Михаил Ремер - Даун

Все зря! Они не отвечают. Они почему-то продолжают притворяться. Наверное, это какой-то обряд. Обряд взрослых.

Когда-то давно по телевизору показывали странных людей. Они ходили в соломенных юбках. Они жили в джунглях. Они подчинялись обрядам – обязательным действиям, смысл которых непонятен. С тех пор все странности взрослых я называю обрядами. Не замечать меня – обряд. Не отвечать – обряд. Не брать в игры – обряд. Обряд, смысл которого мне непонятен.

Единственные, кто не прочь порезвиться со мной, – это дети. У них со мной гораздо больше общего, чем у взрослых. Они умеют радоваться и быть добрыми. Взрослые – нет. Взрослые смеются, улыбаются. Они похлопывают друг друга по плечам. Но им нет дела друг до друга. Когда мама прикасается ко мне, я знаю, что она желает добра. Когда Сережа хлопает меня по плечам, теребит за щеки, он делает это по-доброму. Когда папа жмет руку и улыбается другому дяде… Так принято. Я вижу, что это – обряд.

Это такой же обряд, как телевизор у папы по вечерам. Я обожаю смотреть телевизор. Особенно мультики! Я готов весь день смотреть их. Весь день, пока нет дома папы. Вечером он возвращается и приступает к своему обряду. Сначала он ужинает и рассказывает маме про работу. Потом смотрит новости. Или злые фильмы. Фильмы про нехороших людей. Ему нравятся такие картинки. Если что-то горит, рушится, ломается, значит, папа заснет. Если мультики – он будет искать свои картинки. До тех пор, пока не найдет. А я их не смотрю. Они плохие. И еще после них бывает трудно заснуть.

Костик славный мальчик. Он такой добрый и ласковый. А еще он умеет чувствовать то, чего не можем мы – нормальные люди. Хотя, что такое нормальный человек? Часто, очень часто я задаю себе этот вопрос. Ответ кажется простым, но, когда я гляжу на сына, я почему-то начинаю сомневаться. Костик – единственный человек, который никогда и не в чем не притворяется. Он – единственный, кто не делает зла. Костик, в конце концов, единственный, кто по-настоящему радуется жизни! Он делает все, чего мы, нормальные, не можем себе позволить. Но мы – нормальные, а он – нет. По крайней мере, так считают все вокруг.

Я помню, как он появился на свет. Через три с половиной года после Сережи. Почему-то мы даже ни на секунду не сомневались в том, что это будет мальчик. Даже имя ему придумали задолго до рождения. Константин – стойкий, постоянный, твердый.

Мы спали, и нам снился крепкий, розовощекий, улыбчивый карапуз. А еще гурьба внуков и внучек, которых подарят нам двое сыновей. Почему-то Борис мечтал именно о двух мальчишках. Он даже и не думал о том, что может родиться девочка.

В общем, все готовилось к появлению на свет второго ребенка: проверялись пеленки, коляски и старые погремушки. Мы долго спорили: подойдет или нет та или иная Сережина рубашка Константину, какие сказки ему читать на ночь, в какой сад определять. Еще до рождения Костя стал любимчиком всех членов семьи, включая бабушек и Сережу, ждавшего, когда же наконец у него появится братик.

Я не помню, как прошли роды. Почему-то этот момент в памяти не задержался. Помню только, как пожилая сестра мне радостно сообщила:

– Мальчик у тебя, красавица! Крепыш!

А еще я помню, как ждала появления мужа. Вес – 2900, рост 48. Почему-то хотелось прямо с порога ошарашить его именно этим.

Я помню это ощущение легкости и гордости: за себя, за Костю, за мужа и Сережу. Мы сделали это! У нас все получилось!

Удивительно, как быстро разносятся новости! Это тогда, когда ни про какие мобильные телефоны никто и знать не знал! Уже на следующий день нас атаковала армия бабушек, дедушек и прочих родственников.

Почему-то в память навсегда впечатались эти бесконечные полусонные дни до выписки. Эти бесконечные и бессмысленные разговоры с соседками по палате. Эти кормления – каждые три часа. Это были несколько дней, наполненных счастьем. Счастьем ожидания.

А потом начался кошмар. Столько раз я пыталась стереть из памяти следующие несколько дней. Напрасный труд! Лишь только острее прочертились они в памяти. Две недели страха, туманных намеков врачей, бесконечных разговоров с мужем, трусости окружающих и полной растерянности. Мы остались одни на белом свете: я, Костя и моя мама.

Это потом в справке напишут про искривленные мизинцы, монголоидный разрез глаз. Еще много чего напишут. В справке это все назовут обезличенно формально – отклонениями. В жизни же это зовется коротким и страшным словом – даунизм.

