Марк Ланской - Опанасовы бриллианты

— Что-нибудь случилось? — полюбопытствовал тот, показывая кровать Георгия, тумбочку и отбрасывая в сторону вещи, валявшиеся на общем столе. Изотов ничего не ответил и в свою очередь спросил:

— Кордов ночевал вчера здесь?

— Кто его знает? Вчера как будто был, а сегодня не приходил, кажись…

— Что же это вы о своем товарище толком ничего не знаете?

Тимофеев заморгал белесыми ресницами и поморщился.

— Какой он нам товарищ, — проговорил он, глядя в окно. — Так, живет тут, и все…

— Как это так «живет»? — не понял Изотов. — Он не работает на заводе, что ли?

— Нет, как же, работает, — замялся Тимофеев. — Только бывает ведь так: и работает и живет, а товарищем его все равно не назовешь.

— Почему же?

— Да так.

Изотов с интересом расспрашивал Тимофеева. Из разговора с жившим в одной комнате человеком лейтенант довольно ясно представил себе характер, манеры, привычки убитого. Он понял, что Кордов был человеком разбросанным, но спокойным, даже меланхоличным. На заводе он работал техником-технологом. В цехе его считали «середнячком». Никаких новшеств он не внес, работу выполнял всякую, но без особой охоты. Отмечали: он мог взяться за трудное дело, сделать его наполовину быстро и хорошо, однако потом бросить начатое и взяться за другое. Учился Кордов в университете, на заочном отделении физико-математического факультета, но как — никто не знал. Вообще он никогда никого не посвящал в свои дела. Близких родственников и друзей у него не было, по крайней мере в общежитие никто не приходил. Писем он не получал и держался всегда обособленно. Товарищи его прозвали за это «отшельником». Он не обижался на них, но и не становился общительнее. Дома его почти не бывало: приходил он обычно поздно и уходил рано, а где проводил день, Тимофеев не мог объяснить.

— Вы не скажете, кто это? — спросил Шумский, повернувшись к разговаривающим, и передал Тимофееву одну из найденных в тумбочке фотографий.

Тимофеев взглянул на миловидную, очень юную, круглолицую девушку и ответил:

— Это Галя, фамилия ее… фамилия… нет, не помню. Не то Виноградова, не то Орлова. Она работает в конструкторском, кажется чертежницей.

— А это? — показал Шумский другую фотографию — женщины постарше, полной, с аккуратно завитыми волосами и подкрашенными губами.

— Ее я никогда не видел, — признался Тимофеев.

— Что ж, хорошо, — поднимаясь, сказал Шумский. Он собрал фотографии, кое-какие бумаги, тетради. — Пока мы вас больше беспокоить не будем.

И работники уголовного розыска вышли из комнаты. Когда они вернулись в управление милиции, их сразу же потребовал к себе полковник Быков, который с нетерпением ждал результатов осмотра. Он сидел у себя в кабинете вместе с Чтецовым и просматривал личное дело Кордова, привезенное Сергеем.

— Вы все внимательно просмотрели? — спросил он вошедших Шумского и Изотова.

— Это не так трудно, — ухмыльнулся старший лейтенант. — Все вещи в одном чемодане унести можно.

Быков раскрыл растрепанную записную книжку, в которой Кордов делал различные пометки, большей частью касающиеся его занятий в университете и домашних дел. Как видно, он был не очень аккуратен, и записи, сокращенные, набросанные карандашом, сцеплялись, перемешивались одна с другой, точно хозяин книжки и сам не знал, пригодятся они ему или нет. Почерк его был мелким, непонятным, как будто Кордов даже здесь боялся раскрыть свои намерения. Все это только затрудняло чтение, и Быков то и дело подносил к записям лупу, стараясь разобрать их. Листы алфавитной части книжки Кордов не тронул.

— Взгляните на эту страницу, — сказал Шумский, — мне кажется, здесь может кое-что нам пригодится.

Среди алгебраических формул было записано «бел. 11 р. 25 к. об8 р. пар. 3 р. 20 к., кон — внеч. лекц. мех.», а ниже значилось: «Назар. В 5–81–31 16.III». Перевернув листок, Быков нашел имя и отчество женщины — Ольга Николаевна. Ни фамилии, ни адреса ее не было.

— Вы не узнали, кто такая Ольга Николаевна? — спросил Быков.

— Тимофеев ничего не слышал о ней, — покачал головой Шумский. — Но в комнате живут еще двое — может быть, они нам что-нибудь скажут?

— Вполне возможно, — кивнул полковник.

Изотов, просматривавший тетради с лекциями, вдруг увидел на синей обложке запись: «Валерий Семенович».

