Леонид Леонов - Пирамида. Т.2

За последние месяцы никогда еще утраченная способность не возвращалась в таком напоре, нельзя было медлить ввиду заметно сократившейся целительности подобных просветов, а он, осознавший степень риска при малейшей задержке, потерянно глядел куда-то мимо все еще стоявшей перед ним на коленях девушки. В предвиденье неминуемых бедствий, ожидающих Дуню по его уходе, сейчас ему ничего не стоило, разумеется, истребить самый источник грозившей ей опасности, значит, за время земного пребывания успел насмотреться вдоволь, какими последствиями для возлюбленных людишек сопровождается небесная деятельность по иссечению зла, осуществляемая по старинке — простецким инструментарием и со чрезмерным эмоциональным накалом. Своевременно разгадавшая его затруднения, Дуня оказала величайшее благодеянье миру, напомнив Дымкову уже проверенный у них на практике бескровный способ удаления печали.

Жестом крест-накрест перечеркивая прошлое, она как бы обрубала последние, державшие Дымкова связи:

— Пусть они забудут про вас! — подсказала Дуня.

— Пусть забудут... — властно распорядился Дымков. Так же поступают и те, кто, рискуя попасть под колеса, бегут вдоль отходящего поезда, не сводя глаз с опережающих окон. Прощаясь с покидаемым навечно, они непременно хотят сохранить от него хоть царапинку на душе.

— ...все кроме меня одной! — звеняще, как бы вдогонку крикнула Дуня, торопясь вывести себя за рамки совершившегося повеленья.

— Кроме тебя... — повторил ангел гулко и в чем-то уже не похожем на человеческую речь, потому что одновременно с утратой прежнего облика подвергался, видимо, и сложной внутренней перестройке.

Стремясь впитать в себя побольше, самозабвенно следила Дуня за ходом начавшихся скоростных обратных превращений, однако в беседах с Никанором так и не смогла восстановить их в обязательном для науки логическом порядке. Помнилось только, что сперва в несколько сильнейших рывков, как оно наблюдается при росте кристаллов, Дымков стал раздаваться во все стороны, главным образом ввысь, попутно туманясь и утрачивая сходство не только с самим собою час назад, но и с пресловутым ангелом на старо-федосеевской колонне, что, по счастью, указывает на отсутствие какой-либо предосудительной мистики. Желая ввести происшествие в рамки здравого смысла, Никанор спросил у свидетельницы, не замечалось ли в тот момент некоторого похолодания вокруг, обусловленного ускоренным разрежением вещества, но таковое, к сожалению, не наблюдалось... разве только предстоящего одиночества холодок. Потом стали слезиться глаза от нестерпимого, внутри ангела, поблескиванья то и дело смещающихся плоскостей, вероятно, обычных на каком-то этапе чисто структурного преобразования. Даже пришлось ненадолго прикрыться ладонями, но резь в лобных пазухах утихла сама собой по мере его дальнейшего врастания ввысь. Видимая теперь только вверх по вертикали фигура ангела туманилась, приобретая ужасающую прозрачность неопознаваемого облака, и вдруг Дуня обнаружила себя целиком в громадном, с размытыми очертаньями, дымковском башмаке. Кроме смутных нагромождений тумана, уже ничего не различалось, — тогда она рванулась наружу из призрачного каблука, лишь бы закрепить в памяти облик уходящего друга. Тут она споткнулась о подушку ползучего можжевельника, искровенила ладони, потому что все оглядывалась на бегу, но, по заключению Никанора, все равно не смогла бы удалиться на достаточное расстоянье, чтобы увидеть во весь рост, если бы параллельно не работало суточное, даже орбитальное движение планеты, законам которой ангел уже не подчинялся. С закинутой головой, ликуя и смеясь сквозь слезы последнему чуду своей жизни, глядела она на гигантскую, с неподвижным лицом и уже плохо опознаваемую фигуру отбывающего к себе в большую Вселенную. Из-за убыстренного расширенья она как бы растворялась в послеполуденной дымке у Дуни на глазах. В следующий момент голова призрака уже терялась за все уплотнявшейся небесной пеленой, тогда как изреженное его плечо, доставляя высшую доказательность реальности чуда, просекала стая тоже улетающих на зиму журавлей. Машистый вожак уверенно вводил свой клиновидный, в две колеблющиеся нитки, караван в неосязаемое ими сгущение чего-то — подобно нам, зачастую не подозревающим, сквозь что летим. Такое затишье стояло в природе, что, несмотря на расстоянье, Дуня различала их глуховатый разговор, похожий на клекот деревянных колокольцев. И пока следила за их отлетом, поддавшись очарованью осенней печали и одиночества, ни проблеска или темнинки не оставалось в небе от ангела — кроме радостного ощущенья, что продолжает глядеть оттуда на безвестную девчонку с запрокинутым назад заплаканным лицом и собаку невдалеке, тоже живую свидетельницу его вознесения. Впрочем, при виде только что случившегося последняя не испытала особых эмоций, так как, попривыкнув к повседневному волшебству людской действительности, собаки, как и боги, не удивляются ничему, даже изгнание из жизни воспринимая как законное, по ветхости, отлучение от чуда.

