Евгений Даниленко - Ангелочек

И больше она своего венгра не видела. Однако память о нем сохранила на всю жизнь. В памяти были нежные прикосновения губ Иштвана, букет из трех гвоздик, весьма плотненький ужин в ресторане, ночное сидение на Гоголевском.

Там в кустах вдруг что-то ка-ак затрещало! И, бросив апельсины, которые очищали от кожуры, Иштван с малышкой бежали с бульвара…

* * *

Год спустя, возвращаясь под сень безымянной крепости из Риги (деньги для поездки, конечно, прислала зажиточная офицерская жена), малышка на несколько дней опять остановилась в столице.

Повинуясь более нашептывающим ей внутренним голосам, чем какому-то заранее обдуманному намерению, она вдруг взяла и вошла в двери ВГИКа…

Малышка не успела сделать нескольких шагов по гулкому, украшенному исполинскими колоннами вестибюлю, как была замечена одним из здешних студентов, всегда готовым прелестной незнакомке предложить главную роль в картине, которую он вот-вот начнет снимать…

Но, смущенная сверх всякой меры, крошка ретировалась, не слушая возбужденного клекота студиозуса и, таким образом, избегнув участи Мэрилин Монро.

Некоторое время после того она хандрила. Была собой недовольна, размышляя о том, что по собственной глупости упустила так счастливо представившийся шанс. Убеждая себя, что сие происходит чисто случайно, южная грация прогулялась с рассеянным видом мимо места, где свершилось открытие стольких чудных талантов (и еще больше было искалечено, погублено зря). Но учебное заведение, вероятно, ввиду поры отпусков, хранило молчание. Никто из-под его сводов малышку более не окликнул. Однако реянье ее светлой блузки близ легендарных стен мы запомним…

* * *

История с вгиковцем имела нечаянное продолжение. Остаток каникул (ей предстояло постигать премудрости дирижирования народным хором еще год) малышка проводила дома. Она затыкала уши и пищала, когда маман сносила голову очередному цыпленку. Но во время позднего ужина за столом, накрытым под звездным небом, этого изжаренного цыпленка поедала, урча. Утрами каникулярка нежилась нагишом среди изломанного малинника. Все чувства малышки в то лето были напряжены. Голос сделался замирающим, томным. Во сне ей постоянно мерещилась опутывающая тело паутина, и кубаночка постанывала, пытаясь эту паутину сбросить.

Однажды вечером, возвращаясь из клуба, где демонстрировался очередной гиньоль с участием Алена Делона, она нос к носу столкнулась с Казюрой. Тотчас узнав бывшую королеву школы, Казюра все же не мог не остолбенеть от вида землячки, выступающей в (купленном на рижской толкучке) финском костюме-“сафари”. Заскочив на недельку из города на Неве, где окончил первый курс приборостроительного, Казюра не ожидал от родных пенатов подобных сюрпризов… На малышку, в свою очередь, впечатление произвели казюровская модная стрижка и то, что он являлся учащимся ленинградского вуза. Каким-то, надо признать, причудливым образом Казюра вызвал у нее ассоциации с импозантным постановщиком фильма из ВГИКа.

Казюровских родителей черт как раз унес на уикэнд в соседний хутор. Получив предложение зайти послушать последние записи “АББА” и “Бони М”, малышка, убеждая себя, что и так, кажется, слишком долго тянула резину, отвечала:

— Да, я уже давно хотела послушать последние записи “Бони М”…

Поутру разглядев пурпурные пятнышки на простыне, Казюра задохнулся от нежности. Не раздумывая, поспешил к дому малышки. Стукнул в окно. Сонная малышка показалась в дезабилье.

— Я, — выдохнул Казюра, впервые испытывая на себе столь мощную власть красоты, — хочу… Одним словом, малышка, будь моей женой!

Ответ мог сбить с панталыку любого. Приводим его в некоторой редакции.

— Тише, дурак, мать с отцом услышат… Чего приперся? Пошел вон! НИЧЕГО ТЕБЕ ОТ МЕНЯ БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТ!!!

* * *

Окончив училище кое-как, потому что постоянно и гораздо глубже многих из нас погруженной в мир личных фантазий малышке ученье никогда особенно не давалось, красавица была направлена по распределению в одно из сел, где половина жителей являлась таксидермистами, а прочие выращивали “на продаж” гвоздики.

Все, что мыслило, двигалось и говорило в благословенном селе, с утра до вечера было занято тем, что называется под русским небом “навариванием бабок”. Тратить время на экзерсисы в кружке хорового пения, организуемого, как гласило вывешенное на стенке Дома культуры объявление, “прибывшим из Л-ка молодым специалистом”, могли изъявить желание разве что местные злыдни и трутни.