— И опять нет фамилии?! — воскликнул Шумский.

— Нет, только имя…

— Что сказали на заводе? — обратился полковник к Чтецову.

— Плохо там знают своих людей, — звонко проговорил тот.

— Сначала мне вообще никто ничего толкового сказать не мог, растерялись — как могло с ним такое приключиться, — даже начальник цеха. Но потом люди успокоились, подумали как следует…

О Кордове Чтецову на заводе рассказали почти то же, что говорил Шумскому и Изотову Тимофеев, но больше в общем плане — видимо, там действительно мало интересовались жизнью своих работников.

— Следовательно, образ Кордова нам более или менее ясен: одинокий, скрытный, скуповатый, способный, — как бы подвел итог Быков. — Насчет женщин вы что-нибудь узнали?

— На заводе его несколько раз видели в конструкторском бюро.

— Он приходил к Гале, чертежнице, — перебил Чтецова Изотов.

— Как ее фамилия?

— Да к Гале Орловой, чертежнице третьей секции бюро. Дивчина хорошая, комсомолка, учится в девятом классе. Один раз ее видели в кино с Кордовым.

— Как она сегодня работает, в какую смену? — спросил Шумский.

— Она все дни занята одинаково — с девяти до пяти.

— Значит вечером она свободна? Если учесть, что Кордов вчера работал утром, они могли встретиться вечером, например в саду?

— Да, могли.

— Ладно, теперь вот что. Алексей Игнатьевич, когда вы разбирали вещи, вам не попадалось какой-нибудь бумаги с таким почерком? — Быков показал записку, найденную у убитого.

— Я искал, ничего схожего нет.

Полковник откинулся на спинку стула, задумался. Голубоватая струйка дыма от зажатой в пальцах папиросы тянулась вверх и таяла. Изотов, размышляя, чертил на бумаге квадратики, проводя карандашом несколько раз по одной и той же линии. Шумский не мог сидеть и ходил по комнате, заложив руки за спину.

— Надо начинать с людей, — сказал Чтецов, нарушая общую тишину.

— Это понятно. Но с каких людей? — усмехнулся Изотов.

— С женщин!

— Правильно, товарищи, — проговорил Быков. — Губная помада — улика, сейчас, пожалуй, самая весомая для нас. Я думаю, что записка имеет прямое отношение к помаде. Поэтому нам прежде всего нужно познакомиться с женщинами, о которых нам кое-что известно. Надо узнать, какую роль они играли в его жизни, могли ли они сами убрать с дороги Кордова, подговорили или подкупили кого-нибудь и чем это могло быть вызвано. И еще одно. Надо выяснить, чей портрет найден в книге убитого. Вот пока все…

Слух о том, что техник инструментального цеха Георгий Кордов убит, разнесся по заводу молниеносно, хотя Чтецов, разговаривая в управлении завода, просил не распространяться об этом, чтобы не будоражить людей. Но слух есть слух, и он летел из инструментального цеха в механический, из механического в литейный… Большая часть людей Кордова и не знала, но говорили о нем так, будто все были лично знакомы с ним. Оказывается он был убит давно, что Кордов был связан с какими-то шпионами — они что-то не поделили между собой — и что Кордов был не Кордовым, а американцем со странной фамилией… Происходило это потому, что никто ничего толком не знал, и каждый свои предположения выдавал за самую что ни есть истину. Дошел слух и до конструкторского бюро. Галя Орлова побледнела, узнав о смерти Кордова, и девушки поглядывали на нее с любопытством: не имеешь ли ты к этому делу отношения?

Повестка с вызовом в милицию пришла к Гале домой на следующий день. Поборов страх, она отправилась на Дворцовую площадь. Шумский, встретив ее, сразу заметил встревоженный взгляд, пылающие щеки, большие черные глаза, которые настороженно и в то же время доверчиво смотрели на него. Ее вид сказал ему о многом.

— Садитесь, пожалуйста, — густым басом проговорил Шумский, стараясь говорить как можно мягче.

Галя присела на краешек стула, положив на колени сумочку и потупив взгляд. — Вы удивлены, не правда ли?

Галя кивнула, а Шумский продолжал:

— Вы не волнуйтесь, прошу вас. Мне хотелось бы задать вам лишь несколько вопросов.

Орлова отвечала медленно, вдумываясь в каждое слово. О смерти Кордова она узнала только вчера, на работе. Ей было не очень жалко его, то есть жалко, как всякого человека, но не больше. К нему у нее не было никаких чувств. Он, правда, ухаживал за ней, несколько раз ходили вместе в кино и однажды даже в театр на «Потерянное письмо». В тот день, когда убили Кордова, она была дома — это могут подтвердить родные.