Анна Коростелева - Ловушка для снов

— Там, в доме, — нетерпеливо отмахнулся Мак Фиах и снова повернулся к Нэнквиссу.

Файтви остановился на пороге дома, и, придерживаясь рукой за притолоку, всмотрелся в полумрак. Гвен лежала на лавке, свесив одну ногу и укрывшись лучшей шерстяной туникой Мак Фиаха, и лавка была достаточно широка, чтобы Файтви мог присесть рядом.

— Конечно, я лишён того блеска, который присущ Мак Фиаху, — начал он. — Но и у меня есть кое-какие достоинства, и если ты дашь мне время собраться с мыслями, я, быть может, сумею вспомнить одно-два.

Гвен промолчала, и Файтви набрался храбрости, чтобы продолжить.

— У меня в доме, в Гвинедде, есть одна скрипящая половица; но, честное слово, я заменю её, если только ты озаришь мой дом своим присутствием, а что камин слегка обвалился и кирпичи сыплются прямо в овсянку, так это не беда. Я починю все ступени лестницы, которые вызовут у тебя сомнение, и повыбью бурьян за домом, так что ты сможешь прекрасно пройти к овечьему загончику и утром, и вечером.

Говоря так, Файтви взялся за тунику Мак Фиаха и отпихнул её подальше. Потом он стащил с себя плед.

— Три вещи, которые приятно слышать, — продолжал он. — Кипящая овсянка, жужжание прялки, вопли троих-четверых детей, в точности похожих на тебя.

Тут Гвен проснулась, зевнула и остолбенело уставилась на Файтви. Она не слышала ни слова из того, что было сказано раньше, и не уловила ничего, кроме риторической фигуры, которой Файтви заключил свою речь:

— Гвен, дорогая, а не случится ли так, что этого пледа хватит укрыться нам обоим? — только и спросил он.

— Ты выглядишь так, Мескви, как будто тебя покусали злые духи, — качал головой Нэнквисс, с жалостью разглядывая Фланна. — Весь ты какой-то бледный, и у тебя появился скверный акцент в твоём родном языке. Тебе нужно проводить обряд очищения неделю, а может быть, и две. Куда ещё ты собрался плыть?

— Все десять лет, что я здесь, я собираюсь плыть только в одном направлении — домой, — сказал Мак Фиах.

— Чтобы отплыть домой, совсем не нужно семь лет учиться магии, — заметил Нэнквисс. — Я могу построить каноэ за четыре дня и ещё за четыре часа вырезать весло к нему.

— Да? — горько усмехнулся Мак Фиах. — А ты пробовал отплыть от здешнего побережья? Я посвятил этому несколько лун. И несколько лун подряд меня прибивало обратно. Это называется северо-атлантическое течение, Нэнквисс, и оно будет относить тебя назад столько раз, сколько ты отплывёшь. Нужно очень большое каноэ, с парусом, нужна вот эта штука, — он кивнул на щит Мананнана, — и вот эта, — он извлёк из заплечного мешка подзорную трубу и помахал ею у Нэнквисса перед носом.

— Можно? — попросил Нэнквисс.

Он взял трубу, приложил к глазу и посмотрел в неё; и недолго он в неё смотрел, как вдруг спросил, что это за человек с волосами цвета светлого золота, с охотничьим рогом, большими серыми собаками и отрядом отборных воинов вместе с ним. Тогда Рори О'Хара схватился за голову и вырвал у него трубу, ибо описание Нэнквисса навело его на мысли и он хотел удостовериться сам. От волнения он долго не мог понять, куда смотреть, а когда Нэнквисс навёл ему трубу, Рори только сдавленно крякнул.

По тропинке со стороны зелёных холмов к ним подходил сам Финн, сын Кумалла, в сопровождении всех ирландских фенниев, и солнце сверкало на их щитах. Ослепительно было вооружение Финна, и ослепителен был сам Финн, мудрый и неизъяснимый вождь ирландских фенниев, который никогда ещё не отказывал никому в хорошем ударе, даже если его об этом и не просили. И если Финн обещал кому-нибудь с утра, что померяется с ним силами, то всегда размазывал его по стенке тем же вечером, а если обещал кому-нибудь с вечера сразиться с ним, то того можно было соскребать со стены уже утром. Финн не гнушался выпивкой и славными обычаями, и с тех пор, как Садб, мать его сына Ойсина, покинула его, он в своей скорби не обошёл вниманием ни одну женщину в Лагене. Словом, не было другого человека, кроме Финна, во всей Ирландии и Шотландии, перед кем опустил бы взгляд Рори О'Хара.

— Ну, как я объясню теперь Финну, почему Мак Фиах ещё жив, при том, что сам я тоже вроде не мёртв и могу держать в руках меч? — прошипел Рори. — Увидите, Финн первым делом спросит меня об этом.

— Рори, сын Финтана, — загремел Финн, подходя, — ты не похож на мёртвого и, сдаётся мне, можешь держать в руках меч. Хотелось бы знать, отчего ты так спокойно сидишь здесь на перевёрнутом курахе в то время, как косматые воины Лохланна[12] готовы высадиться на наш берег у Каррайг-Эо, и мы пришли дать им бой, чтобы их нога не оскверняла зелёные холмы Ирландии?

