Александр Галкин - "Семейные сны"

- Папа! Папа! Накой делялем!

Я вздрагиваю, сбрасываю сон, подбегаю к кроватке Акакия. (Сын спас меня, выдернул из колодца смерти.) *23

Ополаскиваю руки в кастрюле, щупаю ползунки: он описался. Непонятно, почему, но я абсолютно убежден, что нам снился один и тот же сон. Оба мы оказались в этой яме с водой, только потом каждый из нас двинулся в своем направлении... Что могло там случиться с сыном?!

Я меняю ему штаны, закутываю в одеяло. Он продолжает спать.

Жена приподнимает голову и спросонок бормочет: "Мне какой-то странный сон снился, что мама на костылях, без обеих ног. Но она это скрывает, делает вид, что ничего не произошло, чтобы нас не огорчать... А у отца отвалилась рука. Ее дверью прищемило - она и отвалилась. Мы понесли ее пришивать, завернули в газету, потом в целлофановый пакет. Но в больнице сказали, что уже пришить нельзя... Мы ее не так хранили, как надо... Ткани омертвели. Надо было держать в морозильнике, тогда бы пришили, а сейчас она уже начала разлагаться... А потом я бегу за мясом. Огромная очередь! Мясник отрезает куски от человека, который на крюке висит... Доходит очередь до меня... Двое передо мной отказались, ждут, когда еще нарубят... от задней части... А мне стало противно, я и говорю: "Дайте мне лучше курицу!.."

23.

В кухне бабка прикорнула к подоконнику и втихомолку пожирала сливы. Без сомнения, она надеялась втихаря прервать объявленную голодовку: поплотней набить желудок, пока родители не явились, а мы спали. Я поставил чайник и злорадно пожелал ей приятного аппетита. В воздухе повисла колючая натянутость. Бабка, бесцельно пошарив по столу, включила радио:

"...Академик Амбарцумян возложил ответственность за невыполнение Указа Президента "О признании Нагорно-Карабахской автономной области общеармянским домом" на местную исполнительную власть. В интервью американской газете "Нью-Йорк таймс" он заявил, что объявляет голодовку, а в случае дальнейшего саботажа упомянутого Указа, он, по его словам, полон решимости отстоять свои требования любой ценой, вплоть до самосожжения на Красной площади.

Наш корреспондент Лев Кошкин *24 обратился за разъяснениями к Главному пожарному Кремля полковнику Меркулову Виктору Александровичу.

Включаем запись:

- Наша служба, помимо этого, занимается тушением самовозгорания граждан, обливающих себя бензином. Для предотвращения таких акций в нашу задачу входит вовремя накинуть на горящего брезентовую попону и быстро сбить пламя. Если же, допустим, он приковывает себя цепью к турникету, в нашем распоряжении имеются специальные кусачки, перекусывающие цепи какой угодно толщины.

- И сколько случаев самосожжения вам удалось остановить?

- Пока ни один еще не сгорел!"

- Все умирают потихонечку... - Бабка выключила радио, вздохнула, положила в рот сливу. - Мне сегодня приснилось, как я вот на этом самом столе лежу (она похлопала по нему кулаком)... А мне рвут зубы... два доктора... такие крупные мужчины... а потом за руки схватили - и в лодку... Притащили, кинули на доски, связали и толкнули меня на середину реки... А я кричу, кричу... А голоса не слышно! И вокруг никого... Ночь! Представляете? Это к смерти моей... сон... Конец будет этими днями...

Я всегда теряюсь, когда мне надо кого-нибудь утешать или разуверять по поводу смерти. Бросьте, мол, или: "Да что вы, не умрете вы"! Или: "Выбросите из головы, не думайте о плохом". Подобные выражения всегда казались мне кощунственными по отношению к смерти, неуважительными к ее таинству. Вот почему и в этот раз я, как нарочно, будто воды в рот набрал.

Меня, слава Богу, спасла жена.

- Вот молодец! Правильно. что стала кушать... Без еды долго не протянешь... Давай я тебе сметаны еще принесу... очень свежая! И свекольник налью...

Бабка с наслаждением стала поедать сметану. Ее сизоватые губы сделались влажными, на нижней, чуть отвислой шевелилась черная мерлушка. Кожа лица с каждым жевательным движением натягивалась на лобные кости и скулы. Наружу явственно проступал череп. Может, и вправду она не жилец?

Раздался короткий взвизг - жена бросилась к Акакию, захватив кружку с компотом.

Пища привела бабку в состояние эйфории и восторженной любви к людям:

- Вы знаете. сегодня ночью я видела инопланетян...

- Ну да?

- Да! Часа в четыре ночи... У меня очень болело сердце, я встала, чтобы выпить таблетку... Хочу зажечь свет... Вдруг какая-то вспышка... Все вокруг осветилось... И звук такой, знаете. как будто лопнуло что-то... Не очень громкий. Я думаю: наверно, какой-то мерзавец бросил бомбу в контейн...

