Виктор Конецкий - Дополнительный том. Лети, корабль!

Человек, который уходит в море, какова бы ни была его цель — бой или схватка с циклоном, или со льдами, или с тупым береговым начальством, — обязан поддерживать себя мечтой. Приправой для мечты обязательно служит юмор. Флот извечно стоял одной ногой на воде, другой — на юморе.

Поводом для юмора всегда и везде служит любая дурость в окружающей действительности. Этого вокруг навалом.

Включаю ТВ: рябит в глазах от тельняшек. Все виды сухопутных войск носят тельники. Включая министров и начальников разведок разного калибра и класса. Как только министр или верховные разведчики появляются в Чечне, так сразу облачаются в камуфляж с сине-белым треугольником на грудях. Для чего же камуфляж, ежели на грудях лихие и броские треугольники? А! Ясно! Для удобства работы дудаевских снайперов! Вежливость и интеллигентность — главные качества наших высших вояк. Сегодня без тельников только отцы церкви да хозяева «мерседесов» обходятся.

А куда сухопутные начальники морскую пехоту посылают? Научат ребят высаживаться в штормовой накат на вражеский берег, зарываться в мокрый песок, а потом отправляют их штурмовать седой Казбек и другие непокоренные горные вершины. Морской пехоте в заоблачных высях привычнее.

А чего мы в Антарктиде сейчас делаем? Закрываем полярные станции и строим часовни. Дешево и сердито: «Вы! Вороги! Знайте: мы тут, мы возле Южного полюса! Мы и на нем, на полюсе, вместо станции Восток колокольню построим! Как жахнем в колокола, так на Северном полюсе американские атомные подлодки на сто футов в грунт зароются со страху. И никаких тут шуточек!»

Символом зарождающегося христианства была рыба.

Русское православие — очень земная религия. Скиты наших отшельников — в дремучих лесах. На морских берегах Руси очень редко увидишь купол церквушки. А Прибалтика и Европа утыканы кирхами. Но! Команды наших кораблей с петровских времен от матроса до боцмана комплектовались из крестьян. На флот набирали лапотных мужиков из глубинки — волгарей, вологодцев, псковичей-скобарей, хохлов. Связь флота с деревней была органической, пуповинной. Ярчайший пример: Кронштадтское восстание. Бедовое положение в деревне — и матросня бунтует. Не по причине военно-морских тягот или послереволюционного похмелья (сами матросы в Питере оказались ядром революционных сил — земельку-то большевики обещали твердо: «Земля — крестьянам!»).

Так вот, и во времена Беринга, Крузенштерна, Нахимова обезьянами крутились на реях посконные мужики. И как крутились! Русского крестьянина, ничтоже сумняшеся, в лености упрекают всякие идиоты. Я в деревне никогда не жил, но ее знаю: и в мое время на кораблях и судах большинство — земные, сухопутные люди, нестоличный народец.

И парус и железо требуют от экипажа тщательных, аккуратных, монотонных, предусмотрительных забот — иначе всех ждет гибель. Длительные заботы мы способны вынести только в том случае, если привязаны к предмету забот не за страх, а за совесть, и любим его взыскательно.

Черты характера людей моря наглядно отразились в облике портовых городов.

В сложном искусстве архитектуры, где гармония поверяется не только алгеброй, но и геометрией, дух людей моря проявляется отчетливо. От мачт и рей — строгость петербургских проспектов и набережных.

Даже высота потолков имеет истоки в судовой архитектуре. Петр, например, был моряком и привык к низким подволокам кают. На земле ему хотелось или привычно низкого подволока, или очень большой, небесной свободы над головой.

Любое мореплавание — и парусное и нынешнее — древнейшая профессия и древнейшее искусство. Оно умрет еще не скоро, но оно стареет уже давно. Все стареющие профессии и искусства, как уводимые на переплавку пароходы, хранят в себе нечто приподнимающее наш дух над буднями. Но передать это словами — безнадежная затея. Такая же, как попытка спеть лебединую песню морской профессии, не поэтизируя ее старины, хотя старина эта полна ограниченности и жестокости.

Судно — единственное человеческое творение, которое удостаивается чести получить при рождении имя собственное. Кому присваивается имя собственное в этом мире? Только тому, кто имеет собственную историю жизни, то есть существу с судьбой, имеющему характер, отличающемуся ото всего другого сущего.

