Дорис Лессинг - Пятый ребенок

— Вам велели не ходить! — заорал мужчина.

Он взял Бена за плечи, а девушка — за ноги. По тому, как они обращались с ребенком, Гарриет поняла, что они вовсе не зверствуют здесь — дело было в другом. Таким образом — чтобы как можно меньше его касаться — они вынесли Бена из комнаты, пронесли немного по коридору и внесли в другую дверь. Гарриет вошла следом и остановилась, наблюдая. В этой комнате вдоль стены тянулись раковины, была огромная ванна и покатый цементный помост, заставленный пробками. Бена положили на этот помост, развязали смирительную рубашку и, отрегулировав температуру воды, стали мыть из шланга, насаженного на один из кранов. Гарриет смотрела, привалившись к стене. У нее был такой шок, что она просто ничего не чувствовала. Бен не двигался. Он лежал на бетоне, как дохлая рыба, девушка несколько раз переворачивала его, для чего мужчина на пару секунд переставал обливать, наконец Бена перенесли на другой помост, там вытерли и замотали в свежую смирительную рубашку из стопки.

— Зачем? — спросила Гарриет гневно.

Ей не ответили.

Ребенка — связанного, без сознания, с вывалившимся языком — вынесли из комнаты, пронесли по коридору в другую — там был цементный настил типа лежанки. Положив Бена, те двое выпрямились и перевели дух:

— Уф.

— Ну, вот он, — сказал мужчина.

Он секунду постоял, закрыв глаза, отдыхая от трудов, потом закурил. Девушка протянула руку за сигаретой — он подал. Они стояли, курили, смотрели на Гарриет замученными потухшими глазами.

Она не находила что сказать. Сердце у нее сжималось, как сжималось бы над любым из ее настоящих, любимых детей, ведь Бен выглядел гораздо более нормальным, чем когда-либо: его холодные недобрые глаза были закрыты. Он был жалок — а прежде он никогда не казался Гарриет жалким.

— Пожалуй, я заберу его домой, — сказала она.

— Как хотите, — сухо ответил мужчина.

Девушка поглядела на Гарриет с любопытством — будто мать была частью странного явления, которым был ее сын Бен, одной с ним природы.

— Что вы собираетесь с ним делать? — спросила она, и Гарриет услышала в голосе девушки страх. — Он такой сильный, никогда ничего похожего не видела.

— Никто из нас не видал ничего похожего, — сказал мужчина.

— Где его одежда?

Тут молодой человек презрительно рассмеялся и сказал:

— Собираетесь одеть его и везти домой просто так?

— Почему нет? Он был в одежде, когда приехал сюда.

Два санитара — сиделки ли, няньки, кто бы они ни были, — переглянулись. Потом оба затянулись сигаретами.

Мужчина сказал:

— Кажется, вы не поняли, миссис Ловатт. Сначала скажите, далеко ли вам ехать?

— Четыре или пять часов езды.

Он рассмеялся снова, над невероятностью ситуации — и ее, Гарриет, — и сказал:

— Выйдет он из отключки, и что тогда?

— Ну, он увидит меня, — сказала Гарриет и по их лицам поняла, что ведет себя глупо. — Ладно, что вы тогда посоветуете?

— Заверните его в пару одеял поверх смирительной рубашки, — сказала женщина.

— И гоните как черт! — добавил мужчина.

Трое постояли в молчании, глядя друг на друга долгими спокойными взглядами.

— Вот и попробуйте здесь поработать, — сказала девушка, кипя негодованием на судьбу. — Попробуйте. А я ухожу отсюда в конце месяца.

— И я тоже. Никто не выдерживает больше нескольких недель, — сказал мужчина.

— Все нормально, — сказала Гарриет, — я не собираюсь никому жаловаться.

— Вам надо подписать бумагу. Чтобы мы ни за что не отвечали, — сказал мужчина.

Но они долго не могли отыскать бланк. Наконец после долгой возни в шкафу достали полоску бумаги, отпечатанную на ротапринте много лет назад, в которой говорилось, что Гарриет освобождает учреждение от всякой ответственности.

И вот она взяла Бена на руки, в первый раз дотронулась до него. Он был холодный, как мертвец. И тяжестью лежал в ее руках; тут она поняла выражение «мертвый вес».

Она вышла в коридор со словами:

— Я больше не пойду через ту палату.

— Да и кто вас за это осудит? — устало-ехидно сказал мужчина.

Он принес ворох одеял, и в два они завернули Бена, отнесли в машину, положили на заднее сиденье и сверху укрыли еще одеялами. Только лицо осталось на виду.

Гарриет стояла у машины с двумя санитарами. Они едва видели друг друга. Не считая габаритов машины и огней в доме, было темно. Под ногами хлюпала вода. Молодой человек вынул из кармана халата пластиковую упаковку со шприцем, парой игл и несколькими ампулами.

