Владимир Успенский - Неизвестные солдаты, кн.1, 2

Светлые волосы ее были заплетены в короткие косички с красными лентами на концах. Она с любопытством и в то же время с некоторой робостью смотрела на гудевший вокруг телеги людской водоворот.

Старый бельмастый мерин, равнодушно жевавший траву, повернул голову, ткнулся большими, отвисшими губами в ногу девушки.

– Ну, не балуй, – отвела она рукой его морду.

Заметив парней возле воза, спросила:

– Вам редиски?

– Покажи.

Виктор взял пучок, понюхал, провел ладонью по колючим листам. Сказал солидно:

– Хороша на закуску.

– Берете?

– Мы не пьющие. Скажите лучше, как зовут вас?

– Зачем? – удивленно взметнулись белесые ресницы

девушки.

– Я прошу, – серьезно произнес Виктор. – Понимаете, я очень хочу знать ваше имя.

Игорь чуть не присвистнул от удивления. Виктор Дьяконский, единственный парень из класса, никогда не друживший с девчонками, доказывавший на исторических примерах, что только те полководцы, которые не увлекались амурными делами, добились истинно великих побед, – этот Виктор изменился сейчас на глазах. Даже голос его звучал без обычной резкости.

Прижимая к себе ящик с крольчихой, Игорь подвинулся ближе.

– Василиса, – услышал он тихий голос.

К возу подошли покупатели, начали прицениваться, перебирать редиску. Дьяконского оттерли в сторону.

– Пошли? – толкнул локтем Игорь.

– Куда? – недоумевающе спросил тот, продолжая смотреть на девушку.

– Забыл, что ли? На паперть нам нужно.

– Да, да, конечно, на паперть, – бормотал Виктор и вдруг продекламировал:

– Пучок редиски он просил, и взор являл живую муку, – добавил насмешливо Игорь. – Эка, парень, как швыряет тебя нынче.

– А ты не находишь, что она какая-то очень своеобразная?

– Представь себе, не нахожу. В каждой деревне есть Василиса такая.

– Не знаю, не видел. Если бы я был художником, обязательно написал бы ее. Очень простое лицо и в то же время необычайно одухотворенное…

– Выдумываешь ты, – махнул рукой Игорь.

– А Сашки-то все нету, – спохватился Дьяконский.

Фокин находился в это время в продуктовом ряду, отведал уже три сорта меда.

«Попробую теперь у той бабы-яги», – решил он.

Бабка в серой шали, с горбатым носом на темном цыганистом лице, сидела за прилавком, устало смежив глаза, дремала на солнцепеке.

– Продаешь, бабуся?

– Покупай, касатик, покупай, – проснулась старуха. – Хороший медок, липовый.

Она достала деревянную ложку, вытерла подолом исподней юбки.

– Надо бы полотенце иметь, – упрекнул Сашка.

– Тряпка есть, да запылилась. А исподняя чистая, ты не боись, касатик.

Фокин не спеша зачерпнул, понюхал с видом знатока. Облизав ложку, покачал головой.

– Горчит, бабуся. Дай-ка мне вон из той махотки.

Старуха развязала другой горшок. Сашка попробовал из него. Съел три ложки, полез было еще, но бабка остановила сердито:

– Хватит. Берешь, что ли?

– Не… Медок не того, – Фокин с трудом ворочал липким языком. – Дух не тот… Другого-то нет попробовать?

– Ах ты анчихрист, – взъярилась старуха. – Дух ему не такой! – закричала она. – Четыре ложки сожрал, окаянный! Чтоб тебя разорвало, чтоб тебе брюхо вспучило!

– Тихо, бабушка, тихо… Он от бога, мед-то, а ты всякие слова произносишь, – пятясь, урезонивал Сашка. – Грех ведь тебе, одной ногой в гробу стоишь, а ругаешься, как в кабаке!

– Пеночник, иродово семя!

Бабка трясла сухими кулаками, на крючковатом носу дрожала светлая капля.

– Смотри, сопля в мед упадет! – не выдержал Сашка.

– Держи его! Ворюга! Грабитель!

Дело принимало нешуточный оборот. Фокин поспешил укрыться за чужими спинами. Вокруг бабки росла толпа.

Сашка, посмеиваясь, отошел подальше. На паперти увидел Игоря, сидевшего возле ящика с кроликом.

– А Витька где?

– Ну вас к черту обоих, – обозлился Булгаков. – Я что, нанялся этот зверинец стеречь? Торчу тут один, как дурак.

Сашка занялся, наконец, делом. На все лады расхваливал свою крольчиху, кричал, что она пять раз в год приносит по десять крольчат. Но агитация не имела успеха. Покупателей нашлось много, а вот меняться никто не хотел.

Продав крольчиху вместе с ящиком, двинулись на поиски Виктора. Игорь сразу направился к возу с редиской. И не ошибся. Дьяконский стоял возле девушки, говорил что-то, похлопывая рукой по спине лошади. Василиса смеялась и отрицательно качала головой.

