Сэмюель Батлер - Путём всея плоти

В списке 20 лучших романов XX века роман Сэмюэля Батлера «Путём всея плоти» («The Way of All Flesh)» стоит на 8-ом месте.

В английской литературе второй половины XIX в. Самуэлю Батлеру (1835–1902) принадлежит видное место. В жанре фантастического гротеска он возродил свифтовскую традицию, а в жанре романа воспитания предвосхитил тенденции, в полной мере развившиеся в европейской психологической прозе XX в. При создании "Пути всякой плоти" с немыслимой для того времени откровенностью писатель использовал личный жизненный опыт. Автобиографичность придает его повествованию особую остроту. В романе прослеживается формирование характера и духовное становление сына священника. Перед читателем проходят картины печального, искалеченного деспотичным произволом воспитателей детства главного героя, полной лишений и разочарований юности и, наконец, зрелости — поры, когда он обретает себя в творческом труде — писательской деятельности.

Огромная эрудиция автора и мастерское владение словом позволяют ему искусно вплетать в ткань повествования и в речи героев библейские, шекспировские и другие классические цитаты и аллюзии, очень часто преподнося их так, что всем известные, расхожие фразы начинают сверкать новыми красками. Не менее изящны и собственные парадоксы и аллегории писателя. Умелое сочетание всех этих приемов позволило создать один из лучших викторианских романов, где оригинальные философские размышления соседствуют с яркими жанровыми сценами, а разящая сатира и едкая ирония — с мягким, чисто английским юмором.

…это одна из литературных бомб замедленного действия. Так и воображаешь, как роман лежит у Сэмюэля Батлера в столе и ждёт своего часа, чтобы взорвать викторианскую семью и заодно всё здание викторианского романа с его колоннами и балюстрадами.

Из всех викторианских романов я бы спас из горящего дома «The Way of All Flesh». Читает его, я полагаю, большей частью молодёжь, бунтующая против старших, но Батлеру, когда он закончил его писать, было пятьдесят, и вряд ли кто-нибудь моложе этого оценит всю красоту его ужасов… Любой современный романист с развитым чувством иронии в какой-то мере, прямо или косвенно, в долгу перед Батлером, которому не повезло быть человеком XX века, родившимся в 1835 году…

Памятуя о всех грандиозных переменах, произошедших в минувшем веке, удивляешься, как много вопросов по-прежнему свежи и актуальны, и эта книга решительно заставляет над ними задуматься.

4 декабря 1935 года исполнилось 100 лет со дня рождения самого оригинального английского писателя XIX века — Сэмюэля Батлера (ум. 18 июля 1902). «Модернист середины викторианской эпохи» (a midvictorian modern) — так назвала его недавно г-жа Клара Г. Стиллман, литературный критик, в книге с тем же названием, которая вышла в Нью-Йорке <…> Модернист или, если хотите, «революционер» сократического толка, ныне — гордость английской литературы, но с таким же успехом он мог быть гордостью биологии, классической филологии и этики. Батлер однажды сам, по своей мерке, дал себе оценку, написав рядом со своим именем на библиотечных карточках в Бритиш Музеум philosophical writer, «автор философских работ», то есть моралист и утопист, любитель богословских и социальных разноречий, эссеист. За свою жизнь он опубликовал что-то около пятнадцати книг, но только первая из них, «Erewhon»[1] (1872), «имела успех». Может быть, потому, что первое её издание вышло без имени автора, и публика приняла её за роман Бульвера Литтона, который незадолго до того выпустил, тоже анонимно, похожий роман, с таким же, как у Батлера, вымышленным путешествием, — а может быть, потому, что этот жанр, утопия, отвечал и вкусу, и традиции элитарной английской публики. Так или иначе, все, что Батлер печатал с 1872 года, прошло абсолютно незамеченным. Ни публика, ни критика не обратили на него ни малейшего внимания.

