Григорий Кобяков - Кони пьют из Керулена

На нашем литературном портале можно бесплатно читать книгу Григорий Кобяков - Кони пьют из Керулена, Григорий Кобяков . Жанр: Советская классическая проза. Онлайн библиотека дает возможность прочитать весь текст и даже без регистрации и СМС подтверждения на нашем литературном портале fplib.ru.
Григорий Кобяков - Кони пьют из Керулена
Название: Кони пьют из Керулена
Издательство: -
ISBN: нет данных
Год: -
Дата добавления: 20 декабрь 2018
Количество просмотров: 182
Читать онлайн

Помощь проекту

Кони пьют из Керулена читать книгу онлайн

Кони пьют из Керулена - читать бесплатно онлайн , автор Григорий Кобяков

— Ну вот и все, — сказал я и почувствовал, как в груда кто-то заныло. — Три недели прошли, как три дня.

Алтан-Цэцэг ничего не ответила, лишь сдержанно вздохнула.

— Благодаря вам…

— Не надо об этом, — мягко прервала она. — Ни о чем не надо.

У рта ее обозначились складочка. В тревожном, зыбком а звенящем лунном свете она вдруг показалась мне усталой, одинокой и слабой. Многие-многие годы прожила она в борении с самой собой. Годы эта уносили ее молодость, и силу, и красоту. И давно уже не танцуют ямочка на ее щеках, когда она улыбается. Время, время… Безостановочное, неудержимое, как речная вода.

Я привлек Алтан-Цэцэг к себе. Крепкими маленькими руками она обхватила мою шею. запрокинула голову и поцеловала, как целуют братьев. На щеке я почувствовал ее горячую слезу. Повернулась и быстро пошла. Было слышно, как шуршит сухая земля под ее ногами.

Уже издалека донесся ее сдавленный, похожий на стон, возглас:

— Баярла-а! Спасибо.


Откуда-то из степной дали накатывался ровный гул тракторных моторов.

Спать не хотелось. Я побрел но поселку, спустился в низину к плодовому саду. Воздух здесь был терпким и пьянящим от яблоневого настоя.

В первый день после заезда мы с Алтан-Цэцэг и Хандаху долго бродила до саду. Мои друзья были готовы рассказывать «биографию» чуть ли не каждого дерево с «пеленок» — саженцы ведь возят в «пеленках». А их сюда приводили с Орхона, из Атамановского плодопитомника, что под Читой, с Алтая и с родины Максима — из Минусинска. Новое местожительство понравилось саженцам, они стали деревьями, заняв несколько десятков гектаров. Сейчас упругие ветви, деревьев ряснились плодами, которые тяжелели, наливаясь сладкими соками земли. На самом краю сада первой в ряду стояла яблоня Алган-Цэцэг. От своих младших сестер она отличалась ростом а пышностью кроны.

Миновав сад, я вышел на высокий берег Халхин-Гола. Река была тихой и ласковой. В черной воде шевелились далекие и печальные звезды. Наискось, от берега к берегу, перебежала реку зыбкая лунная дорога. Луна, казалось, плескалась в реке. Над рекой стелился легкий туман.

По моему лицу скользнул ласковый ветер и, помчавшись дальше, весело зашелестел в прибрежных кустах тальника а ильма, полюбезничал с рекой, у которой от удовольствия по спине пробежала дрожь. Ветер, как добрый и славный друг, вместе с запахами полевых цветов я земли принес и прощальный привет, который мне посылали степные просторы.

Во мне вдруг возникла незабытая мелодия далекой юности. И пришли слова, которые мы, будучи солдатами, повторяли с надеждой и верой:

Ой ты, песня, песенка девичья.
Ты лети за ясным солнцем вслед,
И бойцу на дальнем пограничье
От Катюши передай привет.
Пусть он вспомнит девушку простую,
Пусть услышит, как она поет.
Пусть он землю бережет родную,
А любовь Катюша сбережет.

Как давно это было… И как недавно…


На краю взлетной площадки стоит серебристый лайнер. К нему подкатали трап и грузят мешки и ящики.

Скоро объявят поездку. Время еще есть. Я не спеша прохаживаюсь и невольно прислушиваюсь к разговорам.

Пассажиров немного. Недалеко от меня на чемодане сидит молодой парень, загорелый до черноты, широкоскулый, похожий на медного бурхана. Около парня пожилой человек, видимо, дед. На груди у деда значок — красный эмалевый флажок с надписью: «Партизан 1921 г». Напутствуя внука, старый партизан говорит:

— Не забывай, что новый город едешь строить как посланец объединения «Дружба».

— Не забуду, — вяло отвечает парень, только зачем повторять одно и то же десять раз?

— И десять раз надо уметь слушать, когда доброе советуют, — без обиду говорит партизан. — Держись там хороших людей, а плохих — сторонись.

— Как их разберешь: хорошие они или плохие — возражает парень, — на лбу у них не написано.

— Хороших людей, как юрты в степи, издалека видно.

Ко мне подходит парторг Жамбал. Он высокий и прямой. Годы не согнули Жамбала, лишь густо посеребрили его голову да изрезали лицо глубокими морщинами. Здороваемся за руку. Парторг сегодня немного под хмельком по случаю проводов старого друга, приезжавшего к нему погостить. Но держится без суеты, по-прежнему степенны и неторопливы его движения.

