Юрий Поляков - Конец фильма, или Гипсовый трубач

— А где же все старики? — поинтересовалась Маргарита Ефимовна, особой интонацией подчеркивая превосходство верной жены над дамами нестрогого поведения.

— Как — где? Кто на кладбище, кто в номерах, кто гуляет… — грустно улыбнулась Сплошная, давая понять, что женщинам с непростой судьбой ведомо то, о чем верные домохозяйки даже не догадываются.

— Но мы видели только Проценко… — смутилась вдова.

— А он там теперь всегда сидит после обеда. Переваривает…

— Ему все еще возят обеды из ресторана? — съехидничал Кокотов, намекая на знаменитые кондиции.

— Он сам их себе заказывает. Иногда даже из «Метрополя».

— ?

— А вы ничего не знаете?!

— Нет.

— Серьезно? — Валентина Никифоровна глянула на писодея с теплой иронией — так женщины, добывшие лучшей доли, смотрят на своих прежних, непреуспевших мужчин.

…В конце 70-х Малый театр ездил на гастроли в Лондон и возил туда «Винздорских проказниц». На спектакль пожаловал сам сэр Лоуренс Оливье, барон Брайтонский, директор Национального театра, в прошлом муж сумасбродной и загадочной Вивьен Ли. Проценко играл Фальстафа и привел Оливье в неописуемый восторг. Сэр Лоуренс сказал после спектакля: «Я думал, на планете Земля всего один забавный актер — я. Оказывается, нас двое!» В общем, барон Брайтонский пригласил Георгия Кирилловича к себе в гости в Стейнинг, познакомил со своей молодой женой Джоан, которая приготовила для гостя суссекский пудинг. Блюдо очень понравилось русскому Фальстафу, и, слопав три порции, он заявил, что готов есть такую запеканку каждый день — на завтрак, обед, ужин и даже на десерт. Переводил застольную беседу начинающий актер Шубин, его, несмотря на звание старшего лейтенанта, на сцену пока не выпускали. Сэр Лоуренс, изрядно хвативший выдержанного виски, расхохотался и пообещал гостю, что учтет его желание, когда будет составлять завещание. Эти странные слова Шубин не стал переводить во избежание недоразумений.

Распрощавшись с гостеприимными хозяевами и оставив им на память жостовский поднос с хохломскими рюмками, Проценко отбыл в Советский Союз. Однажды он получил от сэра Оливье открытку к Рождеству и в ответ поздравил своего английского друга с Новым годом. В 1989-м великий Лоуренс скончался, и наследники с немалым удивлением обнаружили, что покойный завещал Проценко 15 тысяч фунтов «для наслаждения суссекским пудингом». Убитые горем наследники сочли этот пункт завещания экстравагантной шуткой покойного и оставили без последствий. Но много лет спустя Джоан нашла на чердаке запылившийся жостовский поднос, вспомнила званый обед и странного русского актера, сожравшего вопреки всем правилам этикета три порции. Пришлось возвращать из архива завещание, призывать законников, которые еще долго толковали и трактовали необычную волю барона Брайтонского, но фригидная британская юстиция после долгих колебаний признала право Проценко получить свою долю с учетом процентов, наросших с момента, когда открылось наследство. В «Ипокренино» прибыл адвокат семьи Оливье и на глазах потрясенных насельников вручил торжествующему Георгию Кирилловичу золотую карточку «Оксфорд-банка». Сразу два ветерана — Чернов-Квадратов и богатырь Иголкин, не вынеся такой онтологической несправедливости, скончались один за другим. Сплошная рассказала все это весело, почти как анекдот, но история произвела тяжкое впечатление. Даже Коля вздохнул и сник над рулем. Затянувшееся молчание прервала Валюшкина.

— Что. Такое. Геронтотерапия? — спросила она, с плохо скрываемой неприязнью к Валентине Никифоровне.

— Это. Очень. Просто! — передразнила бывшую старосту бывшая бухгалтерша. — Ты молодой, богатый, красивый, а жить не хочется. Тебя приводят к старикам, которым завтра помирать, а они живут и радуются каждому дню, каждой котлетке… Понимаете?

— Да, любопытно, — согласился Кокотов. — И кто же это придумал?

— Американцы. Кто ж еще? Стариков хотели рассовать по интернатам. А я прочитала в интернете про геронтотерапию и рассказала Эдику… Знаете, он глубоко верующий человек!

— Церковь строит? — ехидно добавил Андрей Львович.

— Да, Лапузина уговорила, — недовольно ответила бывшая бухгалтерша.

— Наталья Павловна? — переспросил бывший вожатый дрогнувшим голосом.

— Прикатила с целой делегацией: с мужем, подружкой, и батюшку с собой привезли, отца Якова. Он потом еще с Жуковым-Хаитом разбирался.

