Сью Таунсенд - Номер 10

— Пальто надо носить, — сердито сказала она.

— Его Стюарт надел, — ответил мальчик странным баском.

Миссис Уорт наблюдала, как Джек шагает по ее чистенькой дорожке, с которой тщательно сметен весь снег, как он переходит замерзшую проезжую часть и направляется к своему дому номер десять. Щедрый добрый снег скрыл поломанные игрушки, мусор и старые автопокрышки, которые захламляли маленький палисадник Шпротов. По крайней мере сейчас их дом выглядел так же чисто и респектабельно, как остальные дома на улице.

Тридцатого марта констебль Джек Шпрот стоял на пороге дома Номер Десять по Даунинг-стрит, потея в пуленепробиваемом жилете, и беседовал с премьер-министром. Его только что доставил автомобиль из ангольского посольства. Сквозь редеющие волосы премьер-министра пробивалось солнце.

— Как ваша мать, Джек?

— Поправляется помаленьку, спасибо, сэр. Сегодня вечером поеду в Лестер, проведаю.

— Групповое хулиганство — подлинная проблема, — сказал премьер-министр.

Джек согласился — в последний раз он видел лицо матери все в синяках цвета грозовых туч. Премьер-министр сжал руку Джека и шепнул:

— Передайте ей, что я буду за нее молиться, Джек. Бог слышит все.

Джек не очень утешился. Премьер-министр робко улыбнулся и наставленные на него камеры, расстегнул пиджак темно-синего костюма-тройки и помахал фотографам. Невидимая рука раскрыла дверь, и премьер-министр исчез внутри.

Джек сообщил в крошечный микрофон на лацкане, что ПМ доставлен благополучно. Джек сомневался, что от молитвы премьер-министра его матери будет какой-то толк. Она убежденная атеистка, бросила верить в Бога, когда его брат, Стюарт, умер от передозы дрянного героина в убогой комнатушке в Бристоле.

Голос в ухе Джека сказал, что на подходе к дому Номер Десять находится миссис Амелия Бадсток с группой подростков, они намерены вручить петицию, в которой требуют создать места досуга для молодежи в городе Ньютаун-Линфорд.

Джек буркнул «о'кей» и приготовился к приему первой из пяти ожидавшихся сегодня петиций.

В доме Номер Десять шел обычный день. Сотни раз блестящая черная дверь открывалась и закрывалась, впуская бизнесменов, цветочников, диктаторов, нефтяного шейха, группу пенсионеров, госслужащих, маникюршу, массажиста, Су Ло — няню Поппи, министров, секретарей и одетых телефонистами офицеров МИ-5.

Посетители настолько привыкли видеть у двери полицейского, что просто забывали, что под мундиром и каской скрыто разумное существо с ушами и мозгами. Джек слышал и запоминал обрывки бесед, реплики.

Внутри здания премьер-министр обсуждал пути спасения Африки со своим ближайшим политическим другом и коллегой, пресс-секретарем Александром Макферсоном.

Макферсон пользовался популярностью с младых ногтей. Он рос младшеньким из шести детей, остальные пятеро — сплошь девочки — все детство его баловали и во всем потакали, и, если что-то было не по нему, малыш Макферсон мигом разъярялся и закатывал жуткий скандал прямо в торговом центре спального района, где обитало его семейство.

Первым воспоминанием Макферсона было, как его везут в коляске по парку, а сестры препираются, чья очередь толкать коляску. Женское внимание он воспринимал как должное и девственности лишился в тринадцать лет. Сестры обожали романы с сильными героинями — «Грозовой перевал», «Что сделала Кэти», «Лолита» — и читали про них ему перед сном.

После оксфордского Баллиол-колледжа его занесло в издательский бизнес, и он стал редактором отдела писем эротического журнала «Фетиш». Вооружившись трудом Краффта-Эбинга[6], Макферсон сочинял непристойные ответы на письма читателей, письма были в основном жалостливые, но попадались и хвастливые.

В предвыборную пору ходил гнусный слух, будто именно через эту переписку Макферсон и познакомился с Эдвардом Клэром, на самом же деле они встретились впервые в Кембридже, куда Макферсон привез несколько своих подружек на концерт любительской рок-группы «Грязные Намеки». Будущий премьер-министр играл на бас-гитаре, а его волосы локонами спадали до плеч. Но Макферсон в возмущении ушел, прихватив своих девиц, когда Клэр объявил очередной номер: «Надеюсь, это вам тоже понравится, песня называется „Рок вокруг креста“ и появилась на свет благодаря Господу Всемогущему».

