Владимир Курочкин - Избранное (сборник)

– Вот ведь как оно, так! – старательно сказал румяный, нельзя только было определить, что он этим хотел выразить.

– Когда в сороковом году в Петсамо пришли русские военные – говорил лыжник с хорошей ясной улыбкой на скуластом доверчивом лице, – то они разместились в Луостари и близ поселков. Это был девяносто пятый полк. Он, Онуфрий, был тогда очень молодым и быстро сдружился с русскими бойцами. Он не мог больше оставаться дома, когда узнал этих людей. Они взяли его воспитанником части. Вот уже пятый год, как он по-настоящему русский. О нем можно всегда узнать в лыжном батальоне. Сейчас он вернулся домой.

– Ну и что же? Как? – напряженно спросил студент.

– Он не увидел поселков, – грустно сказал боец лыжного батальона, – там совсем не было людей. Никого. Близ Луостари немцы имели большой аэродром. Не немцы там не могли жить. Куда всех людей дели, он не знает. Это даже невозможно узнать.

– А сейчас ты куда ездил? – спросил кто-то.

– Он ездил к озеру Олменчкыхекым яурнеч, – сказал лыжник и тут же рассмеялся. – Не нужно так смотреть на него. Это по-саамски. Означает: озерко потонувшего человека. Там жил один охотник-саам. Но и его теперь нет. Никого нет. Все пусто. Нехорошо, когда не знаешь, что и думать о них. Куда они делись?..

Никто ничего больше не говорил. Молчали. А машина мчалась. Ветер хватал, если ему это удавалось, концы плащей и хлопал ими, как бичами. Прекрасная дорога вилась среди холмов и каменных, внезапных, выпирающих из снега, поставленных на-попа силой сжатия земной коры, гнейсовых пластов, покрытых зеленовато-серебряными лишайниками. Скоро боец лыжного батальона попросил остановить машину. Он сказал, что отсюда ему быстрее доехать до части на лыжах – напрямик. Он благодарил.

Он сошел с машины, стал на лыжи, и все видели, как, помахав рукавичкой, он, – неуклюжий в полушубке, – вдруг точно сорвался с места и понесся птицей вниз, на лету приобретая легкость и ладность движений. Несколько мастерских вихревых поворотов, с тучами снега из-под лыж, и он исчез в белой тундре так скоро, что можно было лишь думать – был ли он вообще…

– Выходит, это последний из могикан, так сказать, здешних, – сказал студент задумчиво.

– Да нет, куда там! – упрямо сказал высунувшийся из плащ-палатки сердитый усач. – На лыжах он, верно, мастак ходить. А остальное – все вранье! Какая тут Москва? Обман зрения.

– Нет, парень не соврал, – сказал молчаливый пассажир в унтах и шлеме летчика, сидевший в переднем углу кузова. – Да, есть такой на местной карте населенный пункт. Я только не понимаю, откуда взялось такое название.

С этими словами он достал из планшета летную карту. Она была трофейная, немецкого происхождения. Все постарались подползти ближе и разобрали достаточно ясно и понятно напечатанное латинскими буквами над маленькой точкой слово: Moskova.

Сердце, сердце. На всей дистанции плохое сердце.

Стой! Руки вверх! Повернись кругом!

Сдавайся.

Исянтя – хозяин; санокаа – скажите; ламмиттее – греться; медсуу – лекарство; тохтори – доктор; вуориасола – ущелье; ранналла – берег; сууоран – прямо; пуукко – нож.