Константин Золотовский - Рыба-одеяло

– Рыбы-пилы! – тревожно сказал Онуфриев.

Они часто собирались у нашего побережья, но никогда их не было здесь так много, как в этот день. Прямо пропасть! Будто нарочно со всех морей сбежались. Надо сказать, что по отдельности эти рыбы трус­ливы, но если собираются в стаи, не боятся нападать даже на таких силачей, как киты.

Однажды они набросились на рыбачьи баркасы, приняв деревянные днища за брюхо китов. Как ударят пилой, так в баркасе пробоина, вода хлынет. Рыбаки решили, что наткнулись на каменную банку, стали изме­рять глубину. Оказалось сорок метров до дна. Что за диво? Одна из хищниц вонзилась в толстое двухдюймовое днище, а вытащить свой нос не может, и застряла. Чуть не пробила заодно и ногу рыбака, да он во­время отскочил. Так в баркасе я доставили ее на берег.

Стая таких вот разбойников и налетела на Маленького Кита. Услы­шав его тревожный зов, «Иван Макарыч» кинулся на помощь. Рыбы-пилы уже прижали к берегу свою жертву: ни назад в море, ни вправо, ни влево. Кругом враги! А впереди берег, на который он, конечно, не мог выйти.

Задыхаясь от слез, Таня умоляла Никитушкина надеть водолазный костюм и помочь попавшему в беду. Но, увы, рыбы-пилы проткнули бы насквозь и водолаза. А стрелять из пушки по ним нельзя: в сутолоке убьешь самого кита.

Обессиленный и обезумевший от боли, Маленький Кит выбросился на отмель. Как раз начался отлив.

В этих местах приливы и отливы на сотню метров случаются. Океан отступил, и на берегу остались раковины, пятилучевые, семи- и десятилучевые звезды; всех размеров крабы и много других мелких жи­вотных копошились на мокром песке.

Спешившего на выручку «Ивана Макарыча» оттянуло обратно в море. Маленький Кит осел на отмели и собственной тяжестью раздавил свое сердце и легкие.

Кровожадные пилы вмиг окружили «Ивана Макарыча». Что твори­лось с ним после этого, не поддается описанию! Он вращался в воде, под­нимая упругие волны. Бурно погружался, вставал над океаном, словно гранитная колонна, и всей тяжестью обрушивался вниз, сокрушая оша­левших от гула хищников. Ревел и бил могучим хвостом, будто тяжелый крейсер из всех своих бортовых, носовых и кормовых орудий. Океан ки­пел, подобно вулкану, завинчиваясь водоворотами вокруг кита. Буря поднялась от быстрых движений его многотонного тела. Он бился, как сказочный русский богатырь с несметными полчищами злобных врагов, и казался воплощением разъяренной морской стихии.

Потрясенные невиданным поединком, мы, не отрываясь, зорко сле­дили за каждым движением кита. Онуфриев среди нас высился камен­ным изваянием. Тускло поблескивал козырек его бессменной фуражки в паутине бесчисленных трещин. В кулаке он крепко сжимал давно по­тухшую трубку.

Наш завхоз, охваченный азартом сражения, бегал вдоль берега и кричал киту:

– Бей их, гадов! Бей!

Переводил дыхание и снова кричал:

– Лупи, голубчик! Крой! Ничего для тебя не пожалею, склад це­ликом отдам, только не сдавайся!

От ударов хвоста «Ивана Макарыча» рыбы-пилы вылетали на сушу. Одна из них расплющилась о дерево. Другая зарылась с размаху в песок и осталась торчать, как стрела. Третья, перелетев через палубу «Меду­зы», шлепнулась недалеко от берега. Оглушенная падением, она пыта­лась скрыться под воду, но мальчики, горя желанием хоть как-то помочь «Ивану Макарычу», пристукнули ее камнем и выволокли на берег. У пи­ратки был низкий беззубый рот и огромный, метра в полтора, нос с два­дцатью шестью острыми плоскими зубцами, по тринадцати с каждой стороны. Все бросились ее посмотреть. Пятнистая коза разбежалась, чтобы боднуть незнакомку, да промахнулась и угодила в воду. Пришлось Женьке поймать ее за рога и вытянуть на сушу.

«Иван Макарыч» мстил за погибшего. Когда потом водолазы пошли на дно бухты, то увидели много искалеченных рыб-пил. Кроме них, на грунте лежала убитая длинная угреобразная мурена с ядовитыми зубами и бледный осьминог с отбитым клювом. Это была работа нашего «добро­душного» кита, который зря и мухи не обидит. Да попадись ему хоть са­мый страшный враг китов – зубатый волк морей – касатка со злоб­ными темно-фиолетовыми глазами, и той бы несдобровать. Так был грозен в своем справедливом гневе наш кроткий «Иван Макарыч».

Весь день он даже не подумал о еде. Снова и снова подплывал к отмели, на которой лежал его сородич. Над мертвым телом с криком вилась густая туча прожорливых чаек.