Позже их пути пересеклись на благотворительном приеме в палате общин, куда издателей пригласили для сбора пожертвований в фонд Лейбористской партии. Макферсон выложил пятьдесят фунтов и сказал Эдварду Клэру — тогда еще лидеру оппозиции, — что именно должны сделать лейбористы, чтобы выиграть выборы:

— Надо все спускать на тормозах, надо лавировать и попадать в струю, надо быть другом для всех мужиков и нравиться всем бабам, и если пресса не станет врать, что ты насмерть запинал собаку или что-то типа того, и если ты будешь всем мило улыбаться и помнить о манерах, и если я займусь твоим имиджем, то ты прорвешься.

Теперь эта парочка сидела в кабинете дома Номер Десять. На кофейном столике лежала папка с курсовой работой по географии к выпускным экзаменам средней школы.

— Мы можем спасти Африку, Алекс. — Голос премьер-министра дрожал от волнения.

Александр стащил свое тучное тело с подлокотника кремового дивана и заходил по комнате.

— Африку? — повторил он. — Шутишь?

Это был не риторический вопрос. Александр полагал, что Африка — могила для белого человека, а желание спасти Африку — признак серьезного умственного расстройства. Ничто и никто не в силах спасти Африку, кроме самих африканцев.

Алекс начал:

— Вот что я тебе скажу, Эд. Вряд ли уместно сейчас говорить об Африке, ведь мы не сумели добиться даже того, чтобы поезда ходили по расписанию.

Но Эдвард с готовностью парировал:

— Африка — темное пятно на совести мира. Кто-то обязан вывести людей из мрака умирающей экономики и привить им чувство финансовой ответственности.

— Эд, надо разобраться с охотой на лис, — нетерпеливо возразил Алекс, — прежде чем рисковать своей жопой на африканском континенте.

— Ты все-таки не выражайся, Алекс, — попросил Эдвард, — в соседней комнате Адель кормит Поппи.

— Извини, что я ржу, только разве не Адель написала книжку «Роль жопы в истории»?

Улыбка на миг исчезла с лица Эдварда.

— Эта книга — серьезное исследование. Генри Киссинджер сказал мне, что держит ее на тумбочке в спальне.

Адель крикнула из соседней комнаты:

— И эта книга двенадцать недель подряд возглавляла список бестселлеров «Нью-Йорк таймс».

— Ну ладно, — сказал Александр, — давай хоть с чем-нибудь разберемся, Эд, а? На этой неделе мы просто в дерьме. В газетах истерика, преступность растет; по сведениям агентства «Раунтри», пять из десяти граждан нашей великой державы в каждый данный момент пребывают в отрубе от алкоголя или наркоты. И кстати, в понедельник начнут забастовку работники погребальных контор, если не отвоюют себе десять процентов к зарплате и тридцатипятичасовую рабочую неделю.

— Но в Африке каждые десять секунд умирает ребенок — от инфекции, полученной через питьевую воду.

— Ага, у меня при этой мысли сердце кровью обливается, — согласился Алекс. — Только у нас тут трупняков будет тоже по пояс, если не решим проблему с их обмыванием, а на носу жара, как обещает Майкл Рыбья Рожа… Ничего, если я верну тебя на наш черный континент, Эд?

В кабинет вошел Дэвид Самуэльсон, о его появлении возвестил аромат «О Соваж». В это утро Дэвид неуклюже опрокинул на себя флакон, но не успел переодеть рубашку и пиджак, которые насквозь пропитались парфюмом.

Самуэльсон был аристократом рабочего движения. Его дед, Гектор Самуэльсон, организовал в выставочном комплексе «Эрлз Корт» самую первую выставку «Идеальный дом», которая побила рекорды посещаемости, среднее число посетителей тогда перевалило за триста тысяч в день. Считалось, что именно эта выставка с ее революционными паровыми утюгами, антипригарными сковородками и кофейными столиками, сделанными по космическим технологиям, пробудила в британской общественности ненасытную жажду к потребительским товарам длительного пользования и послужила трамплином для производственного бума.

Один современник из Оксфорда назвал Дэвида, внука Гектора Самуэльсона, «дьявольски умным», другой современник, которому он задолжал крупную сумму денег, назвал его «злодеем».

Наименее примечательным свойством Дэвида Самуэльсона была гомосексуальность. Его слабость к португальским официантам была общеизвестна, и, чтобы находиться к ним поближе, он поселился в просторном доме в Ладброук-Гроув. Время от времени репортеры фотографировали Дэвида с очередным дружком-официантом, но невозможно ведь вечно удерживать интерес публики, — в конце концов, все смазливые молодые португальцы в униформе на одно лицо.