Джон Ирвинг - Покуда я тебя не обрету

– К ней ведь в основном женщины ходят, не так ли, Джек? – перебил его отец. – У меня сложилось такое впечатление по прочтении статей про эту историю с Люси – вы ведь помните, как Джек обнаружил у себя в машине на заднем сиденье какую-то девицу? – спросил Уильям у дам. – И она, и ее мать, оказывается, лечатся у Джекова психиатра! Не иначе, в Калифорнии дефицит психиатров!

– Уильям, мне кажется, будет правильнее, если Джек сам расскажет нам про своего врача, – сказала доктор фон Pop.

– Вот оно что, – смутился папа; Джека прошиб холодный пот – Уильям произнес эти слова точно так же, как он сам.

– Итак, доктор Гарсия требует от меня, чтобы я все рассказывал ей в хронологическом порядке, – сказал Джек, психиатры закивали, а Уильям почему-то принял обеспокоенный вид.

– А что именно ты ей рассказываешь? – спросил он.

– Все. Все, от чего я испытываю радость, все, что заставляет меня рыдать, все, от чего я прихожу в ярость, – вот в таком духе, – сказал Джек.

Доктор Крауэр-Поппе и доктор фон Pop перестали кивать и вместо этого уставились на Уильяма. Кажется, мысль о том, что именно вызывает у сына радость и слезы, спровоцировала неожиданную реакцию.

Уильям положил руку на сердце, точнее, стал ощупывать у себя левую половину груди, словно искал что-то, пытался нащупать нечто то ли под рубашкой, то ли под кожей. Он знал, что ищет и где оно; его, Уильяма, радость и его слезы – это Карин Рингхоф, дочь коменданта. А ярость – то, что случилось с ее младшим братом.

– Кажется, эта терапия – довольно длительное предприятие, – сказала Джеку доктор Крауэр-Поппе, не сводя глаз с руки Уильяма – и она и Джек знали, к какой татуировке прикоснулся сейчас его отец.

Дочь коменданта; ее младший брат

Лицо Уильяма искажала гримаса боли, и поэтому Джек понял, что папа нащупал указательным пальцем точку с запятой – первую и, возможно, последнюю точку с запятой в карьере Дока Фореста.

– Да-да, я бы сказала, вы не проходите курс терапии, а пишете целый роман, – сказала доктор фон Pop, также не сводя глаз с Уильяма.

– Значит, сынок, ты излагаешь в хронологическом порядке все, что дарило тебе радость, вызывало у тебя слезы и приводило в ярость, с детства и по сию пору, так? – спросил папа, вздрагивая, словно от боли, при каждом слове, словно на каждое слово откликалась на его теле татуировка (на ребрах, над почками, на ступнях – где имена Джека и его сестры). Джек знал – ты испытываешь жуткую боль, татуируясь во всех этих местах, но Уильям Бернс намеренно сделал себе татуировки именно там – и не только там, а везде, где больно, кроме пениса.

– И как вы считаете, эта терапия вам помогает? – со скептическим видом спросила доктор фон Pop.

– Мне кажется, да, во всяком случае, сейчас мне гораздо лучше, чем прежде, – ответил Джек.

– И вам кажется, что лучше вам стало именно от хронологического метода? – спросила доктор Крауэр-Поппе; судя по тону, подумал Джек, она-то думает, что таблетки куда надежнее, чем пересказ в хронологическом порядке хороших и плохих моментов своей жизни.

– Да-да, мне кажется, именно… – начал Джек, но его снова перебил отец.

– Это варварство! – закричал он. – Если хотите знать, я считаю, это просто пытка! Сама идея пересказать в хронологическом порядке все, что в жизни заставило тебя радоваться, плакать и гневаться, – боже, ничего более похожего на самый отъявленный мазохизм я в жизни не слышал! Ты с ума сошел, Джек!

– Папкин, я думаю, мне это помогает. Благодаря тому, что я все излагаю в хронологическом порядке, я способен держать себя в руках. Делая это, я успокаиваюсь.

– Мой сын решительно выжил из ума, – сказал Уильям.

– Вы так думаете, Уильям? Но почему же тогда в психиатрической лечебнице содержитесь вы, а не он? – спросила доктор фон Pop.

Доктор Крауэр-Поппе закрыла свое прекрасное лицо руками; на миг Джек подумал, что слово «лечебница» – очередной пусковой механизм, как и татуировка от Дока Фореста на левой половине груди; последнее было ясно как день, правда, этот пусковой механизм, видимо, из тех, что можно остановить, судя по тому, что папа убрал руку от груди.

Тут появился официант – невысокого роста человек, подпрыгивающий не хуже Уильяма и мистера Рэмзи, только полный, с совсем маленьким ртом и пышными усами (кажется, они щекотали ему нос, когда он говорил).

– Was darf ich Ihnen zu trinken bringen? («Что принести вам выпить?») – спросил он скороговоркой – все слова слились у него в одно.

– Как вовремя, – сказал Уильям, официант же решил, что он что-то заказал.

