Дина Рубина - Чужие подъезды

— Постойте, ради бога не уходите! — мужчина даже приподнялся с деревянного бортика песочницы, словно хотел удержать Илью за руку.

— Вам деньги нужны? — спросил Илья.

— Мне не нужны деньги! — как-то брезгливо ответил мужчина. — Я кандидат наук, у меня изобретения… Господи, какая чушь. Просто у вас интеллигентное лицо, а я не хочу связываться с хулиганьем.

— Ну, я это слышал. Дальше что?

— Я хочу попросить вас… об одном одолжении… — Мужчина попытался опять сесть на узкий деревянный бортик, но не рассчитал и завалился на спину, в песок. Илья бросился поднимать его. После долгого отряхивания и бормотания мужчина невнятно и как-то обреченно сказал:

— Дайте мне по морде…

— Та-ак… — тоскливо пробормотал Илья. — Прелестная ночка.

— Послушайте, не уходите! — цепляясь за рукав куртки Ильи, воскликнул мужчина. — Хороший человек, поверьте, мне сейчас так плохо, как никому.

— Что вам нужно? — уже с раздражением спросил Илья.

— Дайте мне по морде. Вот — сюда, — мужчина коснулся рукой левой щеки.

— С какой стати? — так же раздраженно спросил Илья. Мужчина, песочница, громада Наташиного дома в рассветных сумерках — все казалось ему призрачным, придуманным посредственным декоратором к пьесе плохого драматурга. И сам он казался себе придуманным, все это было тяжко и глупо.

— Какое вам дело, вам-то что? — зло усмехнулся мужчина. — Господи, неужели трудно? Я прошу — дайте мне по морде. Ну сделайте одолжение!

— Я с дорогой душой, но за что?

— Садитесь, — тяжело сказал мужчина, — Ладно, я все расскажу. Мы ведь не встретимся больше. А если встретимся, вы не узнаете меня, я вполне респектабельный человек, кандидат наук, у меня изобретения… Машина… все блага… Вы женаты?

— Нет, — сказал Илья, опускаясь рядом с ним.

— Ну тогда вам не понять. Мне жена изменила. Ясно? И я, — он замолчал на секунду, — я ударил ее… вот сюда… Это было вчера. Вот ходил всю ночь…

Ходил, ходил… Вам этого не понять… — Он усмехнулся: — Рогоносец я, как в водевиле. — Вы путаете жанры, — хмуро сказал Илья. — В водевилях жен не бьют. — Не острите, юноша! — сказал мужчина. — Вы еще попадете в подобный переплет. Вы дадите мне по морде?

— Нет! Это дико, — с раздражением сказал Илья. — Обратитесь к жене, она это сделает с большим удовольствием, чем я. И не называйте меня юношей. Мы едва ли не ровесники.

— Простите, — сказал мужчина. — Вы молодо выглядите. Совсем мальчик. Значит, вы не дадите мне по морде?

— Не, не смогу. Даже не просите меня об этом, — Илья уже хотел уйти, но совсем неожиданно для себя спросил: — Вы простите жене измену?

— У нас двое детей, — сказал мужчина.

— Понятно… А если она сама уйдет?

— У нас двое детей, — тяжело повторил мужчина.

— Понятно, — кивнул Илья.

Все действительно было понятно, и надо было уходить, но он отчего-то оставался сидеть здесь, на деревянном бортике, рядом с нелепым рогоносцем. Они сидели рядышком, вдвоем, на мокрой от дождя песочнице — давно выросшие дети в безлюдном дворе, на детской площадке. От этого опустелого двора, застывших качелей, безмолвного Гулливера, вырезанного из фанеры, у Ильи дрогнуло сердце. Он был сейчас один, совсем один, и плевать было, кто сидит рядом. Сумрачный рассвет уходил. Он рассеивался, и надо было догнать его, ухватиться за него, не пустить, надо было спрятаться в нем от надвигающегося дня.

— Жили в старину два друга, два рыцаря… — пробормотал себе негромко Илья. Просто так сказал, в одной тональности с этим осенним рассветом, с этим безлюдным двором. Просто так — не то слышал где-то, не то читал где-то… Потом прислушался к замершей фразе, вздрогнул и повторил: — Жили в старину два друга, два рыцаря — Рыцарь Без Страха и Рыцарь Без Упрека… Он хотел усмехнуться себе: вот, мол, привет от школьных сочинений, но что-то смутное и дрожащее внутри толкнуло его, как, должно быть, толкает мать неродившееся еще дитя, он почему-то заволновался сладким таким волнением и уже не смог остановиться:

