Дмитрий Старков - Отдаленное настоящее, или же FUTURE РERFECT

А не лепо ли ны бяшеть, братие, начати новый роман? Возможно, даже — новыми словесы. И отвлечься поможет, и поторопиться бы надо, пока за это еще деньги согласны платить.

Петяша в задумчивости подошел к столу, смахнул с пишущей машинки гору разрозненных листов с заметками, вставил в каретку чистый лист и прошелся для пробы пальцами по клавишам.

Ч-черт, лента совсем слепая…

фывапролдж…

Ладно, хер с ней. Пора отвыкать от старых привычек и привыкать к дарам прогресса. Во-первых, должна же от этого пакостного прогресса быть хоть какая-то польза для прогрессивного человечества. Во-вторых, если так и продолжать работать по старинке, то скоро не только Димыч, а и куры засмеют. Вдобавок надо уже и нетмейл свой забрать, а то неудобно: босс, конечно, человек мягкий и терпеливый, но надо же и совесть иметь! И — мало ли, может, там в кои-то веки кто-нибудь написал что-нибудь интересное… Хотя вот для Петяши такая переписка — дело довольно новое, а потому интересное и забавное, а те, кто давно в теме, уже говорят, что Фидо — на закате. Если так, надо бы этот пресловутый Интернет осваивать — что за зверь такой, интересно? Как-то видел у Димыча IRC-чат. Сидят, обмениваются репликами, только написал — тут же тебе и отвечают. Прямо какой-то многопользовательский блокнот. Деньги теперь есть, можно Фидо не ограничиваться, а накупить карточек доступа хотя бы… а то и постоянное подключение купить.

С этими мыслями Петяша включил старенькую «четверку», медленно, но довольно стабильно тянувшую Windows 95, запустил мейлер и Word и, несколько времени подумав под негромкое стрекотание модема, принялся писать:

Некогда не было ничего помимо абсолютного Ничто.

Сгустилось Ничто и исторгло из себя Его, и был Он голоден и наг. И сказал Он: «Пусть станет мне еда и одежда». И сгустилось Ничто в другой раз, и исторгло из себя зверей, дабы мог Он пропитаться их мясом и в шкуры их облачиться. И погнался тогда Он за зверем, но был зверь быстр и убежал прочь.

И сказал Он, утомившись бегом: «Пусть же станет мне еда и одежда, ведь я достаточно потрудился!» И сгустилось Ничто в третий раз, и сделался тогда большой огонь; и убил тот огонь зверей и сам продолжал гореть.

Тогда разорвал Он убитых зверей на куски, сложил в котел с водою и поставил на тот огонь, а сам же задремал в ожидании пищи.

И тогда — появились от тепла на голове одного из зверей двое, давшие начало всему человеческому роду, каков есть он теперь, и назвали голову зверя своею землей, и принялись множиться, пока не заняли всю землю.

И лето теперь сменяется зимним холодом, когда кипение воды выносит голову наверх, прочь от раскаленного днища котла; и дневной свет сменяется тьмою ночи оттого, что токи воды поворачивают нас вместе с головой то к свету днища котла, то к тьме его крышки…

Но ныне — не об этом речь моя.

Случилось так: взбурлила вода в котле, и сильно хлынула наружу, и едва не загасила огонь.

Тогда пробудился Он от страшного шипенья и принялся раздувать жар. Исторг едкий дым из глаза его слезу; упала слеза в котел, и стало из нее Знание для людей.

Поднял то Знание некий безымянный теперь человек, но, не вынеся непосильной тяжести, уронил наземь. Рассыпалось тогда Знание на многие осколки, и взял каждый, случившийся рядом, долю по силам себе. С тех пор ни единая крупица Знания не должна оставаться без хозяина, ибо, сделавшись ничьей, падет она на землю и рассыплется на крохи столь мелкие, что никто не сможет собрать их. А если исчезнет с земли все Знание — пропасть тогда и всему роду человеческому, задолго до того, как доварит и съест Он мясо свое…

Приостановив процесс созидания, Петяша отвалился на спинку стула, закурил новую сигарету и перечел написанное.

А что, пойдет!

Пожалуй, решил он, надо из этого сказку позабавнее сделать. И чтобы действие происходило здесь и сейчас. Ибо нефиг разных эскапистов-мескапистов баловать. И без того разбалованы уже донельзя.

Однако ж — к вопросу о «здесь и сейчас». Роман — он еще когда допишется. А вот если попробовать изваять рассказ? О том, что происходит здесь и сейчас, в меру издевательский, и чтобы широкие народные массы поняли и прониклись. И частично — взбурлили негодованием, потому как рассказ — издевательский. Написать — и на литературных эхах в Фидо немедленно проверить.

Идея понравилась. Предстояло только понять, с какого конца за нее взяться: рассказы Петяще традиционно не удавались: слишком много хотелось сказать, тогда как рассказ подразумевает предельную лаконичность. И, собственно, о чем?

