Алексей Бондин - Лога

— Ну, законы… Знам мы все законы… Народ теперь сам законы устанавливает, бают люди-то!

— Кто?

— Ну, не слыхал, поди?..

Не глядя на Скоробогатова, Суриков зашагал по влажной дороге, сердито тыча батогом в землю.

На Акимовских логах народу было много. Тут и там бродили оседланные лошади, обнюхивая голую землю У избушки, где когда-то жил Архипов, весело пылал костер, окруженный кольцом людей. Скоробогатов подъехал и дружелюбно крикнул:

— Мир на стану-у!

— Милости просим, Макар Яковлич! Иди, погрейся!

На пеньке сидел Михайло Малышенко. Черная борода густо обложила его подбородок, большие глаза освещали исхудалое лицо.

«Здорово вымотала его тюрьма-то», — подумал Скоробогатов.

Малышенко улыбнулся Макару и, глядя на ярко пылающий костер, тихо промолвил:

— Ну вот, тем лучше, что приехал.

У костра стоял Гурьян. Он только взметнул глаза на Скоробогатова и снова их опустил в землю, что-то обдумывая. При виде Скоробогатова по его лицу пробежала тень.

Тут же был и Суханов.

Скоробогатов не знал, с чего начать разговор. Сердце его усиленно колотилось.

— Ну, как дела, Михайла, когда приехал?

— Недавно…

— Выпустили?

— Выпустили, только не всех… Ты что, Макар Яковлич? Насчет ложков пригнал сюда?

— Да, насчет логов.

— Ну, как делаться-то будем?

Окружившие костер люди насторожились.

— А, по-моему, так и делаться нечего… Лога мои… Я их взял в аренду.

— У кого? — вызывающе крикнул Гурьян.

— У кого бы ни взял, на то документ имею.

— Теперь вашими документами только подтереться, — сказал Гурьян.

По лицу Скоробогатова разлилась краска.

— Погоди, Гурьян, — спокойно сказал Малышенко, — Ругаться мы не будем, а сделаем все так — честь по чести. — Он подумал и сказал: — Работать будем на логах-то Макар Яковлич! — И он спокойно посмотрел в его глаза.

— А право-то вы имеете на них?..

— По прежним законам не имеем, а по новым — так мы имеем… Да, имеем! — решительно сказал он, тряхнув головой.

— А, по-моему, так и говорить с ним не следует, — бросив злобный взгляд на Скоробогатова, сказал Гурьян и отошел бормоча: — Так бы я ему башку и размозжил.

— Так это как же?.. Выходит, теперь кто кого смог, тот того и с ног? — спросил Скоробогатов.

— Зачем?.. С ног сшибать не будем, — ответил так же спокойно Малышенко.

— Да так выходит. Понадобились лога — давай. А там и Безыменка понадобится.

— И возьмем! — крикнул Гурьян. — И Безыменку возьмем!

— Ну, это, пожалуй, не по плечу берешь, Гурьян, — сказал Макар.

— А вот возьмем!

— Нет, не возьмешь…

— Возьмем!

— Права на то не имеешь!..

— Прав не будет — добудем, катись отсюда, живоглот!

Гурьян приближался к Скоробогатову, втянув голову в плечи.

— Довольно попользовался, Макар Яковлич! — крикнул Суханов, — Теперь наше право.

— Народная земля-то, — подхватили из толпы.

Всех больше кричал Гурьян.

— Я пробу делал… Жилку отыскал, а он за взятку это место отхватил… Я хищником оказался.

— Хищники? Не мы хищники, а они. Мы честно робим… Мы старатели, все богатимые места отыскиваем, а потом нас по шапке, — поддержал кто-то из толпы.

— Нечего канителиться, за работу надо приниматься. Давай, Михайла, орудуй!

Малышенко, улыбаясь, молча стоял у костра. Скоробогатов, стиснув зубы, сел на лошадь. На Безыменку он не заехал, а прямой дорогой поскакал в Подгорное. По дороге он встретил отца. В нагруженной приисковым скарбом телеге, тот ехал горной дорожкой.

— Ты куда? — спросил Макар.

— Туда, на Акимовские!

— Воротись.

— Это пошто?..

Макар безнадежно махнул рукой.

— Народу туда насыпало много. Без всяких заявок начинают работать.

— Чтой-то? — испуганно крикнул Яков, и, хлестнув лошадь, погнал, не слушая сына.

Макар чувствовал, что почва под ним колеблется, и он стремительно катится по наклонной плоскости. Многие рабочие из забоя разбрелись. На Акимовских логах работали артелями и в одиночку, перебуторивали землю и даже подошли вплоть к логам на Безыменке. А Яков, потеребливая бороду, с каким-то затаенным торжеством говорил сыну:

— Обанкротишься!

С сыном он был теперь неласков, говорил презрительно, насмешливо.

— Детки блудят — родителев своих губят. Из-за твоих затей и я у народа не в почете. Как пес бездомный.