Между тем набежавшая с востока тучка успела на добрую треть затянуть опустевшее небесное пространство, пора было поискать любую кровлю от непогоды. Оказалось, в считанных минутках ходьбы находился добротный проселок с оживленным пригородным движеньем. Непрестанная вереница машин с их сезонным грузом поднималась из низины на перевал, насыщая прилегающую местность голубым смрадом, надсадным воем моторной одышки. Как ни просилась рукой и улыбкой, чтоб подкинули до заставы, ни одна не остановилась ради Дуни, пока не накрыло ее плотным осенним дождичком. Ливень прибивал к земле удушье, плеском своим глушил хрипотню загнанных моторов, но почему-то стало легче теперь идти. Смирившаяся и сосредоточенная, словно свечу зажженную несла в ладонях, сберегая от бури, так и тащилась по глинистой дорожной кромке, вся мокрая насквозь, пока не окликнул с попутного грузовичка сжалившийся симпатичный дядька с луноватым круглым лицом и добрыми вислыми усами, — выяснилось в пути, что и ему туда же.

Весьма знаменательно, что кремлевский генерал с утра в тот день испытывал административную тревогу по поводу подопечного ангела и успокоился лишь после телефонной справки, что тот со вчерашнего вечера никуда не отлучался. С полудня томимый предчувствием какой-то неудачи, он решил отправиться за Дымковым раньше назначенного срока, чтобы оставшиеся до свиданья часы продержать его под присмотром. Однако по сложившемуся графику государственных дел и невзирая на очевидные для себя последствия опалы в случае срыва поистине эпохального мероприятия по урезке мысли человеческой, он выехал в Охапково со спасительным для старофедосеевцев опозданием и, конечно, в сопровождении работников специального профиля, для уверенной доставки на место. Можно легко представить замешательство кремлевской экспедиции и толчею служебных машин на шоссе, вызванные внезапным исчезновением цели, к тому же ввиду особой ее секретности не отразившейся в каких-либо правительственных документах. Таким образом, пострадавших по нерадивости не оказалось и среди лиц, прямо ответственных за выполнение великого плана.

Все же не слишком уверенная в благополучном исходе дела, Дуня, хоть и не пошла на условленную явку к Мирчудесу, дотемна пряталась в глубине кладбища сиротливая и продрогшая, пока мирно не засветились окна в домике со ставнями и на скамейке под сиренью не раскашлялся от своего табачища Финогеич. Лучшим сигналом было, что на крыльце случайно встретивший ее дотошный Егор и мельком не поинтересовался у сестры, куда сбыла она своего опасного приятеля. Наспех переодевшись в сухое, Дуня спустилась к ужину, но, пяти минуток не просидев за столом, снова поднялась к себе в светелку под предлогом недомоганья. Такая была раскрасневшаяся да сияющая, что родители не порешились спугнуть неведомое счастье дочки небрежным вопросом, где пропадала целый день.

— Смотри, поп, похорошела-то как! — суеверным.шепотом поделилась мать с о.Матвеем. — Ровно клад какой нашла, а может, и в юное сердечко постучался кто-то...

Тогда же состоялся у них вторичный за полгода и впереглядку на сей раз обмен мнениями в том сокровенном замысле, что кабы привел Господь дожить до ее свадебки, то желательней Никанора Шамина и не сыскать, пожалуй, ей в мужья. С одной стороны, бывшей поповне легче будет укрыться от мира за его широкой спиной, с другой же — ежели и в нонешней стадии сына могильщика выдвинули в секретари чего-то, даже с правом подписания казенных бумаг, то, пробившись в науку как непьющий и труженик, он и вовсе займет приличное положенье, а там, глядишь, и Дунюшка при нем станет профессоршей, лучше чего родимому чаду и желать грешно... Никто тогда в домике со ставнями не предвидел событий, нагрянувших на страну год спустя, ни даже последовавших на следующее утро.