Казалось, весь мир ополчился тогда против нас! Все близкие вокруг стали такими чужими! Почему-то им казалось, что оставить мальчика в семье – самое большое зло из всех, что можно придумать! Все, даже муж были против этого! Нет, в открытую никто ничего такого не говорил. Просто как-то невзначай намекали на такой вариант, и это было самое страшное. Все разговоры начинались одинаково:

– Как считаешь, может, было бы лучше для нас всех?..

С тех пор я ненавижу эти слова: «Мы все». «Мы все» – значит «никто». «Мы все решили, мы все советуем, мы все переживаем». Ни у одного из них тогда не хватило мужества сказать: я решил, я советую, мой совет. Каждый говорил за всех. Каждый бросал мне камень в спину из толпы.

– Мы очень переживаем за тебя.

– Ты выглядишь уставшей.

– Тебе надо…

Да что вы знаете про то, что пришлось пережить мне? Трусы! Земной поклон врачам и маме – единственным людям, кто поддержал меня. Без их помощи я бы сломалась.

А еще поразила решительность мамы: в первые же дни она где-то достала кучу томов медицинских энциклопедий, справочников и прочего. Она проводила дни напролет в бесконечных консультациях с врачами. Она добывала где-то фрукты и овощи! Подумать только, сколько мужества и решительности нашлось у нее. И это в то время, как все остальные трусливо предлагали отдать Костика в приют! Страшно вспомнить!

А сейчас я смотрю на него, как он возится с детворой в песочнице, и радуюсь. Я дала жизнь еще одному человеку. Доброму, чуткому и отзывчивому. А еще немного завидую Костику. Сколько бы лет ни прошло, он всегда будет ребенком с чистой, незапятнанной душой.

Сегодня на площадке много детей. Под присмотром пап и мам они строят свои крепости и замки. Хлопают по дну пластмассовых ведерок, делают пирамидки. Мне с ними уютно. Для них я свой.

Я присоединяюсь к ребятам. Мама садится на одну из пустых скамеек. Но почему она садится отдельно ото всех? Мне всегда казалось, что быть одному – тяжело. Гораздо приятней играть с такими же, как ты. Но мама во время прогулок одна. Всегда. Она словно специально выбирает одну из пустующих скамеек. Для меня это странно. Зачем, если можно поиграть с такими же, как она сама, мамами? Наверное, так ей спокойней. Я чувствую это. Думаю, в это время она играет с собственным Мячиком.

Играть в песочнице с детьми гораздо интереснее, чем смотреть на окружающих. Я забываю про все. Я присоединяюсь к общей забаве.

Мы уже почти достроили замок – я и совсем крохотная девочка. Мы уже делали стену, когда сзади меня кто-то ударил. Я развернулся. Прямо за мной стоял маленький мальчик. В руках у него было небольшое металлическое ведерко.

– Мой! – выкрикнул он, снова больно ударяя меня своим ведерком.

– Нет, мой! – в ответ ему крикнул я.

– Дай! – снова стукнул меня ведерком он.

– Не дам! – выкрикнул в ответ я.

– Нет, дай! – снова замахнулся он на меня своим ведерком.

В ответ я оттолкнул его от себя. Мальчик сделал два шага назад и плюхнулся в песок. Едва приземлившись, он громко разревелся. Мамы подбежали почти сразу же: моя и того мальчика. Они живо растащили нас в разные стороны.

– Такой большой, а дерешься с маленькими! – покачала головой моя мама.

– Но он первый начал! – попытался объяснить я.

– И что вы не поделили? Вот скажи, чего вам не хватало? – тяжело вздохнула она.

– Он первый начал. Он ударил меня ведерком! А я дал сдачи! – От обиды у меня даже перехватило дыхание. – Я хочу в песочницу! Мама, там было так весело! – пытаюсь объяснить ей я.

– Ты уже взрослый мальчик. Тебе скоро будет восемнадцать лет, а ты дерешься с малышами! – не желала слушать мама. – Как тебя после этого пускать в песочницу?

– Я больше не буду! – разревелся в ответ я. – Я хочу играть вместе с детьми! Мне было весело!

– Ну, хорошо, хорошо, – соглашается мама. – Но это в последний раз.

Меня снова пустили в песочницу! Я снова возвращаюсь к строительству замка. Мальчику тоже хочется играть. Вот он делает несколько шагов по направлению к нам. Я еще не решил, пускать его или нет. А вдруг он снова стукнет меня? Он не отрываясь глядит на нас. Затем он просто подходит и присоединяется к игре. Наш замок становится все больше и больше. Теперь у него появляется настоящая крепостная стена с воротами! Нам весело втроем! Мы дружно смеемся! Одна из башен обваливается. Ну и что? Мы сделаем новую, в тысячу раз красивее и крепче!

Прогулка закончилась. Мы возвращаемся домой. Как заведено, мама меня искупает и уложит спать.