Оксана Ткаченко - Облака не тают

– Не жадный, а справедливый.

– Между прочим, ту фотографию, с которой я рисовала, я сделала сама. Ещё до встречи с вами. Кстати, я ещё не закончила этот пейзаж. Тоска помешала, – сказала Дина.

– Я прогоню её, и вы допишете. Покажите мне эту работу.

– Нет. Я не довольна ею.

– Когда человек грустит, он много чем не доволен. Грусть окрашивает предметы в серый цвет, и, конечно, откуда взяться приятному настроению, если повсюду одна и та же унылая краска. Дина, я хочу увидеть нашу Прагу.

– Нашу? Может быть, мою? Или вашу?

– Нет. Нашу Прагу.

– Подождите здесь. Я сейчас принесу.

Гринчук покинула зал. Она забежала в кухню, где мать занималась приготовлением чая.

– Мам, что мне делать? Я хочу, чтобы он ушёл. И я не хочу, чтобы он уходил из моей жизни, – тяжело вздохнула девушка.

– Диночка, если ты его сильно любишь – не отказывайся от своего счастья. Дай ему шанс. Разумеется, с приездом он задержался. Но лучше поздно, чем никогда. Понимаешь? – произнесла Вероника Васильевна.

– Понимаю. Только ты не торопись с чаем. Угощать мы его сегодня не будем. Надо проверить серьёзность его визита. Вдруг ему нужна я не как женщина, а как художник, картины которого его устраивают.

– Дин, разве можно проверять любовь?

– Её нужно проверять. Знаешь ли, за личными моментами счастья иногда скрываются чисто деловые вопросы, ничего не имеющие со словом «счастье». Теперь я никому не доверяю.

– Нельзя всё время быть подозрительной. Это мешает радоваться тому, что есть.

– Ладно, мам. Он ждёт.

Гринчук взяла картину и вернулась в зал.

– Вот, смотрите, – сказала она.

– Она прекрасна! Я так и думал, что вы не цените себя.

– А у меня нет цены. Я бесценна, – ответила художница.

– Согласен. Эти облака просто бесподобны!

– Да. Я очень счастлива, что поймала столь удивительный кадр. Пражское небо неповторимо. Причём настолько, что мне даже захотелось назвать эту картину «Облака не тают». Впрочем, я ещё подумаю над названием, когда допишу.

– Дина, мне нравится название. Отличное название. Только я бы добавил в него ещё слово «любовь».

– Зачем? И какое название в итоге получится?

– «Облака любви не тают».

– Романтично.

– Нам пора переходить на «ты», – произнёс Бернар. Он жаждал говорить об их любви.

– Не пора. Да, и вряд ли, что эта пора наступит.

– Откуда пессимизм?

– Из Праги.

– Вы обиделись на мой неожиданный отъезд? Я не смог вам сказать, что должен лететь в Париж на конференцию. Сам себя называл предателем, а предупредить всё-таки не сумел. Эта конференция была запланирована ещё несколько месяцев назад. Тогда я ещё не знал вас. Не знал ваше искусство. А когда увидел вас на Карловом мосту, то понял, что вы мне нужны, что я люблю вас. Да, это любовь с первого взгляда. Как бы банально не звучала эта фраза. Мне нравится её произносить, потому что она очень точно отвечает именно тому, что со мной произошло. Ведь я полюбил вас с первого взгляда. Но я сбежал, просто сбежал, как последний трус. Сбежал от любви, надеясь забыть. Слава Богу, один добрый человек мне подсказал, что ещё есть время вернуть любовь и не дать ей замёрзнуть. И я поспешил в Москву. К вам. К тебе, Дина. «Вы» звучит официально. Не будем больше говорить так друг другу. Нам подходит обращение на «ты».

– Вы поспешили? Бернар, не смешите меня. Вы исчезли в августовское утро, а сейчас за окном январь.

– Я знаю. И я подозреваю, что ты не поверишь, если я сообщу, что меня то и дело задерживали туманные дела, которыми наполнял мои будни мой же заместитель. Но я могу поклясться, что много раз покупал билет, который мне приходилось снова и снова сдавать или менять. Судьба играет нами. Пора нам самим начать управлять своей любовью.

– А вы считаете, что конференция, молчание про отъезд – это оправдание?

– Я не оправдываюсь конференцией. Я объяснил причину отъезда. И я прекрасно понимаю, что работа, карьера не должны быть выше чувств. Знаю, что поступил отвратительно. Но я не смог сказать тебе, что еду по делам и оставляю одну. Хотя невыносимо люблю. Ты бы не поверила моей внезапной любви на прощание. А я любил и решил проверить временем.

– А как быть с тем, что вы надеялись меня забыть? – поинтересовалась Дина. Она не пропускала ни одной значимой для неё мысли, высказанной Бернаром.

