Этгар Керет - Когда умерли автобусы

Поднять планку!

Когда Нанди Шварц, немецкий прыгун с шестом, преодолел со второй попытки высоту в шесть шестьдесят, он ни о чем не думал. У него в горле стоял ком размером с бильярдный шар, он смотрел, как его собственные пятки, не касаясь, проходят над планкой, и очень старался, чтобы из глаз не потекли слезы. Он погрузился в разложенный внизу мат и дивился этим огромным, душащим его слезам, пока комментатор сравнивал его результат с результатом американца Боба Бимона. «Каждый, кто присутствует здесь сегодня, видит, как вершится история», — ликовали эти идиоты. И Нанди Шварц, единственный человек на стадионе, который в этот момент практически ничего не видел, вскинул руку, приветствуя камеры.

Автоответчик Нанди ничего не говорил звонящему, только дерзко и лаконично присвистывал. Это не помешало представителям компании «Келлогс» оставить на нем три сообщения. «Поднять планку! — таков был предложенный ими лозунг новой рекламной кампании с участием Нанди. — Восемь витаминов вместо шести!» Девяносто тысяч долларов. Нанди не слышал этих сообщений, он как раз был в душе. Лежал, скрючившись, в позе эмбриона на кафельном полу. Позволял горячим струям обжигать спину. Пар валил из раскаленных пор Нанди, как из ржавого чайника. А он держал во рту большой палец и лежа мочился в воду, глядя, как желтая струйка вьется в направлении стока. Девяносто тысяч долларов могли бы обеспечить его, но, к сожалению, он уже был обеспечен двухэтажной пятикомнатной квартирой в северной части Бонна. Вот она, история, — лежит на кафельном полу, высасывает из пальца воспоминания о своих многочисленных достижениях. Кроме денег, почета и здоровья у Нанди было шестьдесят шесть женщин. У каждой своя история, а у некоторых даже по нескольку историй. Если он захочет поднять планку, придется искать даму-профессора старше пятидесяти трех, а если он захочет понизить планку, придется найти кого-нибудь моложе шестнадцати с легкой степенью умственной отсталости.

Раньше они часто говорили о жизни, о жизни вообще — «мне хорошо — мне плохо, скучаю по такой-то, хочу того-то, ищу новые цели». Обычно они привирали, не специально — просто так получалось, и постепенно это стало надоедать им обоим. Тогда они перешли к другим темам — в основном к спорту и бирже. Пока у Узи не возникла идея «теста четырех кружек пива». Идея была проста: каждые три недели они приходили в паб и спрашивали по четыре больших кружки пива на каждого. Первую надо было прикончить, не сказав ни слова. После второй они потихоньку начинали говорить о своей жизни, после третьей продолжали и после четвертой тоже. Они всегда оставляли хорошие чаевые, иногда блевали, хозяева паба уже привыкли к ним. Потом Эйтан месяц провел на военных сборах, а когда вернулся, у Узи был небольшой аврал на работе, так что они не виделись почти полтора месяца. За эти полтора месяца Эйтан отпустил себе этакую стильную богемную бородку, а Узи успел три раза бросить курить.

— Сегодня каждому придется выпить по восемь, — сказал Узи, входя в паб, — чтобы наверстать упущенное.

Узи улыбнулся. Они плохо держали банку, даже два литра пива на человека им было многовато. У телевизора в пабе был отключен звук, там показывали сводку результатов первого раунда Кубка наций.

— Ты посмотри на этого счастливого бритта, — засмеялся Узи, указывая на худющего парня, беснующегося на экране. — С чего он так радуется? Всех-то дел — пришел первым в своем забеге в отборочном туре отборочного тура какого-то занюханного кубка какого-то легкоатлетического недоевровидения. А скачет так, будто выиграл не меньше трех платиновых олимпийских медалей!

— На Олимпиаде у европейцев вообще нет шансов на таких дистанциях, африканцы их съедают с потрохами, — сказал Эйтан. — Все, что им остается, — это Кубок наций.

— Ну, может, и так, — не сдавался Узи. — Но отсутствие шансов на Олимпиаде — это же не повод радоваться. Кроме того, он и тут еще не победил, это только первый круг.

Они прикончили по одному пиву, а затем и по второму. Узи спросил Эйтана, как было на сборах, и Эйтан сказал, что сравнительно терпимо. Потом он спросил Узи, как поживает его проект.

— Ничего, — сказал Узи, — вполне ничего. Просто в последние месяцы меня как-то тошнит от работы. Прихожу без радости, работаю без радости, ухожу без радости, как-то так.

