась, он так и замер на месте. Судовой врач говорит: «Достаточно! Вредно сразу много давать после голода». Стали вытаскивать шланг – китенок не отпускает: подавай еще молока.

За три дня весь наш запас молока, двести пятьдесят килограммов, он съел. А до ближайшей бухты еще далеко. Погибнет дитя без еды. По­просили механика увеличить число оборотов машины. «Могу приба­вить, – отвечает он, – не больше, чем на полсуток ходу». Выдержит ли китенок? Обвиняли тех, кто взял его. Спор был ужасный. А сосунок требовал пищи. Моряки не отходили от трюма, утешали его, кто как мог. Бросали конфеты, морковку, булку. Но он ничего этого есть не умел.

Устроили совещание. Половина команды за то, чтобы отпустить в море, другая – оставить на судне. Капитан сказал решающее слово: отпустить! Сжалось у меня сердце. Привязался я к сиротке, следил, что­бы он был сыт, мыл его в трюме, туалет наводил. Китенок послушно подставлял бока, когда скоблил багром ракушки и водоросли. Только на дыхале никак не мог отодрать. Китенок сердился, ему было больно. И осталась с ним эта раковина-паразит – причина его «песен».

По приказу капитана судно остановилось среди безбрежного океа­на. Китенка вынули стрелой из трюма, чтобы спустить за борт. И тут сигнальщик с мостика сообщает: «Вижу белые дымки!» Дальномерщик припал к трубе окуляра: «Киты!» Все обрадовались. Судно приблизи­лось к стаду. Опустили в воду нашего воспитанника и кричим, подска­зываем, куда ему плыть. Он исчез в изумрудной глубине, и вот уже его спинной плавник в пене пузырьков –возле китихи, вокруг которой рез­вились детеныши. Хотел приткнуться к ней, но китята оттолкнули его от матери. Повернул к другой. Смотрим, та стала его кормить. Ну, спа­сен! Молоко китихи на шестьдесят процентов калорийнее коровьего. Недаром синие китеныши-блювалы нагуливают по сто килограммов в день. Съедают они триста литров молока за сутки.

И мы ушли, уже не тревожась за его судьбу. Коль нашел мать, те­перь не пропадет. А за то, что я первый предложил взять его на судно и больше всех возился с ним, моряки назвали малыша в честь меня «Иван Макарыч». Капитан говорил, что неудобно давать млекопитающему имя уважаемого моряка. А мне было приятно.

– Что ж, теперь так и будем его величать, – сказал пожилой рыбак.

А мальчишки сразу закричали киту:

– Иван Макарыч!

Но тот не обратил на их зов никакого внимания. Ребята засыпали Онуфриева вопросами, но было уже поздно, и их разогнали по домам.

К ночи «Иван Макарыч» застыл на поверхности бухты. «Уж не умер ли?» – подумали мы. Подплыли с Никитушкиным на шлюпке и потро­гали его багром. Он даже не пошевелился. Луна серебрила его широкую спину. Из воды торчала только голова. Легкие пузырьки воздуха изред­ка вылетали наверх. Кит крепко спал после долгих походов.

Утром он поднялся раньше всех. Раза два перевернулся, выпустил фонтан – почистил «зубы» – и приступил к завтраку. В бухте плавали зеленые плантации похожих на тину мелких водорослей, в которых ки­шели крошечные рачки-черноглазки. Кит делал сперва большие круги по воде, потом меньше и меньше, фукал, загонял рачков в кучу. Поднырнет под них, откроет пасть и захватывает их вместе с тоннами воды. Затем цедит воду через пластины усов, как сквозь сито, а рачков глотает. Снова забегает, сгоняет рачков в кучу.

– Желудок у него двухметровый, – сказал нам Онуфриев. – Тонны полторы съедает планктона.

– А хватит ли ему еды в бухте? – спросили мы.

Онуфриев пожал плечами.

Весь день мальчишки кувыркались рядом с китом, пытались забрать­ся на него. Очень хотелось им покататься на «Иване Макарыче». Тот будто все понимал, забавлялся с ребятами. Но когда они пришли с мо­лотками и попытались отбить оставшиеся в складках кожи раковины, он, круто выгнув спину горбом, нырнул. Не желал, чтобы производили операцию. Сколько они ни кричали, кит не появлялся. Скрылся от них в бухте. Ребята огорчились.

– Дядя Онуфриев, почему он не откликается на зов? Может, плохо слышит? – спрашивали ребята.

