Гавриил Кунгуров - Оранжевое солнце

— Не будь глупенькой. Не быть же тебе всю жизнь одинокой...

— Вы что, уже просватали меня? Знаете то, чего не знаю я?..

Подруги смеялись, выкрикивая:

— Водонапорный цех все видит!

— Водонапорный цех все знает!

Привычный звонок напомнил — пора, и девушки поспешили в цех.

...День выдался для Эрдэнэ и тревожный и радостный. Как же не тревожиться? На исходе три недели, пора возвращаться в воинскую часть. А радость — приехал в Дзун-Баин Сундуй. Эрдэнэ и не спрашивал, почему только на три дня заглянул сюда его друг. Они успели побывать всюду. Дзун-Баин покорил Сундуя. А Гоби: ее шелковисто-синее небо, призрачные дали, скалы, которые солнце с утра и до вечера раскрашивает в лиловые, золотые, шоколадные, серебряно сияющие краски? Это самая красивая красота. Эрдэнэ не переставал любоваться и к этому же клонил друга. Обидно, его старания — выстрелы пыжом мимо цели: такая красота и не зажигала сердце друга, он оставался равнодушным. Можно ли быть равнодушным к прекрасной Гоби? Какое каменное сердце! Вот о руднике, машинах, горячих делах сменщиков водонапорных цехов друг не уставал говорить, так восхищаться, что и узнать Сундуя трудно; подменили молчуна, горячился, выкрикивал:

— Ты, Эрдэнэ, не соврал! Таких машин нигде бы я не увидел. Вначале даже испугался — громады, а как умно устроены: один человек запросто управляет. И я бы смог...

Эрдэнэ осторожно гасил пыл друга:

— Запросто управлять такой машиной не каждому дано. Голову надо иметь, точный глаз, а руки еще точнее...

Сундуй будто и не слышал, тряс руку Эрдэнэ:

— Спасибо тебе! Рад, что побывал в Дзун-Баине. Никогда не забуду!

...Куда торопится время; спешит, спотыкается, вновь спешит, словно его кто-то подгоняет. Завтра день отъезда Эрдэнэ и Сундуя из Дзун-Баина — печальный день...

В Гоби все внезапно. Вчера небо было угрюмое, резкий ветер, игольчатый снег. Сегодня огненная метла начисто вымела небо, высветлила его, зажгла — сверкающая гобийская весна. Она ворвалась, как и все в Гоби, неожиданно и полновластно. Уже шумели и резвились ребятишки на озере, готовился к пуску бассейн, улицы полны людьми в легких цветистых одеждах, вели они себя так, будто бы ни снегов, ни режущих глаза ветров, ни сухих морозов и не было — всегда цвела весна.

Эрдэнэ и Хухэ стояли на холмике, под ногами у них озеро, в его зеркальном блеске отражалась синева небес, и нет такого неба нигде, кроме Дзун-Баина. Оно не только накрыло озеро синькой, оно наполняло бодростью сердца людей. Эрдэнэ и Хухэ верили: в этот миг все грязное и злое отодвинулось, исчезло под сыпучими песками Гоби, и все люди счастливы...

Эрдэнэ держал Хухэ за руку, говорил торопливо:

— Расстаемся, Хухэ, прощаемся... Не сердись, не обижайся, если...

— Не надо... Я тоже, — она отвернулась, притихла, — болтала такое, что, придя домой, спрячу голову в подушку, забьюсь, как сурок в нору. Не будем глупое вспоминать... Смотри, какое над нами небо! Ой! Орлик!..

Синюю высь прочертил гобийский орел, стремительно повернул на север и растаял. Хухэ вздохнула:

— Был — и нет... Так и ты, сейчас здесь, а завтра?..

Эрдэнэ ласково посмотрел:

— Я не орел, мне до неба далеко. Давай шагать по земле? Провожать придешь?..

— Зачем спрашиваешь?

...Автобус уходил в конце дня. Друзья по цеху давно пришли. Энх-Бат, положив руку на плечо Эрдэнэ, внушал ему:

— После службы в армии путь один — к нам на рудник. Честное слово, хорошее говорю. Согласен? Не нажимаю. И ты, Сундуй, тоже к нам! Опять же не нажимаю. Рудник и без вас проживет, а вы без него — нет! Думайте, друзья!

До отхода оставалось полчаса. Хухэ не было. Друзья Эрдэнэ видели, как он тревожился; то входил, то выходил из автобуса, испытующе глядел в сторону улицы, по которой должна прийти Хухэ. Энх-Бат успокаивал:

— Понимаю. Если обещала, придет. Хухэ всегда тверда в своем слове...

Оставались последние, раскаленные ожиданием минуты. Хухэ, разгоряченная, запыхавшаяся, подбежала к Эрдэнэ:

— Чуть не опоздала. Халтарчик заболел. У тебя хорошее место?