Они выпили по третьему пиву, и Эйтан сказал, что такие периоды случаются, они как возникают, так и исчезают. Он держал банку гораздо лучше, чем Узи. Когда они блевали, блевал в основном Узи. По правилам игры Узи тоже должен был в чем-нибудь признаться, но он ничего не сказал — только стрельнул у официантки сигарету, закурил и уставился в телевизор. Теперь там шла какая-то комедия с Долли Партон и Кенни Роджерсом. Эйтан усмехнулся и сказал, что при желании можно попросить включить звук. Узи даже не отреагировал.

— Я думал, ты сказал, что иглоукалывание помогло, — сказал Эйтан, глядя, как Узи добивает сигарету, осторожно удерживая обжигающий пальцы окурок.

— Да этот Вайс просто шарлатан, — процедил Узи. — Говно это иглоукалывание.

Сигарета была дешевая, без фильтра. Узи сделал последнюю сильнейшую затяжку, и сигарета исчезла, как по волшебству. Ее не надо было даже гасить, от нее просто ничего не осталось. Они приступили к четвертому пиву, Эйтан одолел свою кружку с трудом, его ужасно тошнило, а Узи как раз казался вполне спокойным и попросил у официантки еще одну сигарету.

— Если честно, — сказал Узи, испепелив и эту, — мне довольно-таки здорово осточертело.

— Курить?

— Вообще всё. — Узи потыкал пальцем в дно пепельницы, как если бы пытался потушить ноготь. — Всё. Всё это совершенно не имеет никакого смысла.

Знаешь это чувство, когда ты приходишь куда-нибудь, сидишь и спрашиваешь себя, что ты здесь делаешь? Вот и я так — все время смертельно хочу уйти. Где бы я ни был. Уйти куда-нибудь в другое место. Клянусь тебе, я бы уже покончил с собой, но я же трус.

— Прекрати, — осторожно сказал Эйтан. — Это не ты говоришь, это пиво говорит. Завтра ты проснешься с дикой головной болью и поймешь, что все это просто глупости. Может, даже решишь бросить курить.

Узи не засмеялся.

— Я знаю, — процедил он, — я знаю, что это все пиво, завтра я запою совсем иначе. Я думал, в этом весь смысл.

Домой они поехали на такси. Сначала такси довезло до дома Узи.

— Береги себя, — обнял его Эйтан. — Смотри, не делай глупостей.

— Не волнуйся, — улыбнулся Узи. — Я с собой не покончу, мужества не хватит. Если б я мог, то уже давно б это сделал.

Потом такси подъехало к дому Эйтана, и он поднялся к себе. У него в тумбочке был пистолет. Он купил его еще офицером, во время срочной службы. Не то чтобы он сходил с ума по оружию, но надо было или купить пистолет, или каждый раз, выходя с базы домой, расписываться за М-16. Эйтан достал пистолет из тумбочки с бельем и зарядил. Он поднес его снизу к подбородку — кто-то рассказал ему, что, если стрелять снизу, это разрушает кору головного мозга. Если стрелять в висок, пуля проходит насквозь и можно остаться овощем. Он снял оружие с предохранителя.

— Если я сейчас захочу, то выстрелю, — сказал он громко.

Он отдал мозгу приказ нажать на курок. Палец подчинился, Эйтан остановил его на полпути. Он мог, он не боялся, сейчас оставалось только выяснить, хочет ли он этого. Он колебался несколько секунд; в целом жизнь виделась бессмысленной, но частностями он был вполне доволен — не всегда, но довольно часто. Он хотел жить, действительно хотел, вот и все. Эйтан отдал пальцу еще один приказ, чтобы убедиться в своей честности перед самим собой. Палец снова продемонстрировал готовность, Эйтан вернул предохранитель на место и разрядил пистолет. Он бы никогда в жизни не стал проделывать ничего подобного, если бы не выпил четыре кружки пива, он бы придумал отмазку, сказал бы себе, что это дурацкий детский экзамен, который ничего не значит, — но, как правильно заметил Узи, в этом-то и был весь смысл. Он вернул пистолет в тумбочку и пошел в ванную проблеваться. Затем он сунул голову под струю воды в умывальнике. Прежде чем взять полотенце, он посмотрел на себя в зеркало. Худой, с мокрыми волосами, лицо немного бледное, как у того бегуна в телевизоре. Он не скакал и не визжал, но еще никогда в жизни не чувствовал себя так хорошо.

Моя девушка говорит, что в Америке кто-то изобрел капли, лечащие от одиночества. Она услышала это во вчерашних «Шестидесяти секундах» на «Галей Цахаль»[2] — и вот она уже шлет срочное письмо своей сестре: пусть та купит целый ящик и отправит сюда. По «Галей Цахаль» сообщили, что на Восточном побережье эти капли уже продаются во всех торговых сетях и что в Нью-Йорке они стали настоящим хитом. Есть две формы выпуска — спрей и капли. Моя девушка просит прислать ей капли — она, конечно, не хочет чувствовать себя одинокой, но это не повод разрушать озоновый слой.