Пелам Вудхаус - Парни в гетрах. Яйца, бобы и лепешки. Немного чьих-то чувств. Сливовый пирог (сборник)

— Д-да?

— Можете не сомневаться. Там это просто.

— Расскажите мне про Западную Африку, — попытался умаслить его гость.

— К ч-черту! — отвечал хозяин. — Вон отсюда! Скажите спасибо, что вы не в дырках, как дуршлаг.

Что делала в это время Гледис? Трудясь над сонетом, она ощутила неясную тревогу, мешавшую добиться того, чтобы строчки были равной длины. С тех пор как она проводила Ланселота, ее томили опасения. Любовь к нему уже породила шесть сонетов, балладу и полдюжины vers libre[27], но все девушки считают возлюбленных слабоумными. Своему жениху она отпускала интеллект семилетнего ребенка. Если можно что-то напортить, он напортит. Только мысль о том, что портить у дяди нечего, разрешила его отпустить. Что нужно, в конце концов? Писать портрет, очаровывать дядю. Даже он на это способен.

Однако ей было не по себе, и она не очень удивилась, получив телеграмму, гласящую: «Приезжай можно скорей тчк нуждаюсь моральной поддержке тчк люблю зпт целую».

Она постояла, думая о том, что худшие страхи подтвердились. Потом пошла в спальню, сложила вещи и вызвала такси. Через двадцать минут она сидела в вагоне, а билет в Биттлтон лежал в ее сумочке. Еще через час и сорок пять минут она входила в сад при дядином доме. Там она сразу увидела жениха, шагавшего взад-вперед и чрезвычайно напоминавшего кошку на раскаленной крыше.

— Слава Богу! — вскричал он, кидаясь к ней. — Мне нужен твой женский ум. Я совсем запутался.

Гледис молча глядела на него.

— Вот факты, — продолжал Ланселот. — Ночью я прыгнул дяде на брюхо.

— Прыгнул на брюхо? — переспросила Гледис.

— Нечаянно, нечаянно! Но он обиделся. Понимаешь… — Он быстро изложил события. — Но это бы ничего, если бы не сегодняшнее утро. Я вышел в сад покурить…

Он замолчал, услышав тот пронзительный звук, который издает кошка, если на нее наступить. Глаза невесты, обычно нежные, буквально метали пламя.

— Я же тебе сказала, не кури!

— Знаю-знаю, но я думал, он не заметит. Надо же покурить после завтрака! Зачем тогда завтракать? В общем, я закурил и не успел выпустить дым, как услышал голоса.

— Господи!

— Вот и я так сказал, прячась в кусты. К ним приближались двое, не станет же человек беседовать с самим собой. Хотя у Шекспира бывает. Гамлет, к примеру…

— Ланселот!

— Нет, Гамлет. Что, душенька?

— Не отвлекайся.

— Что ты, что ты! На чем я остановился?

— На том, что ты нырнул в кусты с сигарой.

— Ты ошибаешься. Нырнуть я нырнул, но без сигары. Услышав голоса, я уронил ее на газон.

Он помолчал. Гледис снова издала тот визг, какой издает домашняя кошка, если наступить ей на хвост тяжелым ботинком.

— Ты с ума сошел!

— Да-да, только ты помолчи, а то я собьюсь. Итак, эти двое подошли к лавровому кусту, за которым я сидел, и я невольно подслушал их беседу. Один из них был твой дядя, другой, вернее — другая, в виде шара, явно была кухаркой, так как они обсуждали меню обеда. Красота, а не меню! Дядя тоже так думал, он поддакивал, у меня текли слюнки, как вдруг кухарка заорала. Выглянув из-за куста, я увидел, что она указывает на газон. То есть на мою сигару.

Отчаяние охватило Гледис.

— Значит, они тебя поймали?

— Нет. Они меня не заметили. А главное, они не знали, чья это сигара. Судя по репликам, подозрения пали на садовника и шофера. Меня подозревать не могли, вчера я сказал, что не курю.

Гледис охватила ярость. Ну что это? Едешь по жаре невесть куда, потому что жених в беде, а никакой беды и нет.

— Тогда чего ты волнуешься? — спросила она. — Зачем меня вызвал? У тебя же все в порядке.

Ланселот неназойливо ее поправил:

— Нет, душенька. Отнюдь не в порядке.

— Почему?

— Сейчас услышишь. По совету кухарки дядя отдаст сигару в полицию, чтобы сняли отпечатки пальцев.

— Что!

— То. Отдаст. Кажется, у кухарки брат или кузен в Скотленд-Ярде. Дядя сказал, что запрет сигару в столе, и осторожно взял ее носовым платком. Как видишь, я тебя вызвал не зря. Она — вся в отпечатках, полиция разберется за пять минут.

С нежных уст сорвалось восклицание, подобранное в клубе поэтов.

— Помолчи минутку, — сказала Гледис. — Я хочу подумать. Она застыла, но мозг ее явно работал на максимальной скорости. На левую бровь присела муха, она ее не согнала. Ланселот тревожно смотрел на невесту.