– Я же и говорю о проверке временем. Я думал, что забуду, но внутри я ощущал, что точно не забуду. И я больше не могу без тебя. Поэтому я здесь. От тебя я готов принять любую казнь.

– Бернар, я не хочу тебя казнить, – почти прошептала Дина. Она осмелилась сказать ему «ты».

– Значит, меня помилуют?

– Угу.

Дюке подошёл и обнял художницу. Она подняла голову и заглянула в его голубые глаза. Они поцеловались.

Поцелуй долго не продлился. Его прервал телефонный звонок.

– Извини, я должен ответить, – сказал Бернар.

Дина смотрела в окно и слушала, как Дюке говорил по-французски. Она не понимала ни слова. Вот только закралось в душу сомнение. Он сейчас снова оставит её одну. Уйдёт, улетит в свой Париж. «Если он во второй раз покинет меня, я больше не буду его ждать, не буду любить. Хотя как приказать себе, чтобы не любить? Сложно. И жизнь неопределённая, и страсть не может быть бесконечной. Вечно какие-то дела, вопросы, ответы, опять дела, вопросы, ответы. Надоело мне всё это. Хочу просто любить, быть счастливой, а не нервничать в ожидании чего-то особенного», – подумала Гринчук.

Директор галереи делал вид, что продолжает разговор по телефону. На самом деле он ещё минуту назад закончил его. С одной стороны, новости замечательные, но с другой – не очень весёлые. Он обязан срочно вернуться в Париж. Решался вопрос со зданием для нового музея. За это здание он вместе с другими работниками боролся уже второй год. Теперь солнце светит его команде в лицо. Ему необходимо быть во французской столице. «Что мне сказать Дине? – лихорадочно искал ответ Дюке и не находил. – Она не поверит во второй раз, если я улечу. Она возненавидит меня навсегда. И мне больше не заслужить её прощение. Ну, почему Франсуа позвонил именно сегодня? Именно в момент примирения?».

– Бернар, кажется, тебе пора уходить? – спросила художница. Она не выдержала его ищущего понимания и надежды взгляда.

– Я так полагаю, ты догадываешься, что я сейчас скажу? – переформулировал её вопрос мужчина.

– Да.

– Дина, я не хочу улетать.

– Далее последует «но». Правильно?

– Ты не хочешь ничего слышать?

– Не хочу. Бернар, если ты должен лететь в Париж, лети. Меня твой полёт не касается, – проговорила Гринчук и вышла из зала.

Дюке последовал за ней. Он остановился у входной двери и произнёс:

– Дина, ты только помни, что я тебя люблю. И я буду ждать, когда ты перестанешь упрямиться по мелочам. Да, я жертвую любовью ради работы. Но ведь любой из нас ежедневно вынужден делать выбор. Кто-то не может пойти в кино, потому что задерживается на работе. Поверь, это нормально. Жизнь такая. Не мы придумали эту игру, и не нам менять её правила. Мы можем лишь научиться подстраиваться под не совсем приятные моменты.

– Прощай, Бернар! – сказала девушка и закрыла за ним дверь.

Она вошла в спальню, медленно посчитала до пяти и разревелась. Минуту спустя в комнату заглянула мать.

– Вы помирились?

– Да.

– Почему же ты плачешь?

– Потому что я всё испортила. Впрочем, не я, а он.

– То есть?

– Ему позвонили из Парижа. Он должен вернуться туда немедленно. Понимаешь, он во второй раз бросает меня ради своей галереи. Зачем только приходил? Зачем? Видеть его больше не желаю.

– Дина, я надеюсь, ты не будешь повторять глупости?

– Типа умирать из-за него? Нет. Не дождётся.

– И правильно. Некоторые мужчины не достойны женских слёз, – сказала Вероника Васильевна. – Мы его так и не угостили чаем. Нехорошо.

– А он и чая не достоин. Сами попьём.

«Я совершил ошибку. Но я не мог её не совершить», – промелькнула мысль в голове Дюке, когда он уже сидел в самолёте. Он летел в Париж в подавленном состоянии. Столько потрясений за один день! Сначала он узнаёт, что Дина пыталась покончить с собой, потом они наконец-то мирятся. Яркое доказательство их примирения – волшебный первый поцелуй. Как вдруг звонок, сообщающий долгожданную весть, рушит весь план по достижению любви. «Надо придумать что-то. Я не оставлю её в покое. Господи, сам того не желая, я причинил ей немало боли. Это ужасно», – размышлял Бернар.

В аэропорту его встретил Франсуа.

– Бернар, как перелёт? – поинтересовался он.

– Неплохо, – сказал Дюке. – Рассказывай, что там с нашим зданием.