До сих пор хранят ребята пластинки усов Маленького Кита в школьном музее.

Ни одна хозяйка в этот день не успела приготовить обед. Забыв обо всем, женщины поселка смотрели на жестокий морской бой. А в опустевших домах гоготали гуси и распевали петухи.

К вечеру, когда закат окрасил океан в пурпурно-сиреневый цвет, «Иван Макарыч» покинул родную бухту, чтобы никогда больше не возвратиться. Долго был слышен его трубный рев. Может быть, он плакал по своему товарищу, мы ведь не знаем, как киты плачут.

На одном из шлюзов старой Мариинской системы (теперь здесь новые шлюзы Волго-Балта) делали перемычку, чтобы выкачать из плотин воду, забивали в два ряда шпунтовые сваи, спускали рамы. Дело было зимой. Шпунт забивали прямо со льда. Сперва все шло хорошо, но вдруг сваи не пошли в грунт. Нас, водолазов, вызвали, чтобы спуститься под лед и убрать препятствие.

На стройке одна работа связана с другой, задержка вызывает простой всего строительного участка. Рабочие из-за вынужденной остановки сидели в поставленной недалеко от проруби избушке, грелись у печки, курили. В этой избушке хранилось наше водолазное имущество. Стоял двадцатипятиградусный мороз.

Я приехал на шлюз с мотористом Васей Дьячковым, а водолазы должны были прилететь на самолете, но из-за нелетной погоды задер­живались.

Начальник строительства спросил, не смогу ли я сейчас сходить под лед до прибытия остальных водолазов.

– А кто меня спустит? Моторист?

Это было бы грубым нарушением водолазных правил, в которых сказано, что спускать под воду водолаза может только специалист, имеющий на то свидетельство. Моторист этих прав не имел.

Правда, Вася Дьячков уже лет шесть работал в подводно-техническом отряде, умел снарядить водолаза, знал таблицу переговорных сигналов и дважды сам спускался под воду.

Но мог ли я доверить ему свою жизнь? Ведь идти надо было подо льдом по грунту до места происшествия метров двадцать, начиная от полыньи. К тому же водолазный телефон еще не прибыл, и единствен­ной связью оставался пеньковый сигнальный конец.

Нет, надо ждать самолета!

Начальник строительства без конца повторял, что промедление с осмотром шпунта сорвет план работы и причинит очень большие убыт­ки. А что, если еще двое суток простоит нелетная погода?

Я молча страдал от сознания своего бессилия. Меня ожидали сотни рабочих, от меня сейчас зависело все на стройке. А метеосводка сообщи­ла, что погода не улучшается, и неизвестно, когда прилетят товарищи по работе. С каким же чувством я, фронтовик и бывалый водолаз, буду смо­треть на людей?

Сидеть в избушке мне стало невмочь. Я поднялся и скомандовал Дьячкову:

– Снаряжай в воду!

– Есть! – обрадовался Вася. – Порядочек!

Водолазную рубаху я надел сам, а Вася присоединил к фланцу ру­бахи медную манишку с болтами, обложил ее вокруг планками и за­крепил двенадцатью бронзовыми барашками. На каждом барашке два крылышка. Берет снаряжающий за крылышки и завинчивает барашек. Я внимательно следил за тем, как Вася торцовым ключом ровно и до отказа зажимал их на планках, чтобы в рубаху не проникла вода. А ко­гда затянул плетенками водолазные галоши, я, тяжело ступая, вышел из избушки на синеватый лед.

У проруби Дьячков опоясал меня петлей сигнального пенькового конца и навесил грузы. Я встал на ступеньки трапа, спущенного в воду с толстой кромки льда, а Вася, держа сигнальный конец, в сбитой набе­крень шапке лихо повернулся и скомандовал двум добровольцам, кото­рые стояли наготове у ручек водолазной помпы:

– Воздух!

Рабочие принялись вращать чугунные маховики, а Вася сбегал в избушку, вынес оттуда водолазный шлем со шлангом и приставил к нему ухо, чтобы послушать, поступает ли воздух. Воздух шипел, и он весело крикнул мне:

– Порядочек!

Мои уши под феской уже прихватил мороз. Но вот Вася надел шлем. Подражая заправским водолазам, он с нарочитым спокойствием повернул его на резьбе и закрепил на затылке стопорным винтом. На­конец я услышал сверху шлепок по макушке шлема, каким обычно про­вожают водолаза в воду.

Я погрузился, но сразу же проверил, правильно ли надето снаряже­ние, не проходит ли где вода. Это можно было узнать по пузырькам воз­духа. Их не было, значит, я был снаряжен хорошо. Спокойно спустился на грунт и пошел вдоль шпунтового ряда, опоясанного направляющими рамами, к месту происшествия. Видел только на расстоянии ладони жел­товатую воду перед иллюминатором. Но глаза вскоре привыкли к полу­тьме.