— Ну как? — спросил он.

Гледис вышла из транса.

— Вот что, — ответила она свежим, бодрым голосом. — Ночью, когда все заснут, мы выкрадем сигару. Я знаю, где второй ключ от дядиного стола, когда-то он хранил там конфеты. Жди меня у дверей примерно в полночь.

— Ты думаешь, выкрадем?

— Еще бы! — сказала Гледис. — Это нам раз плюнуть.

Художники — нервные, чуткие люди. Ожидая невесту, Ланселот беспокоился. Случилось так, что он никогда не плевался, но признавал, что это под силу самым отсталым. Неясно было другое — почему Гледис сравнила с этим нехитрым действием их страшный замысел. Мало ли что случится! Скажем, попугай перебудит весь дом.

Однако, завидев ее, он приободрился. Растерянного мужчину очень утешает мысль о том, что рядом с ним — энергичная женщина. Вспомним, к примеру, Макбета.

— Ш-ш-ш! — сказала Гледис, хотя он молчал, и кое-что ему разъяснила. — Слушай, мой ангел. Я понимаю, тебя так и тянет споткнуться и упасть, производя немалый шум. Но удержись. Согласен? Очень хорошо. Тогда пошли.

Поначалу ничто не мешало им. Правда, Ланселот споткнулся, но вцепился в перила, так что удалось бесшумно спуститься вниз и проникнуть в библиотеку. Гледис вынула заветный ключ. Жених ее подумал было, что на месте букмекера расценил бы свои шансы как минимум четыре к одному, но тут случилось непредвиденное. За дверью послышались шаги. Кто-то направлялся в ту же комнату.

И жених, и невеста действовали с похвальной прытью. Когда дверь открылась, Гледис стояла за гардиной, а Ланселот, перепрыгнув через стол, сидел на полу, стараясь не дышать.

Тут он услышал позвякиванье ключа. Потом чиркнула спичка и, наконец, явственно запахло сигарой. Гадая, что бы это могло значить, он увидел, что мимо пролетает его невеста, показывая на что-то пальцем. Судя по выкрику на суахили, в комнате был полковник Пэшли-Дрейк.

— Интересно! — сказала Гледис.

На это трудно ответить, тем более — без подготовки, и дядя какое-то время молчал. Но когда она повторила то же самое слово, он заговорил.

— Да, моя дорогая, — сказал он, — такие дела. Прости, я немного растерялся. Думал, ты спишь. Если хочешь, я тебе объясню, что со мной происходит.

— Насколько я понимаю, ты сидишь в кресле и куришь большую сигару. Что это значит?

— Сейчас, сейчас. Надеюсь, ты мне посочувствуешь. Когда я нанял кухарку, тебя здесь не было?

— Не было.

— Так я и думал. С ее талантом я познакомился у одного приятеля. Потом он сел на диету — давление, знаешь, то-се, и я ее переманил. Как ни странно, она спросила, курю ли я, поскольку она не выносит табачного дыма. Все ясно?

— Пока — да.

— Согласись, положение сложное. С одной стороны, я любил сигары. С другой стороны, я любил хорошо поесть. Что же выбрать, что для меня важнее? Я не спал всю ночь и утром понял: надо сказать, что я не курю. До сих пор так и было, но вчера шофер или еще кто-то уронил сигару на газон. Я их не видел три года и не устоял. Надеюсь, ты меня не выдашь.

— Ну что ты!

— Спасибо, спасибо. Ты сняла груз с моей души. Честное слово, я не был так счастлив с тех пор, как один носорог, бежавший на меня, вывихнул лодыжку. Подумать страшно, что было бы, узнай миссис Поттер о моей… слабости. Сбежала бы, как последний кролик, или, если хочешь, исчезла бы, как сон на рассвете. Если ты ничего не скажешь…

— Не скажу, не скажу.

— Спасибо, моя дорогая. Значит, я на тебя полагаюсь.

— А кроме того, выписываешь чек на мои деньги. Видишь ли, я выхожу замуж.

— Да? За кого же?

— За Ланселота Бингли.

Полковник что-то хрипло воскликнул на малоизвестном сенегальском наречии.

— За художника? — уточнил он.

— Вот именно.

— Ты шутишь.

— Нет, не шучу.

— Тебе нравится это пучеглазое чучело?

— Пучеглазое? Не заметила.

— Ну, что он чучело, ты признаешь?

— Никоим образом. Он — ягненок.

— Ягненок?

— Вот именно.

— Мне так не показалось. Скорее, он напоминает недоеденную мышь.

Ланселот в своем укрытии покраснел как роза. Он чуть не встал, чтобы выразить протест, но здравомыслие его удержало.

— И вообще дело не во внешности, — продолжал дядя. — Наверное, он тебе не говорил, что прыгает людям на живот.

— Говорил.

— Вот видишь! Разве можно выходить за психопата? Не дам ни пенса.

— А я расскажу кухарке, что ты куришь.