«Кто-то думает, что я страдаю и теряю мужество из-за того, что мои писания не производят шума; на самом деле, читают меня люди или не читают — это их проблема, а не моя». Так пишет Батлер где-то в своих «Записных книжках». По ряду других текстов, собранных тоже в «Записных книжках», видно, что как бы героически Батлер ни выносил участь гробового молчания, он от этого молчания изрядно страдал. Вероятно, ему было досадно от равнодушия «критиков», то есть интеллектуальной элиты; потому что мне трудно представить, чтобы Батлер когда-нибудь мечтал завоевать народную любовь книгами, которые выпустил при жизни. Как мы увидим, кроме «Erewhon», он выпустил только философские эссе вокруг эволюционистской теории или о «бессознательной памяти», о подлинности Евангелия от Иоанна, о случае и везении — и два тома заметок о путешествии по Италии вкупе с прелестным, но и основательным эссе об авторше «Одиссеи». У всех этих книг, бесспорно, есть литературные достоинства, даже если не принимать в расчет их революционное содержание. Но это не те вещи, которые могут «запустить» писателя и завоевать ему признание. Батлер метеором вошел в английскую литературу через год после своей смерти, в 1903 году, когда был опубликован его роман «Путём всея плоти» («The way of all flesh»). <…> Слава Батлера со всей определенностью утвердилась девять лет спустя, когда Генри Фестинг Джонс издал значительную часть его записных книжек («The Note-books of Samuel Butler», 1912). Эти две посмертных публикации оказались самыми ценными. Так что отчаяние Батлера по поводу его литературной судьбы было не всегда оправданным. Если бы он выпустил «Путём всея плоти» в 1884 году, когда роман был закончен, книга могла бы пожать лавры уж не меньшие, чем «Erewhon». «Публика» и «критики», которые так его порой раздражали, на сей раз немедленно по выходе романа разобрались, что перед ними вещь исключительной ценности. Впрочем, все три шедевра Батлера: «Erewhon», «Путём всея плоти» и «Записные книжки», — «наделали шума» и получили признание сразу, как только вышли в свет.

Я нисколько не пытаюсь оправдать тех современников Батлера, которые при его жизни проморгали столько существенных книг. Но мне кажется, я начинаю понимать причины, по которым его имя было окутано полным молчанием. «Бойкот» объясняется не только тем фактом, что Батлер критиковал две главные «силы» своего времени: церковь и официальную науку. Объяснение надо искать в особом строе батлеровского мышления и в особой манере письма. Я бы назвал их «автобиографическими». Если наделить это слово щедрым смыслом: установка на конкретное, личный опыт, автономность, — тогда Батлер писал «автобиографию», даже обсуждая теорию Дарвина или оспаривая подлинность евангельских текстов. То есть он говорил всегда «то, что думал», отправляясь от «того, что сам видел», безразличный к установившимся канонам богословской экзегезы, игнорируя необходимые прелиминарии «объективной» критики, привязанной к теории эволюции. Батлер сам понимал, что вторгается в чужие пределы без всякой «квалификации», вооруженный только разумом и личными наблюдениями, — и в свое оправдание сослался однажды на теорию бессознательной памяти. <…> Он, бесспорно, высказывал оригинальные и плодотворные идеи — но их не принимали во внимание. С одной стороны, потому, что они шли вразрез с модой времени. С другой — и это представляется мне главной причиной его изоляции — потому, что они именно были автобиографическими, то есть исходили от некоего Сэмюэля Батлера, подкреплялись не именем догм или дисциплин, а его именем.

Судьбу Батлера нетрудно объяснить. Люди любят «автобиографии», но, как правило, не воспринимают их иначе, как в беллетризованной форме или в форме «дневника». Только встретив такую литературную автобиографию, приняв её и научившись любить автора по роману о его жизни и по его «запискам для себя», — только после этого публика примет от него все что угодно автобиографическое — даже из области богословия или биологии. Тут есть предварительное условие: автор должен стать интересным человеком, с которым стоит познакомиться, которого стоит полюбить. Сам Батлер признает, что в писателе ему в первую очередь любопытен человек, а, испытав к нему интерес, он смакует все, что тот делает или говорит. Если выходит неординарная книга об эволюции, не подкрепленная никакой научной «квалификацией», и подписана она неким Сэмюэлем Батлером, это не произведет впечатления. Его имя никому ничего не говорит. Книга не привлечет внимания, поскольку это даже не что-то «объективное» — научное и познавательное. Это личные впечатления, один из тех многих опусов, что ежегодно появляются в витринах, дело рук любителя или маньяка. Но если имя автора уже связано с книгой большой художественной ценности или с богатейшим дневником (каковым являются «Записные книжки»), тогда любая работа в любой области знания, подписанная этим именем, возбудит у читателя любопытство.