Александр Рекемчук - Молодо-зелено

— Медведя?

— Ведмедя.

— Нет. Такого я не знаю. Не слыхал-даже, — сказал водитель.

— Быть не может! — не поверил Николай. — Ведмедь, Лешка… Он в строительном тресте работает. Его тут все знают.

— Нет, я такого не знаю. Даже не слыхал… — виновато признался водитель.

И Николай Бабушкин вдруг осознал со всей ясностью, что за время, пока он жил в тайге, у Порогов, за этот годичный срок в Джегоре, наверное, произошли очень большие перемены. Должно быть, за это время он стал действительно крупным и многонаселенным городом. Потому что год назад в Джегоре все без исключения знали Лешку Ведмедя и он знал всех без исключения. Но вот минул год, и уже находится человек, житель Джегора, вот этот самый водитель самосвала, который, оказывается, не знает Лешку Ведмедя и даже про него слыхом не слыхал. Хотя и живут в одном городе. Чудеса!..

— Твой дружок, значит? — переспросил водитель.

— Да, — подтвердил Коля Бабушкин.

И тотчас заметил, как лицо водителя опять вдруг сделалось злым и нервным и руки, сжимавшие баранку, побелели в суставах.

— А у тебя что… неприятность какая? — осторожно и сочувственно осведомился Николай.

Водитель помедлил с ответом. Потом искоса, испытующе глянул в лицо Николаю: мол, надежный ты человек? Стоящий парень? Я ведь, дескать, совсем не знаю, что ты за человек. Вижу — торчат в снегу лыжи, стоит посреди дороги человек, голосует. Ну, посадил. А кого посадил — не знаю. Мне, мол, в точности не известно, хороший ли ты человек?

Водитель сжимал баранку, неотступно следя за красными огоньками идущей впереди машины.

Но, как видно, он уже больше не мог сдерживать в себе это. Очевидно, оно целый день его мучило, и ему уже было невтерпеж держать его при себе. Ему было просто необходимо с кем-то поделиться, излить свою душу, найти сочувствие.

— Понимаешь, какое дело… — начал водитель. — У меня тоже есть дружок. Геннадий… ну, фамилию не обязательно. С одного гаража. Он на этой же машине работает. Только я в первую смену, а он во вторую… И в одной квартире мы живем. Смежные комнаты — у меня комната и у него комната. Только я с женой живу, с Нюркой, а у него жены нету, холостой он…

Водитель смотрел в ветровое стекло, неотступно следил за красными огоньками идущей впереди машины. Лоб его — со стороны было видно — от напряжения сморщился, и брови сжались напряженно, но это было уже другое напряжение: не потому, что впереди шла машина.

— Ну?

— Так вот, понимаешь… Сдается мне, что у них с Нюркой дела. Что он за ней ухаживает, когда меня дома нет. Мы ведь в одной квартире живем…

— А какие доказательства? — рассудительно заметил Николай.

Лоб водителя еще сильнее напрягся, и брови его сошлись еще туже. Он недоверчиво покосился на Николая: мол, кто тебя знает, надежный ли ты человек, стоит ли тебе о таком рассказывать. Но, видно, ему уже было невтерпеж все это держать при себе.

— Доказательств, понимаешь, у меня особенных нету. Нету никаких доказательств… Я тут больше теоретически подхожу. Она у меня, Нюрка, на мордочку ничего себе. Сорокового года. А он с тридцать пятого… Живем в одной квартире. Я в первую смену работаю, а он во вторую…

Тут у него, у, водителя, лицо стало совсем кислым, будто его обидели ни за что ни про что, и ему от этого очень муторно на душе.

— А сегодня ночью… — с усилием продолжил он. — Сплю я сегодня ночью… и приснилось мне, понимаешь, что я их накрыл. Что я их застал с Нюркой. Я даже проснулся от этого…

— Ну?

— Ну, смотрю — Нюрка рядом, спит. Я и в ту дверь заглянул — тоже спит. А я их вроде бы только что накрыл. Застал их…

— Мало ли что может присниться, — рассудительно заметил Николай.

— Оно-то верно… А все равно — паршивое дело. — Водитель открыл дверцу и цыкнул в снег сквозь зубы.

— Да, конечно, — согласился Николай. — А этот Геннадий — он что из себя представляет? В смысле морального облика?

— В смысле морального облика он ничего, спокойный, — подумав немного, ответил водитель. — Член партии.

Машина уже неслась по окраинной улице города, и уже наверху повисли цепочкой фонари, а справа и слева замельтешили частые квадраты окон, показались одноэтажные и двухэтажные дома. То есть, одноэтажных домов здесь не было: здесь, на этой окраинной улице, строили только двухэтажные и трехэтажные. Но сейчас, после декабрьских снегопадов, предшествовавших, январской стуже, первые этажи зданий оказались ниже снегового настила, и поэтому все дома укоротились на один этаж.