— Гость из Советского Союза, друг нашей Алтан, — представляет меня Жамбал окружающим, и я оказываюсь под десятками любопытных глаз. Чувствую себя неловко.

Ко мне тянутся дружеские руки. Парторг Жамбал прокашливается и торжественно говорит:

— Мы, монголы, считаем, что у нас есть два солнца. Одно — то самое, которое восходит с востока и светит всем людям земли, а другое — то, что светит нам, монголам, с севера. Солнце это — Советский Союз, страна Ленина.

Жамбал смотрит на своих соотечественников, как бы спрашивая их, правильно ли он сказал, так ли выразил мысль.

— Да, так! — подтверждают улыбки и взгляды, в которых я читаю: «Каждый из нас мог бы сказать доброе слово о дружбе, но лучше старого парторга разве скажешь?»

Я жму руку Жамбала и благодарю его за добрые слова о моей великой Родине.

Вдруг замечаю идущую из поселка Алтан-Цэцэг. Одета она сегодня в легкий шелковый тэрлик, подпоясанный кушаком цвета небесной сини. На шее белый шарф. Пышные волосы уложены короной.

Национальный наряд сделал Алтан-Цэцэг похожей на ту Катюшу, которую я знал. Догадываюсь: Алтан-Цэцэг оделась сегодня так специально.

Лицо у Алтан усталое и бледное. Веки набрякли, в глазах — печальное раздумье. Видимо, ночь эта была для нее бессонной.

Алтан-Цэцэг берет меня за руку и отводит в сторону. Передает незапечатанный конверт. Тихо говорит:

— Адрес сына в Дархане: проспект Дружбы, номер… Впрочем, все адреса в конверте. И там же записка Максиму.

Объявляют посадку в самолет.

— Спасибо за все и до свидания, дорогой друг! — торопливо говорю я, глядя в ее глаза, подернутые печальной дымкой. Тихо, не сдержав вздоха, добавляю — да вот и кончилась наша поездка в юность.

Алтан-Цэцэг еще больше побледнела:

— Передайте сыну: жду его в гости.

— Передам.

— Кланяйтесь сержанту Ласточкину. Его я вспомнила: медаль «За отвагу» имел.

— Точно!

Алтан-Цэцэг еще что-то хочет сказать и не может: не слушаются губы.

— Граждане пассажиры, поторапливайтесь: посадка в самолет заканчивается.

Это объявление делается для меня. Быстро бегу к самолету, поднимаюсь по трапу. В дверях оборачиваюсь и машу рукой Алтан-Цэцэг. Она отвечает. К ней подходит летчик. Они обмениваются приветствиями, о чем-то говорят. Может быть, даже обо мне, потому что и летчик и Алтан-Цэцэг смотрят на меня. Лицо Алтан-Цэцэг зарделось, она явно смущена, «Летчик, видимо, ей знаком. Впрочем, здесь все знакомы друг другом».

Сажусь в кресло и сразу же прилипаю к круглому окну-иллюминатору.

Летчик взбегает по трапу, запирает дверь и, внимательно поглядев на меня, быстро проходит в кабину. Трап убирают.

Ревут моторы. Качнувшись, самолет начинает разворачиваться. Провожающие уплывают куда-то вбок. Теперь никого нет. А я все смотрю, еще раз хочу увидеть Алтан-Цэцэг.

Самолет вырулил на старт, приостановился. И вдруг назад рванулось все сразу: трава и постройки, полукружье сада, прибрежная полоса тальниковых зарослей, поселок. Через минуту земля провалилась и стала неподвижной.

Ровно поют моторы. Самолет теперь идет высоко. Внизу виднеются облака. Они похожи то на разлитое молоко, то на белые заснеженные поля — становись на лыжи и шагай. В облачных сугробах иногда появляются большие окна — просветы. Тогда видится степь с ее круглыми, словно вычерченными циркулем, озерами. Земля с большой высоты похожа на топографическую карту.

Внизу появляется темная лента с причудливыми петлями. Догадываюсь: Керулен.

Под крылом самолета проплывает город. Он, оказывается, и сверху похож на корабль, плывущий в степном море.

Думаю о Максиме, на встречу с которым лечу, и о его матери Алтан-Цэцэг. При этом испытываю два чувства одновременно: первое — грусть о моем друге, никогда не видевшем своего отца, не знавшем скупой, но такой нужной отцовской ласки, и другое — благодарность женщине, которая через многие годы лишений и страданий пронесла свою юношескую любовь.

…Высокий и надсадный гул моторов ослаб, стало покалывать в ушах. Самолёт пошел на снижение: Внизу показались скалистые горы, покрытые сосняком. В салон вошла бортпроводница.

— Прибываем в Улан-Батор — столицу Монгольской Народной Республики, объявила она и велела пристегнуться ремнями.

Самолет резко свалился на крыло. Горы стремительно понеслись навстречу. Кажется расступился сосняк, карабкающийся на вершины скал.

Я вспомнил авиационную фразу, часто встречающуюся в книгах о летчиках: «Летчик заложил крутой вираж».

Комментариев (0)
×