– Эге-ге! – Фокин сдвинул на затылок кепку. – Стена! Кремень! Суворов баб не любил, поэтому сражения выигрывал. Чьи это слова?

– Витькины.

– Ну вот, – крутнул головой Сашка. – Можешь записать: полководец Дьяконский погиб в конце июня тысяча девятьсот сорокового года, не одержав ни одной победы.

– Одну-то, пожалуй, одержит.

Они уселись неподалеку от телеги, прислонились к коновязи. Теперь им видны были только ноги Виктора и Василисы. Дьяконский стоял спокойно, его матерчатые тапочки будто приклеились к земле. Складки серых брюк почти касались широкого подола с синими васильками. Зато ноги девушки все время двигались. Она то притопывала пяткой, то делала маленький шажок.

– Идиллия! – буркнул Игорь.

– Чудак Витька, – ответил Фокин. – Вот так всю жизнь чудит. Мало ему девчат в городе? Сонька Соломонова глаза на него пучит, чуть не вывалятся… На роялях играет. Красивая, и вообще…

– Одностороннее тяготение, Саша. Этого, брат, недостаточно. Тут взаимное влечение должно быть.

– Это конечно, – согласился Фокин. – Без влечения в таком деле ни хрена не получится. По себе знаю…

Базар расходился, народу стало меньше. Мужики запрягали лошадей.

Дьяконский попрощался, наконец, с девушкой, зашагал к церкви. Игорь и Сашка нагнали его в конце площади.

– Вы тут еще? – удивился он. – Где же вы были?

– Так гуляли, – неопределенно протянул Фокин. – Ходили и рассуждали о кроликах да о васильках.

– Вот навязались пинкертоны на мою голову! – усмехнулся Виктор. – Ну, а теперь куда двинем?

– Теперь купаться. Ровнять грешное тело с невинной душой.

В киоске на углу улицы Дьяконский купил газету. Быстро просмотрел четвертую страницу, бегом догнал ребят.

– Свежая? – спросил Игорь. – Какие новости?

– Немецкие танки вышли к линии Мажино.

– Погоди, как это вышли? Ведь Мажино на франко-германской границе, а немцы уже Париж взяли.

– С запада вышли, понимаешь, с той стороны. Они и не штурмовали в лоб эту линию. Ты понимаешь, как они начали наступление? – Виктор сел на своего любимого конька. О военных делах он мог говорить без устали. – Ведь они нанесли удар севернее, где их не ждали. Генерал Гудериан собрал огромный танковый кулак, прорвался через Бельгию до самого моря и повернул на юг.

– Значит, Франции конец?

– Хватит вам, ребята – вмешался Фокин. – Надоело. И по радио и в газетах одно и то же: Германия – война, война – Германия!

– Синонимы, Саша, – засмеялся Дьяконский.

– Чихал я на эти синонимы. Ты скажи лучше, фамилию-то ее знаешь?

– Гм… Светлова ее фамилия.

– Правильно. А отец ее в стояловском колхозе пасечник.

– Слушайте, черти, откуда вам все известно?

– Глаза даны человеку для того, чтобы видеть, уши – для того, чтобы слышать, – торжественно сообщил Игорь.

– Эх, жизнь! – весело выкрикнул Сашка, семенивший последним. – Люблю лето. Купайся, с девчонками в лес ходи. А теперь скоро грибы начнутся. Отпуск возьму…

Дьяконский промолчал, думая о своем. Вычитанная в газете фамилия Гудериана ничего не значила для ребят. Для них это был пустой звук. А Виктору она напоминала многое. Впервые он услышал о Гудериане лет пять назад. В то время отец Виктора, комдив Дьяконский, был еще жив и преподавал в военной академии. Как-то вечером он готовился дома к тактической игре. На полу кабинета была расстелена большая карта, и он, сняв сапоги, ползал по ней, вооруженный блокнотом, цветными карандашами и циркулем.

Для отца это было любимым делом, а для Виктора в ту пору – любимым развлечением. Отец рассуждал вслух, и, когда он говорил, карта будто оживала, Виктор различал на ней проселки и асфальтированные дороги, лесистые высоты и обрывистые берега; синие стрелки превращались в дзоты и пулеметные гнезда, кружочки – в артиллерийские позиции, линии точек – в минные поля.

В тот раз отец разбирал тему: прорыв заранее подготовленной обороны противника на границе Восточной Пруссии в районе Гумбиннена.

Виктор ползал по карте вслед за отцом, подавая ему цветные карандаши и записывая в блокнот цифры. Отец рассчитал, какую артиллерийскую подготовку требуется произвести, чтобы подавить огневые точки. Потом он спросил, на сколько сможет за день продвинуться пехота с танками, войдя в прорыв. Такие вопросы задавались обычно полушутя, но комдив Дьяконский сердился на сына, если тот отвечал наобум, не подумав.