– Bitte? – спросил он.

– Ein Bier («Одно пиво»), – сказал Джек, ткнув в себя пальцем, чтобы официант понял, о ком речь.

– Я не знал, что ты пьешь! – озабоченно сказал отец.

– Я не пью на самом деле, вот увидишь – я не допью бокал до конца, – сказал Джек.

– Noch ein Bier! («Еще одно пиво!») – произнес Уильям и ткнул пальцем себе в грудь.

– Уильям, вы же совсем не пьете, даже полбокала не выпьете, – напомнила ему доктор фон Pop.

– Я хочу то же, что Джек, – сказал отец тоном капризного пятилетнего ребенка.

– Нет, Уильям, вам нельзя. Вы же принимаете антидепрессанты, они несовместимы с алкоголем, – сказала доктор Крауэр-Поппе.

– Давайте я отменю заказ, – предложил Джек. – Das macht nichts.

– Со временем Джек хорошо заговорит по-немецки, – заметил Уильям.

– Он уже сейчас отлично говорит, – сказала доктор фон Pop.

– Видишь, Джек? Ты ей нравишься. Я же говорил, у нее с собой смена белья! – сказал отец.

Врачи перестали обращать на Уильяма внимание и заказали бутылку красного, а он – бутылку воды. Джек подозвал официанта и сказал, что передумал – ему требуется большая бутылка воды, а пива не надо.

– Нет, нет! Пожалуйста, выпей, если хочешь! – воскликнул Уильям, взяв Джека за руку.

– Kein Bier, nur Mineralwasser («Пива не нужно, только воду»), – произнес Джек.

Уильям надулся как сыч и принялся играть с приборами.

– Эти сраные американцы! – буркнул он себе под нос, думая задеть Джека и посмотреть, как тот на него рассердится, но тщетно. Доктор фон Pop и доктор Крауэр-Поппе молча переглянулись.

– Венский шницель не бери, – предупредил отец, словно все это время думал только о меню, которое только что взял в руки.

– Почему, папкин?

– Они забивают целого теленка и приносят тебе половину, – сказал Уильям. – И бауэрншмаус тоже не бери.

Бауэрншмаус – это ассорти из колбасных изделий и сосисок, очень популярное у австрийцев; видимо, это было нечто из репертуара доктора Хорвата, но Джек не нашел это блюдо в меню «Кроненхалле».

– А главное, – не унимался Уильям, – не бери жареные колбаски – они гигантские, размером с лошадиный пенис!

– Раз ты так говоришь, я ничего этого заказывать не стану, – успокоил его Джек.

Врачи тем временем тараторили на швейцарском диалекте немецкого – совсем не похожем на нормативный язык, который Джек изучал в Эксетере. Обычный немецкий швейцарцы называли «письменным».

– Опять этот их швейцарский! – презрительно сплюнул Уильям. – Они всегда переходят на диалект, когда не хотят, чтобы я их понимал.

– Папкин, если бы ты не завел речь про лошадиные пенисы, кто знает, может быть, они не стали бы говорить о тебе и переходить на непонятный язык.

– Тебе надо сменить психиатра, Джек. Найди кого-нибудь, кому ты сможешь рассказывать все в любом порядке, как тебе приходит в голову. Я серьезно, черт побери.

Джек удивился – не только тому, что отец сказал «черт побери» точно так же, как эту фразу говорит Джек, но и тому, что он вообще ее произнес – ни в одном фильме у Джека не было этой реплики. Но ведь доктор Бергер говорил ему, что отец его хорошенько изучил, а доктор фон Pop намекнула, что Уильям вовсе не ограничился его фильмами.

– Поразительно, сколько ваш отец всего знает, вы не находите? – спросила доктор фон Pop.

Вернулся пухлый попрыгун-официант – принять заказ на главные блюда. Уильям немедленно заказал венский шницель, вот уж чего никто не ожидал.

– Уильям! Я же знаю, какой у вас аппетит! Вы и половины не осилите, – сказала доктор Крауэр-Поппе.

– А я поступлю, как Джек с его пивом, – не стану доедать до конца, – ответил он. – И еще я не стал заказывать к шницелю картошку, только зеленый салат. Und noch ein Mineralwasser («И еще воды»), – сказал отец официанту; Джек с удивлением заметил, что предыдущая папина бутылка уже пуста.

– Уильям, не торопитесь, – сказала доктор Крауэр-Поппе и прикоснулась к его руке, он отдернул ладонь.

В ресторане было довольно много народу, но и свободных столиков еще хватало – они обедали чуть раньше самого «горячего времени», как объяснил Джеку портье. Все посетители тем не менее узнали Джека Бернса.

– Уильям, – сказала доктор фон Pop, – оглянитесь вокруг. Вы можете гордиться – ваш сын знаменит!

Он, однако, отказался оглядываться.

– Смотрите, Уильям, все узнают вашего сына! А вы так похожи! Стало быть, всем ясно – вы его отец! – сказала доктор Крауэр-Поппе.