- В контейнер?

- Да... Взглянула вниз... контейн с мусором цел... Ничего не горит. Да и людей нет... Мерзавец бы не успел так далеко уйти, если бы сейчас взорвал... Вдруг... прямо напротив моего окна... около детского садика... восходит солнце... Громадный желтый шар... И всходит очень-очень быстро... Думаю: не может быть! У меня окна на запад, а солнце восходит на востоке... Да и рано еще. Пока я думала, шар исчез. Зажгла лампу настольную - она мигнула один раз и тут же сгорела...

- Это я тоже слышал: лампы перегорают моментально, если рядом инопланетяне... Колоссальную энергию их тарелки пожирают... Лампы электрические просто не выдерживают...

- Вот видите!.. - Бабка облизнула губы, обтерла их пальцами, внезапно накрыла ладонью мою руку. - Потрогайте, какие у меня холодные руки, - проникновенно и не без гордости поведала она. - Но теперь мне луч-че... луч-че... Вчера передавали Аллана Чумака по радио... Я слушала! Он мне мазь зарядил от мозолей... Всю неделю болели... А сегодня я их не чувствую. Сколько времени, скажите? Без пяти четыре? Через пять минут второй сеанс будут транслировать... по крымскому радио. Надо послушать!.. Он и газету тоже зарядил... "Крымскую правду". - Она привстала, вытащила из-под себя газету, продемонстрировала ее, снова положила газету на табуретку и прочно утвердилась на ней.

Только сейчас меня осенило: я понял, почему она сидела на газете: ведь у нее геморрой!

Бабка опять включила радио: "...очередной сеанс Аллана Владимировича Чумака.

- Добрый день, дорогие товарищи! Вы можете приготовить воды, соки, крэмы, фрукты, детское питание. Я заряжу их своей целительной энергией. Сядьте поудобнее, расслабьтесь, не скрещивайте ноги... Вот так! Хорошо...

Зазвучала бодрая музыкальная фраза, ритмично повторяющаяся через равные промежутки времени. Бабка пододвинула поближе к радио банку со сметаной.

Неожиданно она встрепенулась, как будто что-то вспомнив:

- У меня к вам будет большая просьба: достаньте, пожалуйста, ложки-вилки сверху, сложите их на полотенце (она расстелила полотенце на столе).

Я исполнил просьбу. Она завернула все это в кокон и стала ласково, как гладят детей, обтирать каждую вилочку. Я глотнул чаю.

- Не пейте чай, пока он не закончит... Может не в то горло попасть.

Я отодвинул кружку, с ненавистью покосившись на радио. Внезапно в моем правом ухе, обращенном к радио, противно закололо, точно неопытный дантист задел бор-машиной нерв гнилого зуба.

24.

- В жутком настроении проснулся... Весь описался... Компот пролил, видишь? - Жена потрясла мокрыми ползунками и вытерла ими пол.

Акакий с потными, свалявшимися волосами угрюмо сидел в углу кровати и перебирал пальцы на ногах, особенно сосредоточенно ковыряясь в промежутках между пальцами.

- Может, сон плохой приснился? - высказал я догадку.

- Зайчик, что тебе снилось: мама-папа? - заворковала жена.

- Кака! - сурово отрезал Акакий.

Жена покормила сына. Они ушли гулять. Быстрей - за книгу! Что-то очень значительное и прямо касающееся моей жизни там мелькнуло:

"То были незабвенные дни на рубеже февраля и марта 1917 года, когда священный хмель бескровной революции залил Петербург и Москву, катясь от сердца к сердцу, от дома к дому, по всей стране, по всколыхнувшимся, ликующим губерниям. Но этою минутой не преминул воспользоваться багровый жругрит, чтобы вгрызться в извивающееся туловище своего отца. Ржавый купол короны сорвался с головы несчастного. Но старый Жругр был еще жив. Волоча внутри себя багрового жругрита, прогрызавшегося глубже и глубже к его сердцу, он тащился из последних сил к центральному капищу. И здесь, прямо на улицах Друккарга, от умирающего отпочковался и последний жругрит - черный маленький недоносок, быть может самый злобный из всех. Едва родившись, в туловище родителя стал вгрызаться и он, а бурый, стремясь наверстать время, пропущенное в замешательстве, рванулся туда же вслед за багровым, тщетно пытаясь опередить его на пути к родительскому сердцу.

Ледяные дожди хлестали по проспектам и дворцам Петербурга, когда в Друккарге багровому Жругриту удалось первому добраться до сердца отца и вырвать его из туловища. Это была та секунда, когда в Энрофе по стенам Зимнего дворца с Невы ухнули пушки крейсера, а в глубоком подземном мире багровый победитель, внутри главного капища игв, высоко под самым конусом, прижимал щупальцами пульсирующее сердце к своей груди, выпивая из него присосками кровь, каплю за каплей". *25