«И люди и суда живут в непрочной стихии, подчиняются тонким и мощным влияниям и жаждут, чтобы скорее поняли их заслуги, чем узнали ошибки… В сущности, искусство власти над судами может быть более прекрасно, чем искусство власти над людьми. И как все прекрасные искусства, оно должно опираться на принципиальную, постоянную искренность». Это сказал английский писатель Джозеф Конрад.

Каждое судно начинается с имени. У автомобилей, самолетов или ракет имен нет, только номера или клички.

Нет на планете и живых памятников. Бронзовые и каменные монументы мертвы, как бы величественны и прекрасны они ни были. Имена знаменитых людей остаются в названиях континентов и городов, дворцов и бульваров. Но даже самый живой бульвар — это мертвый памятник. Только корабли — живые памятники. И когда ледоколы «Владимир Русанов» и «Афанасий Никитин» сердито лаются в морозном тумане, в лиловой мгле у двадцать первого буя при входе в Керченский пролив, то их имена перестают быть именами мертвецов. Об этом сказано много раз. И все равно опять и опять испытываешь радостное удовлетворение от неожиданного общения с хладнокровным, но азартным и честолюбивым Русановым или лукавым и трепливым Афанасием, хотя от них давным-давно не осталось даже праха.

Смысл жизни судна — движение. Любое движение в пространстве есть беспрерывная смена обстоятельств и свойств среды вокруг. Чем сложнее существо, тем заметнее оно реагирует на притяжение Луны, влажность, холод и жару, плотность космических излучений, напряженность магнитного поля. И чем сложнее существо, тем таинственнее его связь с собственным именем. Имя влияет на человеческий характер и судьбу. И в этом тоже нет мистики.

Несколько слов о сложностях писательства для профессиональных моряков. Великий Данте жил в пору расцвета парусного мореплавания и глубоко чтил высокое искусство парусного маневрирования.

«Он был учеником этого наиболее уклончивого и пластического спорта — идти против ветра, идя по нему» — так написал Мандельштам. И еще заметил, что Данте не любил прямых ответов и прятался за спину или маску Вергилия. Понятие «лавировать» в человеческих отношениях имеет налет несимпатичный. Такой же налет — «сменить галс», когда дело идет о линии человеческого поведения.

Моряки знают, что в этих понятиях, которые являются синонимами, нет ничего плохого.

Думаю, что нелюбовь Данте к прямым ответам, если она была, никак не может являться следствием его увлечения парусом и вообще мореплаванием. Море требует прямых вопросов и прямых ответов. Способность к быстрым решениям — одно из основных качеств хорошего судоводителя. Характерным в большинстве случаев на море является еще то, что результат решения, его следствие бывает наглядным и наступает быстро. Моряки — плохие философы. Если рефлектирующий Гамлет уйдет в океан, он перестанет мучиться проблемой «быть или не быть».

Может, Гамлет будет слишком ждать возвращения к конкретной земле, чтобы заниматься отвлеченными вопросами? Почему морские рассказы так легко превращаются в «травлю» и так легко забываются? Вероятно потому, что в «травле» чересчур много выдумки, то есть лжи. А откуда она? Ведь основная штурманская, судоводительская заповедь: «Пиши, что наблюдаешь!». И эта заповедь въедается в морское нутро — никогда не писать в журнал того, чего не наблюдаешь; всегда писать даже то, что кажется невероятным, если это невероятное наблюдается. Случаи заведомой «липы» не рассматриваются.

Писание, как и судовождение, тоже серия решений, но процесс медлительный, результат его всегда остается за горизонтом, и о быстрой проверке правильности посылок не может быть и речи, как показывает мне собственный опыт. Необходимость для писательской и морской профессии прямо противоположных черт характера является, может быть, причиной того, что пишут моряки чертовски много, но значительных писателей из этой среды вышло мало.

…Устал. Старость. Заканчиваю вечными строфами. Автора обязаны знать сами. Пусть вы родились хоть в Усть-Каменогорске.

Когда донимают ноги, он ложится на тахту и прикрывает их пледом. Над тахтой — во всю стену — карта Мирового океана. Исходив его вдоль и поперек, человек устал и прикорнул под белым абрисом Антарктиды, где тоже не раз бывал.