— Оба они были влюблены в одну прекрасную девушку. Оба сражались на турнирах в ее честь и, как правило, побеждали. Выезжают на турнир — один на гнедом, другой на белом коне, пышные султаны на шлемах, железные забрала на лицах, мечи и щиты в руках — настоящие рыцари, благородство и доблесть. Бывало, Эндрью, торговец свиными колбасами, сидит в первом ряду, свистит и топает ногами от восторга. Оба рыцаря были влюблены в свою даму безысходно, страстно, трепетно. Едва затеплится в небе первая робкая звезда — и Эндрью, торговец свиными колбасами, повесит замок на свою лавку, — рыцари тут как тут, у балкона своей дамы серенады поют. Одно слово — Рыцари! Один на лютне играл, другой на банджо, по всем правилам куртуазии. Вместе получалось недурно. А прекрасная возлюбленная выходила на балкон и улыбалась обоим. Оба рыцаря нравились ей, и никак не могла она решить, кому из них отдать свою прелестную ручку. Нравилось девушке, что оба любили ее беззаветно, и очень нравилось, что даже из-за «предмета» не ссорились. Одно слово — Рыцари! Но день проходил за днем, неделя за неделей, и поняла девушка, что надо наконец выбрать себе возлюбленного. Позвала она обоих рыцарей и сказала:

— Отправляйтесь в странствия, доблестные рыцари. Сроку путешествовать вам — три года. Кто с большей славой возвратится, тот и станет моим мужем.

Делать нечего, собрались оба рыцаря в путь, и не успел еще Эндрью, торговец свиными колбасами, открыть свою лавку, как они уже скакали на конях по пыльной дороге.

…Что-то вело Илью дальше и дальше, что-то гнало его — азарт не азарт, а что-то вроде. История продолжалась, и от Ильи это уже не зависело.

…Прошло три года. Что только не случилось с друзьями за это время, где они только не скитались! Сражались, тонули в болотах, тряслись в лихорадке, сидели в темницах, прыгали с башен, скакали в погоне, бежали от погони. Словом, добра этого — славы — хватило на обоих с лихвой. А главное, оба друга так сблизились в скитаниях, так срослись, что как бы стали одним человеком. Их так и называли теперь — Рыцарь Без Страха и Упрека… И вот светлым весенним днем возвратились они к своей Прекрасной Даме. Та встретила их радостно, приветливо. Она не переставала любить своих рыцарей, думала о них, тревожилась. Как хорошо, что они вернулись домой, пусть искалеченные, израненные, но, слава богу, живые. А она, между прочим, замуж вышла… За Эндрью, торговца свиными колбасами. Да… Рыцарство — прекрасная вещь, и слава тоже, но жить-то надо… Рыцарю Без Страха стало страшно, а Рыцарь Без Упрека упрекнул себя в глупости. Но они ей ничего не сказали. Одно слово Рыцари!

— Все, — сказал себе Илья. — И тут — точка… — Он затянулся потухшей сигаретой.

Никогда еще в жизни ни от музыки, ни от еды, ни от женщин он не испытывал такого полного, такого истинного удовлетворения.

— Хорошо… — сказал кто-то рядом с ним. Илья обернулся — это был тот муж неверной супруги. Сейчас он был еще дальше от Ильи, гораздо дальше, чем пять минут назад. Его лицо угрюмого боксера казалось неуместным и глупым под грибком. — Хорошо, — повторил он, — но ведь и у колбасника своя правда есть. Пока эти вертопрахи за славой гонялись, он своим делом занимался, он, может, ради нее… для нее деньги копил, чтобы все — ей. И кто сказал, что рыцарь любит сильнее, чем колбасник? Любил бы — не уехал бы на три года. Знаю я этих рыцарей… пустое место… — Он помолчал, нервно сунул сигарету в рот, чиркнул спичкой, но не закурил. — Ну в самом деле, как я мог удержаться, чтобы не ударить? Когда на моих глазах… Господи, самое ужасное — это ложь.

…Сказала — за почтой выйду. Смотрю, нет и нет ее. Послал старшего, Илюшку, так тот прибегает и говорит…

— Что?! — Илья очнулся. Ему показалось, будто его встряхнули, двинули разочек под дых и поставили на ноги. — Что?! Это какого Илюшку — в красной курточке?! — Он схватил мужчину за отвороты плаща, поднял с песочницы и тряхнул. — Это в красной курточке? — повторил он, тяжело дыша, и, не давая тому опомниться, все тряс его, как трясли они с бабаней половик к праздникам.

— Так ты — Наташу?! По лицу?! По ее лицу?! — Мужчина смотрел на Илью ошалевшими глазами. Он что-то пытался сказать, но не успел.

— Ну получай! — крикнул Илья, ударив его в челюсть как раз туда, куда тот просил. Мужчина свалился в песочницу. Илья прыгнул за ним, приподнял и ударил еще раз.

— Получай!! Ты хотел?! Получай! — он рычал и бил его, рычал и бил. — По лицу ее?! Получай!

Потом, тяжело дыша, вылез из песочницы и оглянулся — на перекрестке прохаживался милиционер. Он был очень углублен в себя. Мужчина в песочнице зашевелился и сел. Из разбитого носа его капала кровь. Он вытирал ее руками.

— Слушай, — хрипло сказал он. От крови его лицо еще больше напоминало лицо боксера. — Значит, все неправда?