Не замедлив явиться в ДК, они составили костяк коллектива, который, по рекомендации сверху, приступил к разучиванию народной песни.

Речь в ней шла о неверной жене, то и дело повторяющей старому мужу, что он может сколько угодно ее резать и жечь, однако она как любила другого, молодого, так и будет любить, и нечего тут рассусоливать.

Всем членам кружка песня чрезвычайно нравилась. Запевалой был Мишка Мотайло, семнадцати лет от роду жененный тираном-папашей на засидевшейся в девках дочери местного богатея. Наутро после свадьбы Мишка прикатил к дому тестя на бульдозере, снес забор и направил стальную махину на обширные оранжереи и теплицы, превратив их в стеклянное крошево. Управившись с предметом тестевых многолетних трудов в считаные минуты, Мотайло надышался как следует воздухом ленских лагерей и теперь солировал в хоре, похабным баритоном “с тремулой” выводя:

— Старый муж, грозный муж, жги меня, режь меня! Я — другого люблю!.. У-у-ммираю любя!!!

Таким образом, почерпнутые из глянцевитых журналов сведения о жизни в раздушенной Европе оказались как бы повисшими в воздухе. В окружении потомственных производителей гвоздик и убежденных шкуродеров, малышке не оставалось ничего иного, как пестовать воспоминания, связанные с Ригой, Ленинградом, Москвой.

Да, были, разумеется, и здесь несколько аристократов духа — директор средней школы, директор ДК, главврач и человек с выкрашенными хной волосами, разгуливавший по селу босиком, некто Павло Гоненко. Последний выдавал по воскресеньям на танцах в ДК хиты из репертуара “Битлз”, “Дип пеппл”, “Дорз”, пользуясь конотопской электрогитарой и даром звукоимитатора.

Увы, директора, по тогдашним представлениям малышки, были глубокие старики, обоим перевалило за сорок. А двадцатисемилетний главврач, на сельских праздничных сходках недурно читавший стихи Маяковского, более придерживался пития казенного спирта.

Босоногий же Гоненко, оказывавший малышке усердные знаки внимания, не имел у нее успеха как по причине своей экзотичности, так и из-за презрения к гигиене.

Местный молодежный свет весьма пристально лорнировал залетную пташку. Девы находили, что ее бюст слишком велик, она носит вызывающе короткие юбки и губы у нее накрашены даже дома!

Парни, в малышкином присутствии имевшие все как один приглупевший вид, то принимались говорить с нею в стиле стихов Есенина, то пытались приворожить баснями о богатстве и могуществе своего рода. Наконец, увидав, что все это производило весьма слабое впечатление, самолюбивые отпрыски известных на весь край куркулей начали распространять о приезжей похабные слухи.

Но по самой грязи малышка выступала в белых на высоком каблуке туфельках! (Которых ей тоже не могли простить.)

Подобное положение хормейстера в тамошнем обществе способствовало уединению и развитию мечтательности.

Предаваясь адамизму в глубине сада, примыкавшего к хате очередной старушки, малышка видела себя во французской спальне (уют, соединенный с пышностью, голубое, розовое и золотое). Иногда ей мерещился открытый автомобиль, на капоте которого она сидит (почему-то непременно на капоте) в пальто с перьевым воротничком. Автомобиль движется мимо отчего дома… На улицу высыпали соседи. Одни изумленно таращатся на односельчанку. Другие качают головами. Третьи радостно гогочут, швыряя под колеса охапки цветов.

И в вишеннике посреди куркулиного царства нагая испытывала острую неприязнь к судьбе. Для чего фортуна вновь забросила ее в деревню? Разве не понятно, что постоянно тянущаяся к красивому малышка никогда, никогда не сможет быть счастлива там, где гусиный, куриный и прочий помет встречается на каждом шагу?

Как только надвигается ночь, в округе воцаряется темнота. Светит единственный фонарь у типовой братской могилы в парке. Тишина. Тявкают собаки. И кажется… Ах, нехорошо думать дурными словами, но по-другому малышка о данном обстоятельстве не думала — кажется, что находишься в жопе!

В том, где находилась, малышка винила… сестру с мужем. В самом деле, почему они не взяли ее в чудесную, судя по фотографиям, которые они оттуда присылали, страну с голубым морем и белыми виллами?

Хотя малышка отлично понимала, что взять ее с собой сестра с мужем, работающим в Алжире военным советником, не могли, все равно она была на них сердита. Зачем они живут в подобной стране без нее и без нее так возмутительно довольны?!