— Да, у окна. А что с Халтарчиком?

— Ничего страшного, простыл немного, кашляет...

— Переписываться будем? В армии каждое письмо — праздник...

Хухэ улыбалась:

— Пиши. Всегда отвечу честно, что подскажет сердце. — Она сунула в руки Эрдэнэ узелок. — Тебе на дорожку...

Он взглянул ей в глаза:

— А из Дзун-Баина не убежишь? Помнишь, писала?

— Нет. Никуда не убегу.

Раздался сигнал, все на мгновение смолкло. Крепко пожимая руки, они по-дружески прощались, каждому хотелось, чтобы тепло их рук не угасло, но загудел мотор, упрямый и настойчивый. Автобус тронулся. Хухэ стояла на пригорке, махала рукой. Эрдэнэ, не отрывая взгляда, смотрел на нее. И только сейчас он заметил, что на ней нарядный праздничный халат, в таком он ее никогда не видал.

Синева небес сгустилась, над горизонтом — оранжевое солнце, оно расцветило нарядный халат, и Хухэ стояла в сказочном одеянии. Перед Эрдэнэ другая Хухэ, не та, которую он знал: лицо в розовых пятнышках, влажные, непомерно раскрытые глаза, вздрагивающие губы; узорчатый платочек легко наброшен на голову, ветер вот-вот его сбросит, хотелось сорваться с места, выпрыгнуть из автобуса, придержать платочек.

Автобус уже выехал на окраину Дзун-Баина, а для Эрдэнэ ничего не изменилось. Он закрыл глаза, Хухэ — на пригорке, вновь открыл, Хухэ — на пригорке, только ветер сорвал платочек, растрепал ее волосы.

Спряталось за горизонт оранжевое солнце, фиолетовое небо накрылось плотным покрывалом, почернело; то тут, то там на нем вспыхивали звезды, они висели над головой так низко, что хватай их рукой.

Неповторимое гобийское небо!..

С привычной уверенностью стучал мотор, мягко покачивался автобус; изредка он вздрагивал, тогда вздрагивали и пассажиры, на мгновение открывали глаза, вновь их закрывали. Сундуй давно дремал, а сейчас, свесив голову, уснул.

Эрдэнэ сидел с открытыми глазами, его сердце в такт мотору отстукивало: Хухэ, Хухэ, встретимся, встретимся...

...Прошлым летом Эрдэнэ и его жена Хухэ гостили у Цого и Дулмы. Цого баловал маленького Халтара:

— Иди-ка, мой правнучек, нас ждет Гнедко.

С утра они уезжали верхом в степь, пасли овечек, вечером Цого рассказывал сказки. Любимая у Халтара — про мальчика, который всех умнее на свете.

Цого, пощипывая редкую белесую бородку, наставлял Халтара:

— Держись, малыш, за степь... Тут родится молоко и мясо, тут красиво живут люди...

Халтар тянулся к Цого, хныкал, упрашивая:

— Поедем на Гнедке к Синему озеру. Ты же, дедушка, обещал...

Обещанное — белые птицы, летят, торопятся, чтобы скрыться за высокими горами. Необещанное и ждать не надо — непрошеный гость, распахнет дверцы юрты, начинает хозяйничать.

Вечером у котла сидели и гости и хозяева; жирная баранина, наваристый чай, сладкие молочные пенки не предвещали худого. Утром солнце висело еще над острой шапкой Верблюд-горы, дорогие гости озабоченно стали торопиться к отъезду. Печальная пора...

Не побывал Халтар у Синего озера. Только он и не собирался уезжать, неотступно ходил за дедушкой, уговаривал отдать ему Гнедка, на нем он сам уедет на озеро. Цого попыхивал трубочкой, со вздохом выпускал изо рта облачко дыма, успокаивал малыша:

— Подкормлю Гнедка на сочных травах и тогда подарю его тебе...

Халтар радовался, но строго морщил лоб, и перед ухом деда слышался его голосок:

— Старайся, дедушка, корми Гнедка, чтобы быстрый и крепкий был, ведь до Синего озера очень далеко. Да?..

...Памятное — плывущие облака, они уходят, оставляя то яркий, то бледный след. Дзун-Баин сегодня праздничный — награждение коллектива. Среди празднично одетых сменщиков Эрдэнэ и Сундуй. Вечер для них прощальный: тропинка раздвоилась. Эрдэнэ уезжал. Он мастер бурильных агрегатов ударной разведывательной экспедиции, цель ее — поиски большой воды среди вечных песков, раскаленных скал, сухих бурь... Начальник экспедиции — орденоносец, член правительства Бадма, он же уважаемый «Гобийский верблюд»...

«Правда».

Здравствуйте!

Толстый слой молочных пенок, монгольское национальное кушанье.