Георгий Шилин - Прокаженные

Однако мы пришли, — остановился он. — Вам вот в эту калитку и в ту дверь, во вторую, направо. А я пойду, — и он опустил чемодан.

- Ну, спасибо, — сказала она, чувствуя, как падает ее голос.

- За что спасибо? Завсегда рады, — усмехнулся он, пристально смотря на нее. — А за сим — до свиданья, — и протянул ей руку.

Она подала руку.

- Ежели надо в чем помочь, — продолжал он, смотря на нее пристально и все еще почему-то усмехаясь, — принести, скажем, вещь какую или мебель починить, завсегда готов-с. Пошлите только на больной двор, туда, к прокаженным, и спросите прокаженного Кирилла Филиппова — явлюсь немедля.

Всегда готов-с. До свиданья.

И, не сказав больше ни слова, пошел на больной двор.

Только в ту минуту ей стало ясно, что он смеялся над ней, шутил — и про заражение, и про резиновые костюмы, и про «климат». Все эти небылицы он разрисовал перед Верой Максимовной потому, что заметил ее страх. Долгое время потом она не могла смотреть на Филиппова без стыда. И если впоследствии доктор Туркеев обвинял ее в слишком легкомысленном обращении с больными и неосторожности, то решительную роль сыграла в том первая встреча с Филипповым. В душе-то, может быть, она и опасалась немножечко, но с той минуты ей уже ради «принципа» хотелось доказать всем, что она не боится проказы. Ей почему-то ужасно важно было не показать Филиппову, будто она боится. Наоборот, ей хотелось всюду и перед всеми подчеркнуть свое презрение к опасности

Спустя три дня после приезда они снова встретились. Филиппов вежливо поклонился, улыбнулся:

- Почему же вы не в резиновом костюме да без маски?

За все время болезни Филиппов убежденно думал, что он совершенно здоров, и чувствовал себя нисколько не хуже, чем любой обитатель здорового двора, если бы не вынужденное житье его на больном дворе, в обществе «настоящих» прокаженных — таких или вроде таких, как Макарьевна, Феклушка, Протасов, и «ненастоящих» — как он.

Он брезговал теми, морщился при виде их, остерегался жить с ними под одной крышей, встречаясь, избегал разговаривать с ними, прикасаться к ним.

Он постоянно вертелся на здоровом дворе, как бы имея на это полное законное право.

Раздевшись донага, Филиппов выпятил вперед круглую грудь и, играя мускулами, стоял перед консилиумом, демонстрируя врачам силу и здоровье.

Осмотр длился недолго. Филиппов был здоров.

- Можешь идти, — сухо сказал Туркеев, когда тот оделся.

Но Филиппов медлил и, достав папиросы, фамильярно закурил.

- Здесь курить нельзя, — строго заметила ему Вера Максимовна.

- Извиняюсь, — и он потушил папироску о подбор сапога.

- Ну, — уставился на него Сергей Павлович.

- Доктор, позвольте мне еще остаться здесь месяца три?

- Нет, не позволю, — с неудовольствием отозвался Сергей Павлович, зная, что Филиппову не хочется уходить отсюда по ряду причин: тут у него и шашни, и на казенном пайке ему отлично живется. Кроме того, он привык лодырничать, увиливает от всякой работы — Почему, Сергей Павлович?

- Не могу, — буркнул Туркеев. — Человек ты теперь здоровый, вольный… А здоровых мы не имеем права держать на больном дворе.

- А если на здоровом?

- А на здоровом и без того тесно, — уже начал сердиться Сергей Павлович, — и потом, батенька, если тебе говорят, значит, знают. До свиданья.

Завтра ты получишь деньги и документы, — и он отвернулся.

Тот пожал плечами и вышел с обиженным видом.

- Уф! — вздохнул Туркеев.

В окно виден был кусочек приземистой яблоньки, на густо-зеленых ветвях которой, будто нарочно привешенные, сгибали ветви и томились крупные белые плоды.

Туркеев прищурился на яблоню, улыбнулся. Его лицо засветилось.

- Вот и еще шесть возвращены к жизни, — устало поднялся он с табуретки, — еще на шесть человек стало меньше в ее царстве…

Лещенко и Сабуров с удивлением взглянули на Сергея Павловича. Катерина Александровна улыбнулась, зная рассеянность директора, вечно путающегося в цифрах.

- Не шесть, а только пятеро, — тихо заметил Лещенко, внимательно уставившись на него. Потом скользнул глазами по Вере Максимовне, улыбнулся.

- То есть как это пятеро? — Шестеро, — повернулся к нему Туркеев.

- Пятеро, — подтвердил Сабуров.

- Пятеро, — кивнула головой Катерина Александровна.

- Позвольте, как это так? — уставился на всех Сергей Павлович, видимо удивленный.