— Возьмите-ка, — сказал он Гарриет. Та помедлила, и девушка сказала:

— Миссис Ловатт, кажется, вы не понимаете…

Гарриет кивнула, взяла упаковку и села в машину.

— В день можно давать только четыре дозы, не больше, — сказал мужчина.

Уже готовясь отпустить педаль сцепления, Гарриет спросила:

— Скажите, как вы думаете, сколько бы он еще протянул?

Их лица были двумя белыми заплатками на сумраке, но Гарриет увидела, как мужчина покачал головой и отвернулся. Раздался голос девушки:

— Никто из них не живет долго. Но этот… он очень сильный. Самый сильный из всех, никто из нас такого не видел.

— Значит, он протянул бы дольше?

— Нет, — ответил мужчина. — Совсем не так. Оттого, что он настолько силен, он все время сопротивляется, так что приходится вводить ему большую дозу. А это убивает.

— Ладно, — сказала Гарриет. — Что ж, спасибо вам обоим.

Они стояли и смотрели, как Гарриет отъезжает, но почти сразу растворились в мокрой темноте. Сворачивая с дорожки, Гарриет увидела их на тускло освещенном крыльце — они будто жались друг к другу и не хотели входить.

Гарриет ехала как можно быстрее сквозь зимний дождь, избегая больших дорог, не выпуская из виду ворох одеял за спиной. Примерно на середине пути она увидела, что одеяла ожили и заколыхались, Бен очнулся с воплем ярости и забился, сполз на пол и начал визжать — не тем тонким механическим визгом, какой Гарриет слышала в больнице, а визгом ужаса, от которого внутри у Гарриет все содрогнулось. Она терпела полчаса, ощущая, как удары сотрясают всю машину. Высматривала обочину, где не было бы других машин, и вот увидела такую, остановилась и, не глуша мотор, вынула шприц. Она умела им пользоваться — приходилось, когда чем-нибудь болели другие дети. Разломила ампулу, на которой не было никакого названия, и наполнила шприц. Перегнулась через спинку сиденья. Бен, голый, если не считать смирительной рубашки, и синий от холода, тужился, бился и вопил. Его глаза, направленные на Гарриет, горели ненавистью, Бен ее не узнал — так ей показалось. Развязать путы она не осмелилась. Колоть рядом с шеей ей было страшно. Наконец удалось схватить и удержать щиколотку, она воткнула иглу в нижнюю часть икры и подождала, пока Бен не обмяк: прошло всего несколько секунд. Что это за вещество?

Гарриет снова уложила Бена на заднее сиденье под одеяла и пустилась к дому по главной трассе. Она приехала около восьми. Дети сейчас должны сидеть вокруг кухонного стола. Дэвид с ними: он не собирался сегодня на работу.

С Беном в виде вороха тряпок на руках — лицо его было прикрыто — Гарриет вошла в гостиную и поглядела через перегородку туда, где за большим столом сидела вся семья. Люк. Хелен. Джейн. Маленький Пол. И Дэвид, с неподвижным и сердитым лицом. И очень усталый.

Она сказала:

— Его там убивали.

И поняла, что Дэвид не простит ей того, что она сказала это при детях. Было заметно, что они испугались.

Гарриет поднялась прямо в большую спальню и через нее прошла в «комнату малыша», где положила Бена на кровать. Он уже приходил в себя. И скоро началось: борьба, корчи и визг. Он опять оказался на полу, катался по полу и снова извивался, гнулся, бился, а глаза его были сама ненависть.

Снять смирительную рубашку было нельзя.

Гарриет спустилась на кухню, взяла молока и печенья; вся семья сидела и смотрела на нее в полном молчании.

От воплей и содроганий Бена трясся весь дом.

— Сейчас полиция приедет, — сказал Дэвид.

— Побудь с ними, — распорядилась Гарриет и понесла еду наверх.

Бен, увидев, что у нее в руках, смолк и стих, глаза стали алчными. Гарриет подняла его, как мумию, поднесла к губам чашку с молоком, и Бен едва не захлебнулся, заглатывая: он умирал от голода. Гарриет кормила его кусочками печенья, держа пальцы подальше от его зубов. Когда все, что она принесла, закончилось, Бен опять начал реветь и биться. Гарриет сделала ему еще укол.

Дети сидели перед телевизором, но не смотрели на экран. Джейн и Пол плакали. Дэвид сидел у стола, подперев голову руками. Гарриет сказала тихо, чтобы услышал только он:

— Ладно, я преступница. Но там его убивали.

Дэвид не пошевелился. Она встала у него за спиной. Не хотела видеть его лица.