Ирина Нолле - За синей птицей

— В чем дело?

Галя задержалась только на одну секунду.

— Беда, Маринка! Волков достал нож… Петька говорит — он хочет порезать Горина. Беги ищи коменданта… А я туда, к цеху. Горин там! Надо его… — и побежала дальше.

Расспрашивать было некогда. Марина бросилась к насосам, где она видела недавно коменданта. Свистунова там не оказалось.

— Они там все! — кто-то махнул рукой в сторону горящего цеха.

— А Волков?

— Тоже там! На крыше, балки разбирает. «Сказать им?» — мелькнула у Марины мысль, но тут же она поняла: нельзя останавливать работу насосов, нельзя создавать панику.

Напрямик, через клумбу, по нежной зелени газона, она бежала обратно к пролому в ограде. По дороге сшибла кого-то, споткнулась сама, услышала брошенное вдогонку: «Очумела, что ли?» — и, добежав до цеха, остановилась, лихорадочно разыскивая глазами Горина. Крыша была окутана облаками пара и клубами дыма. Упруго шипела струя воды пожарного шланга, сбивая вспыхивающее на балках пламя. Горина она увидела на гребне крыши. Он стоял с багром в руках и что-то кричал, полуобернувшись назад, указывая на противоположный конец крыши. Туда сейчас же направили струю воды. Подняв багор и балансируя им, Горин стал передвигаться дальше. Рядом два плотника рубили топорами балку. На ней еще плясали языки пламени.

Марина заметила пожарную лестницу, приставленную к стене цеха. «Забраться наверх, предупредить!» Перепрыгнув через какие-то доски, сваленные в кучу, она бросилась к лестнице, опять зацепилась за что-то и упала, а когда подняла голову, то увидела Виктора Волкова. Согнувшись, он стоял за кирпичной трубой цеха, прижимаясь к ней боком. Прямо к нему шел Андрей Горин с багром в руках.

— Андрей! Андрей! — закричала Марина. — Назад! И вдруг между Гориным и выпрямившимся Волковым Марина увидела Галю. Она стояла лицом к Виктору, вытянув вперед руки, словно хотела оттолкнуть или удержать его.

Все произошло мгновенно: взметнулась и опустилась рука Волкова, покачнулась Галя, загремел по балкам багор, отшвырнутый Гориным.

Марина страшно закричала, рванулась вперед. Режущая боль опоясала ногу. На секунду она потеряла сознание, а когда открыла глаза, то увидела Горина, который стоял на крыше, поддерживая бессильно поникшее тело Гали. Перескакивая с балки на балку, к ним спешил плотник Григорий и еще кто-то, а колонисты уже толпились внизу у лестницы, по которой взбирался наверх комендант. Потом мимо Марины, не заметив ее, быстрым шагом прошла Софья Львовна в белом халате и с докторским чемоданчиком в руках; потом Толя Рогов и Миша Черных пробежали с носилками.

— Помогите мне встать! Да помогите же!.. Что с ней? Боже мой, что с ней? — Марина, рыдая, уцепилась за чьи-то ноги.

— Ты что? — над ней склонился Коля Куклин.

— Ногу… упала… Ты мне помоги подняться. Ох, нет, не могу, не надо… — она застонала. — Коля, она жива?

— Не знаю… Ее уже спустили вниз. Так ты не можешь подняться? Ну, посиди, я сейчас позову еще кого-нибудь…

Лицо его, перепачканное сажей и копотью, вдруг исказилось. Он сжал кулаки.

— Убьем мы его, гада!

У Марины снова потемнело в глазах от боли в ноге.

— Ладно, иди туда… — слабо прошептала она. — Узнай…

Без пятнадцати три в квартире начальника КВО зазвонил телефон. Белоненко встал с дивана, где он спал, и взял трубку.

— Капитан Белоненко слушает.

— Товарищ капитан, — услышал он торопливый голос дежурного по Управлению. — В колонии пожар. Загорелся токарный цех. Вас ожидает верховая лошадь. Вызвали автодрезину. Какие будут распоряжения?

— Сообщите начальнику Управления.

— Полковнику уже доложено.

Через несколько минут Белоненко выезжал на кратчайшую лесную дорогу, сокращавшую расстояние почти вдвое.

— Чайка…

— Умирает…

— Галя умирает…

— Задело сердце…

— Если бы сразу в госпиталь…

— А эти… их скоро уберут?

— Заложить их надо.

— Там две надзирательницы дежурят.

— Накроем, свяжем… Гадов завалим втихаря…

— Очумели вы?! Соображаете, что тогда капитану будет?

Шепот замирал. Но через какое-то время снова:

— Умирает девчонка…

— Человека спасла…

— Говорят, бредила. Про каких-то гномов и про костры.