– Отлично слышит. На шесть километров под водой различает са­мый слабый звук. Некоторые из них даже музыкальны. Я сам видел, как клюворыл (есть такая порода китов) не раз догонял наш пароход, что­бы послушать шум винтов и стук машин.

– А можно ли приучить, чтобы кит приплывал, когда мы зовем? – спросил Женька Андрианов, сын бригадира артели рыбаков. Он выде­лялся из ребячьей ватаги двухцветной головой: на затылке темные во­лосы, а спереди белые.

– Не пробовал.

– В Древнем Риме дельфины откликались на зов, – сказал Жень­ка. – И обедать приходили на колокольчик – они ведь маленькие киты.

– Значит, можно, – соглашался Онуфриев. – Только большое тер­пение надо. Трудом все дается.

– Терпения у меня хватит! – заявил Женька. – Я рыб в аквари­уме держу пятый год. Сам лечу их, когда заболеют. По звонку уже обе­дают. Ребята, обучим кита?

– Обучим!

– Ой, – мечтательно сказала Таня, девочка с большим бантом на голове, – попутешествовать бы на нем в дальние страны!

– Неплохо! Ни карт тебе, ни компаса. Хоть в Антарктику плыви – и ни в каком тумане не заблудится.

– И зверей не испугается, – сказал крошечный Димка. – Он самый сильный. Может сто слонов победить.

– Даже дерево большое вырвет, как у нас в бурю сломало.

– Он сильней урагана!

– А сколько сот лошадиных сил в нем? – поинтересовался Федя, которого ребята звали инженером. Он увлекался машинами и радиотех­никой.

Не успел Онуфриев ему ответить, как Женька выпалил:

– Про горбачей не знаю, а у синего кита, который весит семьдесят тонн, ученые проверяли – мускульная энергия точно тысяча семьсот ло­шадиных сил. Вот это двигатель!

– Молодец! – похвалил Онуфриев. – Знаешь!

Женька был самым осведомленным из мальчишек. В школе он, как лучший ученик по естествознанию, заведовал юннатским уголком.

– А ну-ка, отвечай, какие породы китов[26] вам известны? – спраши­вал он свою команду.

И ребята выкрикивали:

– Финвалы! Нарвалы! Гренландские! Зубатые кашалоты!

– Синие! Горбачи!

– И у каждого свой, особый фонтан, – добавил Женька.

Ребята то и дело прибегали к нашему механику с предложениями и проектами.

– Дядя Онуфриев, а нельзя ли его использовать для работы?

– Для какой?

– Вместо катера. Громадная экономия пара и электроэнергии.

– Или вот ваши водолазы ножовкой пилят старые сваи. А что, если бы заставить «Ивана Макарыча»?

И верно, кран стоял на ремонте, а мы срезали сваи рыбачьей при­стани, обросшие мхом. По ним бегали бойкие крабы и разгрызали мор­ские ракушки. На это место ляжет массив для стенок порта.

– Мысль неплохая, – сказал Онуфриев. – Но запрячь-то его хитрое дело.

– А хвост у него сильный?

– Мощный!

– Значит, накинуть на хвост петлю и закрепить под водой за сваи. Он их как рванет, аж песок брызнет!

– Он не кран и не лошадь. А вдруг рассердится и все шлюпки и наше судно вдребезги разнесет?

– Он добрый, – сказала Таня.

– Лишь с хвоста пугливый.

– А если незаметно?

Ребята запомнили этот разговор и попытались осуществить свою затею, когда кит должен был уйти в океан. Но сейчас их уже занимал вопрос: чем кормить «Ивана Макарыча»?

Рачков в бухте не хватало киту. Взрывами мы их распугали. Он стал добывать пищу с грунта. Как утка, там рылся. «Вот бедняга, – вздыхали ребята, – много ли он на дне червяков да улиток накопает? Больше грязи проглотит!» Онуфриев им говорил, что однажды на промысле в желудке убитого горбача нашли около ста килограммов песку и мелких камешков.

Таня принесла для кита репу с огорода, но Онуфриев вернул пода­рок: китовые усы не приспособлены для такого лакомства.

И мы делали попытки кормить «Ивана Макарыча». Невод у нас был свой. Онуфриев предупредил, что у кита горлышко узкое, он глотает рыбки не больше сардины.

Набили мы в мелкую сетку с полпуда рыбешки да еще корабельных сухарей туда добавили и подали «Ивану Макарычу». Кит схватил за­куску в пасть и погрузился в воду.