— С мужем?! — почти вскрикнул автор дилогии «Отдаться и умереть».

— Да, с мужем. Солидный такой, профессор. Федор-как-его-там. Но цену за храм заломил, я вам скажу…

— А подружка — Алсу? — перебил Кокотов и почувствовал, как насторожилось рядом Нинкино тело.

— Кажется. Косоглазенькая такая…

— А за цветочками-то мы заедем? — жалобно спросила вдова.

— Не волнуйтесь, Маргарита Ефимовна, у кладбища целый рынок! — успокоил Коля.

— Димочка любил желтые розы! Я ко дню рожденья ему всегда дарила!

— Там всякие есть.

И Кокотов зажмурился от стыда.

В памяти каждого человека есть тупик Позора, куда он изо всех сил старается не заглядывать, предпочитая прогуливать сытые мысли, скажем, по бульвару Добродетели или проспекту Взятых Вершин или по улице Исполненных Желаний, забредая в переулок Милых Недоразумений или проезд Обманутых Надежд… Но только не в тупик Позора! Нет, никогда! Ведь там, в мрачных лачугах ютятся тени подло обманутых друзей и гнусно брошенных женщин, чадят, как тусклые керосиновые лампы, преданные идеалы юности и смердит проеденное свободолюбие. Там птицы поют, как плачут, там деревья шелестят, словно ропщут, там идут дожди соленых слез, дуют ветры стенаний и гремят грома проклятий. Но почему, почему неведомая, неодолимая сила тянет, тащит сердце туда, в этот страшный тупик? Почему?..

…Жарынин с требовательной нежностью оглядел с ног до головы Кокотова — так, наверное, Королев оглядывал Гагарина перед запуском в космос. Игровод заботливо поправил соавтору воротничок рубашки, одернул пуловер, отстранился и полюбовался. Сам режиссер был одет так же, как в первый день знакомства, когда все началось: в замшевую куртку, свежую дорогую сорочку цвета манго, а свой берет с петушиным пером лихо заломил на ухо.

— Вы готовы? — спросил он.

— Готов! — по-военному ответил писодей.

— Отлично! Еще раз покажите — как я учил! Кокотов выхватил из трости клинок и пронзил воздух.

— Правильно! Снизу вверх, под ребра, в самое сердце! Я отвлеку его разговором. Сигнал — мои слова: «Это бесчестно, милостивый государь!». Ни секундой раньше, ни секундой позже. Понятно? А теперь проткните подушку — вы должны почувствовать, как сталь пробивает плоть…

Андрей Львович загадочно улыбнулся, отдернул одеяло и предъявил наволочку, в пух истерзанную кинжалом. Режиссер некоторое время смотрел на это в смутном раздумье, потом улыбнулся и молча обнял писодея, прижав к груди.

— Вы… вы… мой андрогиновый… брат! — сказал он сдавленным от волнения голосом.

— Да ладно уж вам…

— Ну-с, а теперь по рюмочке перцовки — и за работу!

…Они шли по коридору плечом к плечу, печатая шаг. Выпитая водка наполняла душу ребячливым мужеством. Навстречу попался Владимир Борисович. Узнав, что соавторы идут на «стрелку» с Ибрагимбыковым, казак-дантист помрачнел, крутанул ус и пообещал догнать их, прихватив шашку. По пути Жарынин заглянул в бухгалтерию: Валентина Никифоровна и Регина Федоровна оторвались от бумажек и посмотрели на режиссера с одинаковой нежностью.

— Девочки, не хотите подышать воздухом?

— А что-о?

— Будет интересно!

— Мы сейчас… — Они потянулись к пудреницам.

— Зачем? — тихо упрекнул Кокотов.

— Подвигу нужны очевидцы! — тихо объяснил Жарынин.

В холле собирались ветераны, чтобы ехать на похороны Ласунской. Одеты они были с привычной скорбной тщательностью, как люди, часто бывающие на печальных мероприятиях: внебрачная сноха Блока вплела в фиолетовые седины траурный бант, Ян Казимирович повязал вокруг морщинистой шеи черный шелковый шарфик, прима Саблезубова закуталась в черные меха, точнее в то, что оставила от них ипокренинская моль. Ящик оказался почему-то в мундире морского офицера с золотым кортиком, а Злата в интеллигентном брючном костюме с клешем 70-х годов прошлого века. Присутствовали и скорбящие Огуревичи. Жарынин холодно кивнул директору.

— А вы разве не поедете на похороны? — тихо спросил соавтора писодей.

— Если успею…

— Может, лучше все рассказать жене президента?

— Бесполезно! Власть в России существует только для того, чтобы не пустовал Кремль. Кинжал надежнее! Или вы боитесь?

— Вовсе нет! — соврал автор «Знойного прощания».