— С чего ты это взял?

— А с того же! С Акимовских-то меня шугнули из-за кого? Из-за тебя! Мироедом зовут. А какой я мироед? Ты там с ними заводил всякие художества, а я виноват. Ты блудил, а я окачивайся. Нет брат, так не пойдет. Выходит, что отец сыну сосед, если по разным дорогам пошли.

Макар зашел однажды в горное управление. Как всегда, он смело прошел в кабинет управляющего… и в недоумении остановился на пороге. На месте Ерофеева сидел новый управляющий — совсем еще молодой, чистенький человек. Скоробогатов потоптался и хотел уж было выйти, но окрик «зайдите!» его остановил. Скоробогатов сел в знакомое кресло, которое стояло здесь еще при Маевском.

— Да.

— Вы ко мне? — спросил управляющий.

— Да.

— Я вас слушаю.

Скоробогатов недоверчиво посмотрел на незнакомца: «То ли не управляющий — щенок белогубый!» Но все же рассказал ему, что взяли лога и грозят взять Безыменку. Управляющий слушал и шлифовал розовые ногти.

— Мне вас очень жаль… Это очень печальная история, но сделать я не могу ничего, — он пожал плечами. — Придется потерпеть, пока не уляжется эта канитель.

— Куда мне надо обратиться?

Управляющий пожал плечами.

Скоробогатов сердито сорвался с места и вышел, хлопнув дверью.

По дороге он догнал рабочих, которые шли и мирно беседовали:

— Николая спихнули, а теперь очередь доходит до буржуев, — говорил молодой смуглый рабочий своему спутнику, — закопченному каталю, в длинном фартуке и в прядениках[7].

— Вот я это же думаю, — отвечал каталь, — обидно как-то: крестьянам земля, а нам опять нет ничего. Раз у помещиков землю отобрали для крестьян, — нам давай заводы.

— Так и будет. Возьмут у них все фабрики, заводы, все, все… Все капиталы должны быть народными.

— А и верно… Отобрать бы все деньги у них да и разделить поровну. Я читал однова, только не помню, — рассказывал каталь, — сколько доходов получается — много. Вот бы отобрать да и разделить бы. Эх, и отхлопал бы я себе домик. Вот такую штуку еще никто не сможет придумать.

Скоробогатов шел позади и думал:

«Подставляй карманы!». Он ускорил шаги и, грубо толкнув того и другого, прошел в середине. Рабочие удивленно расступились.

— Тебе чего, нет дороги-то? — спросил его молодой.

Макар злобно глянул ему в лицо и поспешно пошел прочь.

Возвратившись домой в полночь, Макар открыл тяжелый шкаф и вынул замшевые мешки с платиной. Потом он вышел через задние ворота в огород. В окне подсарайной избы светился огонь. Он тихонько заглянул в окно. Каллистрат, склонившись над книгой, читал вслух. Слов разобрать было нельзя. Соседние дома, окутанные тьмой вырисовывались угластыми черными глыбами. Сладко пахло цветущей черемухой. Скоробогатов бесшумно пробрался за угол сарая и вынув платину, разбросал ее горстями на землю.

— Никуда не денется! — подумал он, — придет время, сниму верхний пласт, смою, — и все.

Он облегченно вздохнул и зашел к Каллистрату.

Тот изумился: Скоробогатов ни разу не заходил к нему в кучерскую.

— Ты чего это не спишь, полуночничаешь? — спросил Макар.

— А вот зачитался, книжка попала интересная.

— Про что?

— Да про жизнь. Раньше эти книжки-то запрещали нам читать, а теперь читаем, хоть бы хны!

Макар заглянул в книжку и прочел:

— Кравчинский «Энтузиасты».

Каллистрат, как бы оправдываясь, проговорил:

— В книжке-то все понятно, а заглавие непонятное, что это за энтузиасты. А в книжке все обыкновенно, правильно написано.

— Кто это тебе книжку дал?

— Ефимша Сизов.

— Сизов? — переспросил Скоробогатов, прищурив глаза.

— Он! Ефим.

— Зря читаешь эту дрянь, — хмуро сказал Макар, — ложись-ка, спи! Завтра рано на рудник поедем, — дорогой спать будешь.

— Не буду. Успею… Храпом высплюсь.

Спустя некоторое время Скоробогатов эту книжку увидел в руках Гриши. Выхватив ее, он грозно сказал сыну:

— Ты еще туда же лезешь?..

Потом строго сказал Каллистрату:

— Я чтобы этого не видел! Чтобы ты книжки моему Григорию не давал!

— А что такое?

— Ничего. А чтобы этого больше не было! Понял?

Между Каллистратом и Гришей уже давно завязалась теплая дружба. Каллистрат мастерил мальчику лучки, самострелы, а Гриша таскал в кучерскую белый хлеб, пироги. Сидя в маленькой избе, они пили чай и беседовали.