— Где он взял нож? Петька передал? Его бы тоже стукнуть не мешало…

— Он не знал. Домик там какой-то для белки Витька ему обещал…

— Знал не знал, а ножи выносить из столовой запрещено.

— Расстрелять их всех.

— Толик, иди к капитану, скажи — пусть по-хорошему убирают от нас…

Рогов вошел в кабинет и, не поднимая на Белоненко глаз, сказал:

— Гражданин начальник, когда их отсюда увезут?

— Это зависит не от меня. Дело передано следственным органам. Иди, Анатолий, к ребятам. Передай им, что вечером я приду в барак. И — пусть держатся… Понимаешь? Главное теперь для нас — это держаться крепко. Ты понял меня, Анатолий?

Рогов поднял голову и посмотрел на своего начальника. Белоненко осунулся за одну ночь, но был, как всегда, выбрит, подтянут, и только голос его звучал глухо и под глазами легли темные тени.

— Ее нельзя спасти?.. Ребята говорили, что если нужно кровь дать…

Белоненко отвернулся.

— Иди, Анатолий… Опоздали мы с кровью…

— А врачи?! Что же они смотрели? — крикнул Рогов.

— Врачи сделали все, что можно было в этих условиях. Ее нельзя было везти в госпиталь.

Белоненко сел за стол и сжал голову руками.

Рогов вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

Галю Светлову похоронили совсем рядом с высокой, сумрачной елью на краю кладбища. Рыдающая Клава Смирнова, бросаясь от Галины Левицкой к капитану, уверяла, что здесь было любимое место Чайки и что похоронить ее надо только здесь.

— У нее и в тетрадке про эту елку написано… — плача говорила Клава. И пока мальчики рыли могилу, она не отходила от них и просила дать ей покопать или уходила в лес и возвращалась с новыми охапками цветов. За ней неотлучно следовала Нина Рыбакова, стараясь, однако, не попадаться Клаве на глаза, которая, заметив ее, с раздражением закричала, чтобы ее оставили в покое и не лезли.

Никогда еще в истории лагерей не было случая, чтобы заключенного хоронили с музыкой, и Белоненко, зная о приготовлениях Рогова и настойчивом желании колонистов провожать тело Гали под звуки баяна, попросил Марину и Галину Левицкую убедить ребят в невозможности их намерения.

Левицкая с сомнением покачала головой:

— Вряд ли их убедишь… Да и мне самой кажется… Никто же не узнает.

— Надо убедить. Придумайте какое-нибудь объяснение…

Марина сказала:

— Хорошо, я попробую. Во время похорон музыки не будет. Но потом мы туда придем…

Анатолия она нашла в круглой беседке.

Всегда сдержанный, на этот раз он резко сказал:

— Пусть они там все перебесятся, эти начальнички. Сами виноваты, что убили нашу Гальку, а теперь и музыку запрещают? Она погибла героической смертью. Ее и хоронить надо как героя.

— А ты похоронный марш умеешь играть?

Толя посмотрел на нее и нахмурился:

— Какой похоронный марш?

— Ну, любой… какие играют во время похорон.

— Не умею…

— Так что же ты будешь играть?

Рогов молчал. Марина поднялась со скамейки и сказала:

— Хоронят людей только под похоронный марш. Когда ты его разучишь, мы придем туда все вместе… Хорошо, Толя?

Музыки не было, но в этот день поднялся сильный ветер, и высокая ель над могилой Гали Светловой тревожно гудела и гнулась. И так же гудели другие деревья, обступившие кладбище со всех сторон. И это было более торжественно и более печально, чем любая музыка, созданная человеком. Гроб несли мальчики, не позволив помогать взрослым, и только одному человеку они, молча, уступили место — Андрею Горину.

Марина шла за гробом в каком-то полусне. Ей было видно, как вздрагивают в такт шагам несущих белые цветы ландышей в изголовье Гали. Было ей видно и лицо умершей — спокойное, не искаженное страданием и словно бы нетронутое смертной печатью.

Марина шла рядом с Галей Левицкой и Антоном Ивановичем, и ей казалось, что все это уже когда-то было: пасмурное небо, и ветер, и покачивающийся впереди гроб. А когда дошли до кладбища и мальчики осторожно опустили гроб рядом с вырытой могилой, в памяти Марины всплыли знакомые строки: «Пастор в церкви уже не срамил мертвую…».

— …И если когда-нибудь один из вас будет близок к совершению преступления, если вдруг захочет он стать на прежний путь — вспомните этот день, когда мы прощаемся с Галей Светловой, погибшей потому, что еще где-то существует «закон преступного мира» — дикий, бессмысленный и жестокий. Пусть это воспоминание остановит вашу руку, пусть оно сбережет вас от непоправимого шага… Может быть, образ погибшей Гали поможет вам обрести жизнь.