Петяша закурил и задумался. На четвертой затяжке взгляд его, бесцельно следивший за игрой клубящегося дыма в солнечном луче, упал на обложку одной из карманного формата книжек, валявшихся на столе.

What Strange Stars and Skies. By Avram Davidson…

Стоп-стоп-стоп! Был там один рассказик, вполне подходящий под «здесь и сейчас». Для первого опыта проделаем то же, что проделал товарищ Волков с «Волшебником из страны Оз»: творчески переведем товарища Дэвидсона, изменив время и место действия. А чтобы покойный не обижался, первый абзац посвятим намеку на сие обстоятельство — для тех, кто понимает, конечно.

Добив сигарету и загасив ее в исполнявшей обязанности пепельницы консервной банке, Петяша вновь придвинул к себе усыпанную пеплом клавиатуру:

НЕ УПУСТИТЕ ШАНС!

Эту историю я, как и многие новости в последнее время, услышал не от кого-нибудь, а от одного американского знакомого, с коим состою в переписке. Впрочем, Абрам, как я — на русский лад — называю Эйба Дэвидсона, вполне мог и разыграть меня; он давно знает, что телевизора я не смотрю, радио не слушаю и даже не подписан ни на одну из фидошных новостных эх, и порой этим пользуется в целях учинить надо мною какую-нибудь более-менее невинную хохму. Хотя… ранее его письма-мистификации неизменно сопровождались тирлайном с надписью: «DRINK COCA-COLA!»; он это называет своим посильным вкладом в «total coca-colonization of the world».

Я честно попытался навести соответствующие справки в кругу своих знакомых и выяснил лишь, что широкая российская общественность, подобно мне, еще не в курсе той цепочки событий, которая, связав воедино ветви благородных лавров просвещения и развесистую клюкву телестудий, завершилась — что, пожалуй, весьма символично — не так давно, около трех лет назад, первого числа апреля месяца. Не знаю, как вы, а я полагаю, что стране — хотя бы иногда — требуется знать героев текущего момента, тем более, что разоблачения «преданий старины глубокой» успели уже приесться публике. Конечно, имена тех, о ком я расскажу ниже, лет через… дцать и без меня станут известны всему миру, но — тем не менее.

Бегло перечтя написанное и посчитав дань автору оригинальной идеи отданной, Петяша отделил оную от основного текста тремя звездочками-астерисками и продолжил:

История началась зимним воскресным вечером (сколь прекрасна питерская зима, особенно в феврале месяце — известно всем). Семейство кандидата физматнаук Николая Ивановича Маркова, доцента одной из кафедр физфака СПбГУ, уж несколько часов, как отужинало. Ужин состоял из разогретых на сковороде вчерашних макарон, сдобренных геркулесовой кашей, и съеден был, пусть без энтузиазма, зато и без остатка. Далее, госпожа Маркова со старшей дочерью, Ириной, отправились «посидеть» с соседскими детьми. Это занятие, которому посвящались около пяти вечеров в неделю, позволяло более-менее сносно одевать Ирину. После старшей дочери одежду донашивала сама госпожа Маркова, а уж затем «обновки», будучи укорочены и обужены, обретали второе воплощение и поступали в распоряжение младшей дочери Марковых. Татьяна, нежеланное дитя, выглядевшее в свои десять лет от силы на семь, упорно противилась такому круговороту материи в семействе, но ржавый топор семейного бюджета отсекал излишние сущности почище всякого лезвия Оккама.

К счастью, в этот вечер Татьяна пребывала в тихом расположении духа. Около восьми часов она присоединилась к Павлику, единственному сыну Марковых, сосредоточенно низавшему на картонки в виде сердечка заколки-«невидимки» (десять заколок на картонку). Работа эта, в нарушение всех законов и постановлений, регламентирующих детский труд, была предоставлена соседом по лестничной клетке, владельцем мелкого оптово-розничного магазинчика, торговавшего всякой всячиной. Антон Петрович (так звали соседа) платил 1 р.50 коп. за сотню укомплектованных картонок, поставляя все необходимое.

Ну, а глава семьи, подрабатывавший по вечерам мойщиком посуды в небольшом китайском ресторанчике неподалеку, на днях был оттуда уволен — благодаря прибытию из Пекина в Петербург (наверняка по подложному паспорту) троюродного брата владельца — бывшего партийного чиновника. Прочих заработков пока не предвиделось, субботний выпуск «Ведомостей» был прочитан от корки до корки еще накануне, и кандидат физматнаук, радиофизик Николай Иванович Марков неожиданно обнаружил, что располагает некоторой толикой свободного времени. Время решено было употребить на продолжение статьи, начатой года два назад и медленно — по абзацу в месяц — продвигавшейся к завершению. Не то, чтобы Николай Иванович всерьез надеялся когда-нибудь пристроить ее хотя бы в факультетский «Вестник», но мало ли…