Станислав Стратиев - Недолго светило солнце

Сашко наполнил очередное ведро, поставил лопату у стены и крикнул:

– Тяни!

Ворот напевно заскрипел, черный силуэт ведра, медленно удаляясь, двигался к отверстию, преграждая путь солнечному свету, в колодце становилось все темнее…

Вдруг черный круг ведра полетел вниз, бай Ламбо и Антон почувствовали, что рукоятка ворота стала необычно легкой. Сашко стоял, опустив голову. Он услышал крик, но не успел даже посмотреть наверх – последовал страшный удар, и кромешная темень застлала для него все вокруг.

– Веревка! – закричал Антон. – Кто-то ее… – он крепко выругался. – Лестницу, давай скорей лестницу!..

Сашко вытащили из колодца, положили на траву под грушами. Бай Ламбо разорвал свою рубашку, стал перевязывать ему голову. Кровь просачивалась сквозь повязку, алый круг рос, становился все шире…

– Сашко! – кричал бай Ламбо. – Сашко, ты слышишь меня? Сашко!..

Сашко ничего не слышал. Опьяненный радостью, он бежал с собакой по благоухающим травам, по безбрежному полю, звенящему от света и солнца… Собака мчалась, кувыркалась, тяжело дышала от быстрого бега… Вот она стрелой пролетела мимо фургона, там Таня… Губы ее горячие и нежные… и он там… Но собака бежит, уводит его за собой, Таня исчезла, исчез и деревянный фургон, их больше нет… Сашко бежит рядом с ошалевшей от радости собакой по полю, по безбрежному полю…

– Сашко! – зовет бай Ламбо. – Сашко, отзовись… Скажи хоть слово, Сашко!.. Антон, что делать?.. Антон!..

Но Антон уже бежал к дому, бежал изо всех сил.

– Крумов! – кричал он. – Где ты, гад?! Где ты, погань?!..

Проскочив через веранду с ее проклятым оранжевым навесом, Антон влетел в коридор, вышиб ногой дверь и ворвался в комнату… Крумова там не было, не было никого, только желтые шторы болтались на окнах…

– Где ты? – кричал Антон. – Где ты, гад?!..

Он с треском распахивал все двери, бил фаянсовые раковины, которые попадались ему на пути, выбрасывал их в окна, давил сложенные на полу стекла… Искал хозяина. Ему нужен был хозяин…

– Гад! – кричал Антон. – Гад, гад, гад!.. Все равно найду тебя!.. От меня не уйдешь, гад!..

А Крумов был в лесу, в зеленом лесу. Крумов бежал через лес, бежал по тропинке…

Антон выпрыгнул из окна гостиной, в несколько прыжков преодолел дорожку, выложенную плитками, распахнул настежь железную калитку, бросился в лес вслед за Крумовым…

А Крумов бежал по лесу и плакал, бежал как зверь, его гнал страх, животный страх за собственную шкуру. Под ногами у него трещали сухие ветки, от шума его шагов разбегались зайцы, разлетались перепела, Крумов бежал…

– Я не хотел! – кричит он. – Не хотел!.. Господи, поверь мне, я не хотел!..

Сам себе не верит Крумов, но кричит, что не хотел, проклинает судьбу свою и бежит, бежит по тропке, как загнанный зверь, рвет лесную паутину и плачет…

А на его даче с оранжевым навесом, у цементных плиток, между которыми проросла трава, бай Ламбо напрасно зовет Сашко, напрасно умоляет его откликнуться, сказать хоть слово… Кровавое пятно расплылось на белой повязке, она вся уже стала алой…

– Сашко! – зовет бай Ламбо. – Сашко, ты слышишь меня? Сашко!..

Сашко ничего не слышит. Из красного тумана перед ним выплыл маленький дом, родной дом, сиротливо стоящий в этом огромном мире, дом с осенними цветами в саду и паутиной, спускающейся с виноградной лозы и со стрехи на потрескавшиеся стены, на окна с облупившейся краской… Маленький мальчик бегает под вишнями с ломтем хлеба в руке, с ломтем, намазанным маслом и посыпанным красным сладким перцем… Это он, когда был маленьким. Почему вишни в белом наряде, ведь цветы в саду осенние? Мать стоит под вишней, любуясь бегающим по двору мальчишкой. Там, в углу двора, – его отец с пилой в руках. Он на минутку прервал работу и поднял голову, словно прислушиваясь ко времени, которое утекает… Бурые листья лозы, которая жила с ними и будет жить после них, паутина, опутавшая листья и черепицу крыши, спускающаяся вниз, к самым дверям… А где его сестра?.. ее нет… сад, усыпанный багряными осенними листьями, зеленоглазая лягушка, которую трудно различить среди опавших листьев, сарай из прогнивших досок и ржавым почтовым ящиком, заброшенным на его крышу…

Куда-то медленно плывет этот дом, залитый солнечным светом, укутанный паутиной, с его осенними цветами и лозой, с маленьким мальчиком, бегающим по саду, с его матерью, любующейся им. Дом, увитый виноградом и паутиной, медленно плывет, отдаляется, пока, наконец, совсем не исчезает.

Под грушами, у цементных плиток, на начинающей желтеть траве, лежал Сашко. Бронзовый ключ у него на груди, ключ от несуществующего дома, сверкнул в лучах заходящего солнца. Сверкнул и погас. Солнце зашло…

Рядом с Сашко сидел и плакал бай Ламбо.

Бай – почтительное обращение к старшему мужчине.

Ракия – болгарская водка.