Ибо такова была мудрость Финна. Стоило ему положить большой палец правой руки в рот, коснуться им крайнего зуба с правой стороны и пропеть заклинание тэйнм лайда, как ему тут же открывалось всё, что происходит на земле и на море. Вот как поступал Финн О'Байсгне.

Как и предвидел Финн, на рассвете следующего дня в залив у дома корабельного мастера О'Киффи вошёл драккар викингов. Воины Лохланна высадились на берег, где их поджидали феннии во главе с непобедимым Финном, и развернулась страшная резня. Мак Фиах метнул с крыши дома свой томагавк, и тот, просвистев мимо конунга викингов, искусно подровнял ему бороду. До того дня на конунге лежал зарок не подравнивать бороды, покуда не сгинет последний ирландец, но после броска Мак Фиаха зарок этот снялся сам собой. Увидев, что здесь не шутки шутить собрались, викинги переглянулись и начали прорубаться к дому О'Киффи. К самому дому из них прорвались немногие, потому что, когда двор наполнился людьми, Нэнквисс, который никогда не боялся женской работы, вырвал с корнями дуб, росший посреди двора, и вымел им врагов за ограду, и вымел чисто.

Однако нескольких викингов метла Нэнквисса миновала, и был среди них Хельги, сын Торкеля, по прозвищу Дырявый Башмак. Хельги взял топор наперевес, с разбега вышиб ногой дверь и ввалился внутрь. В другом конце дома, на лавке, с безмятежным видом спал какой-то человек. Спал он прямо в одежде, накрывшись собственным пледом. «Надо же, — мрачно удивился Хельги. — Спать в то время, как мы захватили их берег, и даже не пытаться защищаться! Правду говорили, что люди этой страны женственны и беспомощны, как дети!» И он со смаком замахнулся топором, чтобы раскроить голову спящему. Из-за двери послышался топот подбегающих Ингьяльда, сына Хёгни, и Бьярни, сына Сёльмунда. С медвежьим рёвом ворвались они вслед за Хельги, а за ними набежали и другие. Спящий шевельнулся. Он проснулся от шума и лязга, обвёл взглядом комнату и вскочил. И очень вовремя для того, чтобы подхватить Хельги, сына Торкеля, который тут же, как зачарованный, выронил топор и тяжело рухнул Файтви на руки. «Обморок?» — предположил Файтви. Он оттащил Хельги в сторонку, осторожно уложил на полу, мало обращая внимания на вбежавших викингов, стащил кольчугу и осмотрел его. Медицина всегда была его коньком. «Он здоров, — с удивлением проговорил Файтви, послушав сердце и посмотрев зрачки. — Он просто спит. Похоже на проявление крайней усталости… Интересно, кто это?» Ворвавшиеся с разбега в дверь люди Ингьяльда остановились в нерешительности: с Хельги было неладно, и над ним склонился какой-то местный, по всему видно, лекарь.

— Прочь от Хельги, ты! — прохрипел Ингьяльд, отшвыривая Файтви к стене. — Хельги всегда был здоров, как каменный тролль, клянусь Фрейром, и даже когда ему копьём пробили лёгкое, рана затянулась в один миг, я сам это видел. Если Хельги от чего и подохнет, то не от снадобий здешних колдунов!

Вопли Ингьяльда разбудили Хельги. Он рванулся встать, рукой нащупывая свой топор. Тем временем Файтви медленно сползал по стене на пол. Но он не потерял сознания. Он спал. Хельги повнимательней взглянул на валлийца, про себя поражаясь тому, что этот человек может спать в такой обстановке. Чёлка упала у того на глаза, он был весь растрёпан со сна и сползал по стене с детской полуулыбкой, призрачно отражавшей скверную ухмылку на роже самого Хельги. Зарубить его было бы разумнее всего, он явно на это напрашивался, но Хельги вдруг сказал: «Оставьте-ка его!» И он оттащил от него Ингьяльда, и отодвинул Бьярни, сына Сёльмунда, и двинул ещё кое-кому, чтобы показать, что его слова — не пустые слова.

— А ну, отойдите все от него. Он мне нужен.

Викинги не стали задавать вопросов. Мало ли зачем пленник понадобился Хельги живым. Вернее всего, для того, чтобы как-нибудь по-доброму подшутить над ним, прежде чем прикончить. Это было всем понятно, по-человечески близко. И, с сожалением отходя от пленника, Ингьяльд напоследок легонько ткнул его остриём копья снизу в подбородок. Напрасно он это сделал, потому что валлиец от этого проснулся, и немедленно с грохотом рухнул на пол Хельги, сын Торкеля. Файтви по долгу медика снова бросился к нему и подхватил на руки, а тем временем лица у викингов стали вытягиваться, и тёмные мысли замелькали в головах, и руки сами потянулись к молоточкам Тора, висящим на шеях.