- А так. Считайте.

- Давайте считать, — настаивал он на своем и, вытянув руку, принялся было откладывать пальцы, но, встретившись со смущенными глазами Веры Максимовны, вдруг умолк, опустил руку.

- А ведь верно, — удивился он и махнул рукой. — Пятеро: Перепелицын, Калашников, Рыбакова, Голубков и Филиппов. Вечно я собьюсь со счета, — и, пощипывая бородку, заторопился к выходу.

Эту мысль Сергей Павлович обдумывал давно и наконец решил претворить в жизнь.

Текущий год принес обильный урожай. Пшеница дала восемьдесят пудов с гектара, овес — шестьдесят, ячмень — семьдесят один пуд.

Пыхачев не знал, куда ссыпать излишки. Для вывоза к ближайшему элеватору, находившемуся в двадцати семи верстах требовался значительный транспорт, которым лепрозорий не располагал. Пришлось мобилизовать всех быков и даже некоторых коров. В конце концов с излишками все-таки справились.

Но урожай явился как бы побочной причиной для осуществления мысли Сергея Павловича. Главное, на больном дворе должны были состояться две свадьбы: Зины Кузнецовой со Степаном Кадыбановым и Марии Величкиной с Михаилом Лихачевым.

В один и тот же день они заявили Туркееву о желании пожениться и просили "записать".

До того женитьбы в лепрозории проходили совершенно незаметно: оба двора узнавали о них лишь после того, как «молодые», фактически уже давно живущие супружеской жизнью, переселялись в общие, так называемые «семейные» комнаты.

Тут-то и пришла в голову Сергею Павловичу оригинальная мысль — праздновать браки, придавать им торжественное оформление, чтобы это были настоящие праздники для всего лепрозория.

- А то поженятся, а через неделю разбегаются — какие это браки, — с неодобрением говорил Сергей Павлович.

К тому же ему хотелось внести в серую, монотонную жизнь лепрозория хоть какое-нибудь оживление, хоть капельку подкрасить ее новыми красками, повеселить оба двора, встряхнуть, заставить всех порадоваться сообща.

Он начал с того, что объявил парам отказ в записи, не разрешил им переселяться в семейные комнаты и приказал "немножко повременить" с бракосочетанием, вызвав тем самым необыкновенное удивление у «молодых». Но тут же объяснил — почему все это, и те согласились.

Когда закончены были хозяйственные хлопоты с урожаем, он вызвал Пыхачева, поделился с ним своей идеей, но тот не совсем охотно принял эту выдумку. Тогда Сергей Павлович категорически приказал ему выделить одну неудойную корову, шесть баранов, два десятка кур. Все это должно пойти в "праздничный котел". Пыхачев не мог прекословить и принял к исполнению распоряжение Туркеева, показавшееся ему если не нелепым, то во всяком случае очень странным.

Сабурову Сергей Павлович приказал организовать музыкально-вокальную часть, на что тот охотно согласился. Когда-то Сабуров страстно любил играть на домашних сценах, и не только на домашних… Он выступил однажды на сцене театра одного маленького провинциального городка, в доказательство чего свято хранил афишу, где мелким шрифтом и в конце перечня других артистических имен была напечатана и его скромная фамилия. Одним словом, Сабуров тотчас же ухватился за мысль, поданную Сергеем Павловичем, и быстро составил программу вечера, обещавшего быть чрезвычайно интересным.

Недели две длились приготовления, в которых приняло участие решительно все население лепрозория. Всем хватило работы, начиная от Феклушки и кончая Ромашкой Питейкиным. За две недели Феклушка склеила тридцать разноцветных фонариков, изготовлением которых были заняты все женщины и которые предназначались для "иллюминации".

Мылся, чистился, приводился в порядок клуб, белились дома, подметались дворы.

За два дня до наступления долгожданного утра Маринов отрядил в город подводу за зеленью. Со взрослыми увязался и Ромашка. Он вернулся из города необычайно важный.

Поджидавший со страшным нетерпением его возвращения маленький его брат, Андрюшка, бросился к нему навстречу — узнать про таинственный город, но тот отстранил его и важно заметил:

- Ты сперва нос вытри, а потом спрашивай о городе Мечта Ромашки исполнилась — он торжествовал. Но это обстоятельство вызвало у Андрюшки нескрываемую обиду — почему его не взяли в город? Почему Ромашке можно, а ему нельзя?

В тот же день под предводительством Пети Калашникова все ребята — Ромашка, Андрюшка, Лиза, Нюрочка и Дуняша — отправились в степь рвать цветы для украшения помещений, в которых должны происходить торжества. Цветов натащили много — не знали, куда девать. Одним словом, подготовка к празднику вызвала у всех оживление необычайное.