На улице было светло и людно, несмотря на мороз: как раз в это время кончилась работа в учреждениях и все расходились по домам.

— Я думаю, — рассудительно сказал Николай Бабушкин, — что волноваться тебе не из-за чего и расстраиваться тоже. Мало ли что может присниться. Это все ерунда… Тем более что дружок твой в смысле морального облика — положительный человек.

— Факт, — согласился водитель, и напряженное его лицо несколько смягчилось, посветлело. — Мне бы вот только на всякий случай квартиру сменить. Чтобы с отдельным входом. А то смежные комнаты — это просто беда. Это уж беды не миновать, когда смежные комнаты… Я, понимаешь, уже заявление подал насчет отдельной квартиры. Но боюсь, откажут: с квартирами у нас покамест туго. Не хватает в Джегоре квартир…

— Мало строят?

— Строят много. Но еще мало. Кирпича не хватает…

— Кирпича? — обеспокоился Николай.

— Да. Возим, возим, а все не хватает… Тебя где ссаживать?

Николай выглянул в окошко.

— У магазина. Мне нужно в магазин зайти.

— Ясно, — усмехнулся водитель.

— Нет, не за этим… — возразил Николай. — Я не за этим, за другим.

Но водитель снова усмехнулся — не поверил.

Машина свернула к магазину. Освещенные витрины были сплошь одеты коростой инея и льда, но и сквозь них можно было разглядеть, что в магазине полно народу.

— Ну, спасибо, — сказал Николай, открывая дверцу машины.

Перегнувшись через борт, достал из кузова свои лыжи-голицы, соскочил на землю.

— Будь здоров, — сказал водитель, уже на свету, а не в темноте кабины разглядывая лицо своего попутчика. Запомнить хотел, что ли. — Будь здоров…

— Постараюсь, — ответил Николай Бабушкин.

Он не соврал, сказав водителю, что в магазин ему нужно не за этим — не за водкой. Он ему правду сказал.

Всего-то Николай и купил в магазине — кулек шоколадных конфет «Ромашка».

Он еще по дороге сообразил, что теперь у Вед-медей, наверное, есть ребеночек. Николай Бабушкин не был в Джегоре целый год (без шестнадцати дней). Как раз накануне его отъезда из Джегора Лешка Ведмедь женился на Верочке. Стало быть, они уже целый год женаты — Лешка и Верочка. И у них за это время мог появиться ребеночек. Не иначе — уже появился. У таких молодых, как Лешка с Верочкой, они быстро появляются.

И Коля Бабушкин сообразил, что ребеночку нужно купить гостинец. Каких-нибудь конфет или печенья. Даже неудобно явиться в дом, где имеются дети, не захватив с собой никакого гостинца.

Поэтому Николай зашел в магазин и купил полкило «Ромашки». Он при этом подумал, что если даже у Ведмедей — у Лешки и Верочки — еще нету детей, то конфеты все равно не пропадут. Они им все равно пригодятся. С ними, например, можно чай пить.

Шагая к дому Ведмедей — а от магазина до этого дома рукой подать, — Николай все-таки остановился разок: погреться у знакомой ему водоразборной колонки. Это была такая водоразборная колонка, что возле нее зимой можно греться.

Тут, на окраинной улице Джегора, еще не в каждом доме имеется водопровод. И люди, которые живут на окраинной улице, берут воду из общих колонок. Ну, летом, когда на улице тепло, никаких особых затруднений это не представляет: разве что придется разогнать смуглых, как чертенята, мальчишек, плещущихся под краном, — до реки им, видите ли, добежать недосуг…

А вот зимой… В сорок градусов ниже нуля колонку облепит льдом, округлые наледи взгромоздятся под самый рычаг, ледяная пробка закупорит кран — и на кране повиснет сосулька. Воды нет. Хочешь пить — соси сосульку.

Но северяне — хитроумный народ.

К водоразборной колонке подвели газовую трубу. Изогнули трубу коленцем, приплюснули срез. Сверху колонку накрыли чугунным колпаком — только рычаг и кран торчат наружу. Чиркнули спичкой — вырвался синий пламень. Й вот упала, раскололась со звоном сосулька, потекли осклизлые наледи, засипело, запело в трубе. Кап, кап, кап…

Вокруг — сорок градусов ниже нуля, морозный туман. Мгла. Потрескивают и корежатся деревья. Птицы замерзают на лету, как пишется в учебниках географии. А у водоразборной колонки — оттепель и сырость. Хлещет в ведра вода. Напряженно гудит газовая труба, синий пламень пышет из нее, озаряя изнутри чугунные стенки колпака.